ЛАРИСА (пробует). Вкусно.

БОРЩ (ест). И почем в этих краях семга? Бьюсь об заклад, не меньше поллимона за кило.

РЫСЬ. Я же сказал, без глупых вопросов (строгает, пробует). Скажи лучше, что ты представляешь, когда ешь строганину?

БОРЩ. Рыбную ловлю зимой.

РЫСЬ. А я ветер над снегом. Колючий сибирский ветер.

БОРЩ. Давно не ел такой нежной семги. Просто во рту тает.

РЫСЬ. Как весенний воздух.

БОРЩ. Я слышал, что ты стихи пишешь.

РЫСЬ. Только во время еды! Белые стихи. Белые, как заливная осетрина (вытирает губы салфеткой). Перемена блюд!

Хлеб и Сало убирают рыбу, рубанок и тарелки.

ЛАРИСА. А больше нельзя? Я еще хочу!

Борщ толкает ее.

РЫСЬ. Детка, еда должна быть не только обильной, но и разнообразной.

ЛАРИСА (удивленно). Это кто сказал?

РЫСЬ. Я.

ЛАРИСА. Ой. Да вы и правда поэт!

РЫСЬ. Еще какой... Номер 2!

Хлеб и Сало вносят поднос с тремя серебряными розетками.

РЫСЬ. Освежить! (Поднимает рюмку с водкой.) Для непосвященных. Всякий смертный, поедающий жюльен из соловьиных языков, должен внутренне соответствовать прелести этого блюда. А именно: есть его так, как будто за спиной смерть и каждый глоток - последний. В противном случае это будет банальным поеданием мяса. Ваше здоровье, молодые люди!

Все пьют.

ЛАРИСА (берет ложечку и смотрит в розетку). Я вот это... что-то не поняла. Что вы там сказали про смерть?

РЫСЬ. Сало, объясни.

Сало вынимает пистолет, приставляет к виску Ларисы. Лариса недоумевающе смотрит на Рысь.

РЫСЬ. Ешь.

Лариса переводит взгляд на Борща.

БОРЩ. Ешь-ешь.

Лариса осторожно ест. Борщ и Рысь тоже едят.

РЫСЬ (быстро съедает жюльен). Ну и как?

БОРЩ. Пиздец всему! Блядь, никогда не ел ничего подобного. Кроме соловьиных языков здесь еще белые грибы, сметана, мука, мята, шафран и немного белого перца?

РЫСЬ. Сразу видно, молодой человек, что вы не романтик. Не сметана, а полуденные облака над березовой рощей, не мука, а песчаный плес у мелководной реки, не шафран, не перец и не мята, а букет полевых цветов в хрустальном бокале.

БОРЩ. Блядь, ты действительно поэт! Зачем же ты пошел в повара?

РЫСЬ. Хороший вопрос.

Лариса доедает жюльен и осторожно кладет ложку в пустую розетку. Сало убирает пистолет.

РЫСЬ. Ну?

ЛАРИСА. Это... вкусно.

Рысь и Борщ смеются.

РЫСЬ. Детка, это не просто вкусно. Это охуительно. Я могу поспорить с кем угодно на любой свой внутренний или внешний орган, что тебе никогда больше не придется есть жюльен из соловьиных языков (щелкает пальцами). Номер З!

Хлеб и Сало вносят три тарелки, накрытые серебряными крышками. Ставят на стол, снимают крышки.

ЛАРИСА (уже захмелевшая). Ой, что это? Яичница? РЫСЬ. Оленьи глаза, детка. Самое почетное блюдо у северных народностей. Блюдо, которым угощают дорогих гостей. Сначала гостей кормят оленьими глазами, потом предлагают им своих жен.

ЛАРИСА. У вас есть жена?

РЫСЬ. Жены нет. Я, птичка, больше мужское общество уважаю (гладит Хлеба по заднице).

ЛАРИСА. Значит, вы нам мужчин предложите?

БОРЩ. Я тебя выкину, дура!

РЫСЬ. Мужчин могу предложить. Причем в самых разнообразных вариантах (солит и перчит глаза). Освежить!

Сало подносит водку. Пьют.

РЫСЬ (проглатывает олений глаз). М-м-м... Лучше всяких устриц.

ЛАРИСА. А зачем вы их накрывали?

РЫСЬ. Чтоб не подсохли. Борщ сидит неподвижно.

РЫСЬ. Ты что, голубчик?

БОРЩ. Я никогда не слыхал про это блюдо.

РЫСЬ. Тогда загадай желание.

БОРЩ (встает, молчит, садится). Загадал.

РЫСЬ. Ну и славно.

ЛАРИСА. А можно и я загадаю?

БОРЩ. Тебе не положено.

РЫСЬ. Я разрешаю.

ЛАРИСА (встает). Я хочу... никогда не попадать в лагерь, много денег и чтоб меня любили, а еще хочу...

БОРЩ. Одно желание, дура, одно!

РЫСЬ (смеется). Садись, детка. Все сбудется. Хлеб, освежи! И сразу подавай супчик. А глазками мы будем водочку закусывать.

