— Я вернусь, — сказала она отцу. — Что бы ни случилось, я вернусь.

— Если сможешь.

— Но ведь мне бы и так пришлось уйти когда-нибудь. Анья унаследует ферму, потому что она слышит кедры. Как мама вместо тети Грэйн.

— Когда-нибудь — да. Но не сейчас. Ты еще не готова. И я тоже.

— Я вернусь. Обещаю.

Они продолжили работу в молчании. После долгой паузы Тилья без усилия над собой задала вопрос, который, ей казалось, она никогда не сможет вымолвить:

— Ты знаешь о единорогах?

— Догадывался… А ты?

— Я тоже догадалась. А потом заставила Мину рассказать мне.

— Заставила Мину? Это такое же чудо, как единорог. Наверное, тебе надо попросить маму рассказать свой сон. Ну что, распорола старые стежки? Займись-ка седлом, пока я прошью ремень заново.

Мама рассказала о своем сне очень неохотно, надолго замолкая и будто совершая над собой усилие. Она не помнила, когда видела его. Возможно, когда лежала на снегу у озера, или когда шесть дней не приходила в сознание, или даже позже, обычной ночью. Вспомнила она его только через месяц, когда опять пошла в лес с ячменем.

— Я не хотела идти. Боялась. Черный, холодный страх сжимал мою грудь… Но пошла. Заставила себя… Как всегда, высыпала ячмень и направилась к озеру, чтобы петь… и вдруг вспомнила. Во сне я так же стояла, собираясь петь, как внезапно услышала… Что-то приближалось ко мне, ломая ветви… Потом на его пути появились камни, и я услышала стук копыт. Я подумала, что, наверное, это Калико, хотя она никогда… И тут я его увидела. Он выглядел как лошадь, но гораздо больше, странной каштаново-красной масти. У него на голове был рог…

Последовала долгая пауза. Тилья тихо произнесла:

— Ты хочешь сказать, он не был одним из наших. О наших единорогах я знаю. Мина рассказала мне.

Мама содрогнулась, стряхивая с себя нахлынувший на нее ужас.

— Наши белые, меньше Тиддикина. Думаю, Мина увидела их в тот день. А это существо… оно приблизилось ко мне… Я не могла пошевелиться… Как в ночных кошмарах… Оно остановилось передо мной, нагнуло голову и… коснулось меня своим рогом…

Мать непроизвольно подняла руку и потрогала то место на лбу, где была отметина.

— Вот и все, — сказала она, силясь придать своему голосу живость.

— Ты уверена, что это был сон? — спросила Тилья. — Может, это произошло на самом деле, прежде чем ты лишилась чувств и мы нашли тебя?

Мама неуверенно покачала головой. Она знала, что это могло быть явью, но ей хотелось, чтобы это было сном. Тилья подумала о том существе, которое напугало их на обратном пути и с которым хотел сразиться Дасти.

— А что случилось потом, когда ты вспомнила?

— Сначала все шло как обычно. Я почувствовала, что они там, под деревьями, и ждут, когда я начну петь. Я запела, и они меня услышали, но что-то было не так… Они могли меня слышать, но по-настоящему не слушали. И я не чувствовала песни… Мне пришлось петь по памяти. И так происходит с тех пор все время. Хорошо, что скоро весна и мне больше не придется в этом году идти туда.

Пришла дружная весна, как обычно бывало в Долине, только грязи и паводка было меньше из-за того, что обильный снег так и не выпал. Южный ветер принес запах липких листочков и согревающейся земли. Серый лес подернулся зеленоватой дымкой набухающих почек. Подснежники и дикие ирисы распахнули лепестки навстречу ласковому солнцу.

Урласдотеры работали в полях с рассвета до заката. Отец и Дасти проводили глубокие борозды, мать шла за ними с большой сумой на плече, широким размеренным движением разбрасывая семена, Анья и Тиддикин двигались следом с неглубокой бороной, засыпая семена землей, пока их не склевали птицы. Тилья с Калико замыкали процессию, заравнивая землю и наблюдая золотую дугу зерен, взмывающую из маминой руки, подобно крылу огромной летящей птицы.

