– Привет! – бросаю я, а-ля паша, указывая ей на металлический табурет. – Каким ветром, крошка?

– Значит, вы комиссар? – говорит она вместо приветствия.

– Где это ты узнала, в Тобоггане?

– Да.

Фелиси незаметно удаляется, бросив все же недоверчивый взгляд на Белоснежку. Моя славная матушка опасается, не играет ли эта посланница заморских земель роль Шарлотты Корде.

– Я пришла пораньше, – лепечет малышка.

Она больше не напирает, а, как мсье, который не платил в течение года взносов, потеряла уверенность в себе, которая ее страховала.

– И хорошо сделала. Ты вспомнила что-нибудь о парне Греты?

– Да.

Она открывает сумочку и достает оттуда фотографию.

– Посмотрите.

Я вытираю два пальца о купальный халат, который висит рядом, и жадно хватаю картинку. Фото изображает Белоснежку с товаркой перед Тобогганом. Их обеих снял (осмелюсь так сказать) уличный фотограф. Они скорчили подобающие гримасы, чтобы по возможности больше походить на звезд Голливуда.

Признаюсь, я не вижу связи – даже сексуальной – между этим скромным прямоугольным параллелепипедом и делом, которое поглощает мое внимание

– Что это за тетка рядом с тобой? – спрашиваю я наобум.

– Это Ольга из Пуатье!

– Ну и что дальше?

– Дело не в ней, мсье комиссар!

Так как кроме двух измерительниц панелей других живых существ не видно, я все меньше представляю, к чему она клонит.

Рожай скорей, крошка, побереги мои мозги.

– За нами, – говорит она, – что вы там видите?

– Улицу...

– А у тротуара?

– Тачку?

Мисс кофи энд милк скрещивает свои смуглые ноги с золотистым отливом так высоко, что, благодаря позиции, мне открывается панорама до самых пределов.

– Да, – шепчет она, – тачка. Это машина того парня, который приезжал к Грете, и можно различить номерок, особенно если воспользуетесь лупой!

Милая крошка! Я встаю и протягиваю ей руки, с которых стекает вода.

– Ты чудо туземного искусства! – уверяю я. – Какая гениальная идея пришла тебе в голову!

Жеманясь, она объясняет:

– Когда мы расстались, я пошла в Тобогган выпить рюмочку и узнала, кто вы. – Она опускает глаза, отягощенные голубыми тенями и целомудрием. – Я сказала себе, что если бы я смогла вам помочь, то, может быть, и вы протянули бы мне руку!

Вот в чем дело!

– Что случилось, лучезарная Аврора?

– Это с одним из моим друзей. У него неприятности с полицией.

– У твоего Жюля?30

– Ну да.

– Что за неприятности?

– Один приятель сунул ему наркотики, а он и не знал, что...

– Ну конечно, он чист... как снег! Ну ладно, как его зовут, попытаюсь добиться для него режима благоприятствования. Это все, что я тебе должен?

– Еще одно, мсье комиссар.

– Что еще?

– Я бы хотела, чтобы никто не знал, что я приходила. А то подмокнет моя репутация...

– Хоть я и принял тебя в ванной, об этом можешь не беспокоиться.

Успокоившись, она бросает на меня осторожный жаркий взгляд, сначала снизу вверх, потом слева направо и возвращает его, пока не находит точку пересечения моих меридиан.

– Вы красивый мужчина! – оценивает хозяйка подстилок.

– Да, – говорю я, – как раз на прошлой неделе в газете «Франс Суар» был репортаж на эту тему. Министр искусств даже предложил мне место жеребца-производителя в особняке Бретей. Я отказался, потому что пришлось бы вести оседланный образ жизни.

Натюрлих, сборщица зрелых бананов не сечет в такого рода остротах.

Так вот, вода остыла, и, кроме того, я тороплюсь использовать ее грандиозную наколку, ласково намекаю ей, что она может проститься со мной.

– Ты дашь координаты своего сутенера женщине внизу, чтобы мы в свою очередь помогли ему.

– Спасибо, мсье комиссар!

– Не называй меня все время мсье комиссар, особенно когда я нагишом, это оскорбляет достоинство моей профессии.

– И все же я не могу вам сказать мадемуазель, – делает ударение она, разглядывая резиденцию моего самолюбия.

Через три четверти часа, промчавшись через Пантрюш на такой скорости, которая оставила в растерянности всю русскую знать, сидящую за рулем своих такси, я высаживаюсь у конторы.

Берюрье уже здесь, занят тем, что запихивает в тело содержимое банки печеночного паштета. Его вставные кастаньеты звонко щелкают, губы блестят, как зеркало.

Я чувствую, что этот спектакль оскорбляет мое человеческое достоинство.

– Что ты так смотришь на меня? – беспокоится отвратительная особь.

– Ничего, дремучий ты человек! – вздыхаю я.

– От такого и слышу! – парирует Жирный, закрывая нож, лезвие которого он только что вытер о лацкан куртки.

Я берусь за трубофон, чтобы связаться с префектурой в Ивлин, с ее службой технических паспортов. Пока меня соединяют по коммутатору, я вооружаюсь лупой в духе Шерлока и рассматриваю номерной знак гоночной машины, стоящей под задницей метиски. Номер можно разобрать даже невооруженным глазом. Он оканчивается на 78. Интересная штука жизнь, правда? Догадывался ли этот чудак в ту секунду, когда останавливал свой шарабан, что простое нажатие на педаль тормоза повлияет на его судьбу? Если бы он остановил свой М. Ж. на пятьдесят сантиметров дальше, я продолжал бы топтаться в тумане, тогда как благодаря этому мне удастс, может быть...

– Алло! Полиция! Фамилию владельца машины под номером 518 ББ 78, поживее!

Пока служащий прочесывает бассейн Аркшоны, я рассеянно наблюдаю за моим толстым Берю. Милый коллега заканчивает вытирать пальцем банку от паштета. Он сосет указательный палец, как славный толстощекий бутуз, который предпочел свиной жир меду

– Алло!

– Я слушаю!

И как слушает ваш малыш Сан-Антонио! Все мое естество дрожит, как скрипичная струна, с которой играет котенок.

– Транспортное средство принадлежит некоему мсье Сержу Кайюк. оптовому торговцу, авеню Мнерасскаж-о-Беде, 56, в Рамбуйе

– Спасибо, – выдыхаю я.

Рамбуйе! Рамбуйе! Помните, я говорил вам, что с девяти утра, как только моя пятка коснулась коврика, я предчувствовал перемены.

И тут происходит явление несказанного Пинюша, носителя удочек и одного сачка.