Пьют. Хлеб приносит суп.

РЫСЬ. Раковый суп, милости прошу. За супчиком и поговорить не грех (ест). Я тебе сначала, дорогой Борщ Московский, отвечу на твой вопрос.

БОРЩ. На какой, Рысь?

РЫСЬ. Почему я стал шеф-поваром, а не поэтом. Знаешь, если бы мне задал его простой повар, а не повар в законе, я бы сначала попросил Хлеба и Сало выебать его в жопу, а потом пустил бы ему пулю в затылок.

БОРЩ. Зачем так круто?

РЫСЬ. Затем что вопрос серьезный. Да ты ешь спокойно. Для твоего статуса это вполне корректный вопрос.

ЛАРИСА (разглядывая содержимое тарелки). Разве раки в Сибири водятся?

РЫСЬ. В Сибири все водится. Кроме экошвайнов. На их ебаных экологически чистых вертолетах они сюда не долетают. Ну да речь не об них (откладывает ложку). Сегодня у меня легкая ностальгия.

БОРЩ. Это что, изжога?

РЫСЬ (смеется). Почти. Самое интересное, что я действительно когда-то хотел стать поэтом. Или, вернее, уже был им. Я учился в Цюрихе на филфаке. И писал стихи. Мне было 22 года.

ЛАРИСА. Ой, когда ж это было?

РЫСЬ. Давно. Когда еще можно было войти в кафе и заказать стейк с кровью.

ЛАРИСА. Не верится даже... Какой суп вкусный! Скажите, а этот суп...

Борщ толкает ее. Она замолкает.

РЫСЬ (разглядывает свою ложку). Да. Действительно очень давно. Тогда еще вся эта зеленая сволочь тихо ползла к власти. Их душеспасительные речи про озоновый слой, про китов и песцов вызывали умиление. Но уже тогда они крепко сидели почти во всех парламентах. До полной зеленой победы оставалось четыре года. В Цюрихе все было очень мило. Даже слишком мило (декламирует):

Стерильный город

Чистых тротуаров

И правильных людей

Кокаиновая пыль

На приборной доске мерседеса

Кожаные брюки

Моей богатой подруги.

ЛАРИСА Это стихи?

РЫСЬ. Да, детка. Это стихи. Вот. Студентки, дискотека, библиотека. Трава. Очень мило. До того самого дня. 28 сентября 1995 года. Такой солнечный сентябрьский денек. Попил я кофе и пошел в университет. Ну и взял пакет с мусором, чтобы заодно выбросить. Захожу в наш двор. Там всегда стояли два контейнера - для мусора и для бутылок. Вдруг вижу - десять вместо двух. И на каждом написано, что туда бросать: бумагу, пластик, пищевые отходы, стекло, металл, кости птиц и животных, дерево, химикаты, текстиль и обувь. Ну я рассмеялся, бросил, как всегда, бутылки в "стекло", а пакет с мусором в первый попавшийся контейнер, и пошел в университет. А вечером ко мне пришла полиция. Им настучала соседка с первого этажа. Мне вручили квитанцию на 50 франков штрафа. И сказали, что от правильной сортировки мусора зависит благополучие их страны. И что если я в дальнейшем буду пренебрегать сортировкой, меня могут выселить. Тем более, что я иностранец. Они ушли. Я стоял у окна с ебаной квитанцией в руках и смотрел во двор. На эти десять контейнеров. Вокруг них как раз суетился какой-то жилец. Он обслуживал эти контейнеры, соображал, что куда положить. И вдруг я понял что-то важное. Что человеку пиздец. Человек больше не мера всех вещей.

БОРЩ. Это как?

РЫСЬ. Ну, проще говоря, мы не хозяева больше на своей планете.

БОРЩ. Конечно, блядь. Если за убийство курицы дают четыре года, какие, мы блядь, хозяева планеты! Мы говно, а не хозяева!

ЛАРИСА (ест раковую шейку). Интересно, а за убийство рака сколько дают?

РЫСЬ (не слушая ее). Дня три я пытался быть законопослушным. Я честно, как все жильцы, сортировал свои мусор, копался в отбросах, делил их на десять частей. На четвертый день меня не хватило. Купил на бензоколонке канистру бензина, облил все десять контейнеров и поджег. Было очень красиво. Десять факелов. Меня оштрафовали и выселили из дома. Я переехал к одному парню. Прожил еще неделю. И как-то брел по центру и увидел пикет зеленых у мехового магазина. Они там часто стояли, но именно увидел я их только в этот день. Подошел. Они держали какой-то плакат на палке с фотографией норки. И выкрикивали в адрес посетителей магазина "Убийцы!" Я вырвал плакат и древком ебнул одному по голове. В общем, серьезно проломил ему череп. И сел на два года. А когда вышел, мир уже был наполовину зеленым. Но я знал, что делать (смотрит на Борща). Слушай... чего это мы с тобой сидим, как лохи, и жрем, жрем. Мы же повара, ебена мать! А ну-ка! (Хватает скатерть, тянет. Все падает на пол.) Униформу!