Сердце Тильи переполнялось счастьем и в то же время сжималось от тоски. Она радовалась, что видит Вудбурн в самое лучшее время года, когда вся семья работает вместе, проявляя в труде ту любовь друг к другу, которую они не могли выразить словами. И всего этого Тилья могла больше никогда не увидеть.

В последнюю очередь они засеяли ячменем маленькое поле за каменным амбаром. В тот вечер они устроили традиционный праздник весны, как будто этот год ничем не отличался от предыдущих, хотя все знали, что это не так. А на следующее утро папа обнаружил, что Тиддикин захромал.

Весь день они провели в сборах. Анья отнесла Мине остатки прошлогоднего ячменя, чтобы та могла испечь хлеб для Фахиля. Альнор принес флягу воды из горного источника. Они не знали, что именно должны делать, но это казалось правильным.

На следующий день четверо путешественников отправились в путь. Мать и Анья провожали их. Отец остался дома присматривать за животными. Он попрощался с Тильей так, словно они расставались не больше чем на недельку. Тилья сжала зубы и заставила себя не оборачиваться, пока Вудбурн не скрылся из виду.

— Река у нас в крови, а у вас нет, — говорил Альнор. — Вам придется поучиться управлять плотом.

Поэтому сначала они двинулись вверх по реке и заночевали у тети Грэйн. Там их уже ждали Альнор и Таль, а также два его кузена — Дерил и Силон, которые строили плот. У тети Грэйн для всех нашлось место.

Слухи о том, что они задумали, расползлись по Долине, и довольно много людей собралось посмотреть на их отъезд. Почти все считали их сумасшедшими, и некоторые говорили это вслух, но Тилья почувствовала и доброжелательность с их стороны. К тому же путешественникам не помешала их помощь: потребовалось шесть сильных мужчин, чтобы втащить упирающуюся Калико на плот, хотя ее и напоили голубоватым конопляным отваром, который применяют торговцы лошадьми к строптивым животным.

Мать проявляла не больше эмоций по поводу их отъезда, чем если бы Тилья просто оставалась погостить пару дней у тети Грэйн. Она поцеловала ее и пожелала удачи. Ее голос дрогнул, лишь когда она попросила дочь поскорее возвращаться.

— Я вернусь, — сказала Тилья. — Обещаю. И привезу тебе что-нибудь из Империи.

Она взошла на плот и положила свою суму. Кузены Таля оттолкнули плот от берега, и поток подхватил его. Девочка махала рукой своей семье, пока их не скрыл поворот реки.

Как только они скрылись из виду, Тилья стала искать себе какое-нибудь занятие, чтобы заглушить горечь расставания. Этот плот не походил на те, что она видела раньше. Те представляли собой несколько бревен, скрепленных веревками, которые сплавлялись по реке повинуясь течению. А этот сделали из отличного строевого леса, толстые ровные бревна были тщательно пригнаны друг к другу. Чтобы плот лучше держался на воде, с обеих сторон в специальных пазах крепились наполненные воздухом шкуры. На корме располагались два рулевых весла. На носу оставалось место для путешественников, их вещей и корма для Калико. В центре возвышалось ее стойло.

Калико и беспокоила Тилью больше всего. Может, река и была у Ортальсонов в крови, но в лошадях они точно ничего не смыслили. Бедная Калико раздраженно дергала головой, пытаясь освободиться от слишком коротких поводьев. Тилья подсыпала овса в ее кормушку и заметила на себе вопросительный взгляд Дерила.

— Чего это она?

— Надеюсь, Калико не будет бояться и не выкинет какого-нибудь фокуса. Она может разнести стойло вдребезги, пораниться или свалиться в реку. Или даже перевернуть плот.

— Но нам сказали, что это самая смирная лошадь в Долине.

— То был Тиддикин. Он захромал. А это — Калико. Берегись!

Поздно. Дерил неосторожно протянул руку, чтобы потрепать Калико по холке, и та не упустила случая показать ему, что она думает о нем, о плоте и обо всей этой затее. Дерил бормотал проклятия, махая в воздухе укушенной рукой. Силон на корме тихонько рассмеялся.

— Да уж, смирной ее не назовешь, — пробормотал Дерил. — Ладно, давайте-ка мы покажем вам с бабушкой, как управлять плотом. Альнор, отдохни немного, дамам надо потренироваться.