– Будут тебе твои тексты. Я почти закончила. После обеда тебя устроит?

– Адель, ты меня достала! Мы не будем всей редакцией тебя ждать. Нам номер сдавать, черт возьми!

Сирил рухнул в кресло, размахивая руками.

Адель включила компьютер и закрыла лицо ладонями. Она и близко не представляла, что писать. Не стоило вообще браться за эту статью о социальной напряженности в Тунисе. Она сама не понимала, что ее заставило поднять руку на совещании.

Надо снять телефонную трубку. Звонить контактным лицам на местах. Задавать вопросы, сопоставлять информацию, трясти источники. Ощущать воодушевление, верить в качественную работу и журналистскую точность, которой Сирил прожужжал им все уши, а сам за хороший тираж душу продаст. Обедать на рабочем месте, не снимая наушников и не убирая рук с клавиатуры, засыпанной крошками. Перекусывать сэндвичем, дожидаясь, пока, лопаясь от самодовольства, перезвонит очередная пресс-секретарь и потребует прислать ей статью на согласование перед публикацией.

Адель не любила свою работу. Ей была противна мысль, что она должна зарабатывать себе на жизнь. Она всегда хотела только одного – чтобы на нее смотрели. Да, стать актрисой она уже попыталась. Приехав в Париж, записалась на курсы и показала себя посредственной ученицей. Преподаватели говорили, что у нее красивые глаза и некоторая загадочность. «Но, мадемуазель, быть актером – значит уметь отступить». Она долго сидела дома и ждала, пока свершится ее судьба. Ничего не получилось так, как она задумывала.

Лучше всего было бы выйти замуж за кого-нибудь богатого и почти не бывающего дома. К величайшему негодованию обезумевших толп активных женщин, которые окружали ее, Адель мечтала бездельничать в большом доме, заботясь только о том, чтобы быть красивой к приходу мужа. Вот было бы чудесно, если бы ей платили за умение развлекать мужчин.

Ее муж хорошо зарабатывал. С тех пор, как он получил должность лечащего врача-гастроэнтеролога в больнице имени Жоржа Помпиду, дежурства и замены только множились. Они часто ездили в отпуск и снимали большую квартиру в «шикарном Восемнадцатом округе». Адель была избалованной, а муж гордился ее независимостью. Но она считала, что этого недостаточно. Что это мелкая, жалкая жизнь без всякого размаха. Их деньги пахли работой, потом и долгими ночами в больнице. У них был привкус упреков и дурного настроения. Они не позволяли ей ни праздности, ни пороков.

В газету Адель попала по блату. Ришар дружил с сыном главного редактора и попросил за нее. Это ее не смутило. Так у всех. Сначала она хотела быть на высоте. Ее воодушевляла мысль понравиться шефу и поразить его деловой хваткой и находчивостью. И она проявила увлеченность и нахальство, добилась интервью, о которых никто в редакции не смел и мечтать. Потом она поняла, что Сирил – тупица, который в жизни не прочел ни одной книги и неспособен оценить ее талант. Начала презирать коллег, топивших в рюмке напрасные амбиции. В конце концов она возненавидела свою профессию, этот офис, этот монитор, всю эту идиотскую показуху. Она больше не желала по десять раз звонить министрам, которые грубо перебивали ее, а потом цедили пару фраз, пустых, как сама скука. Ей было стыдно разливаться соловьем, чтобы завоевать расположение пресс-секретаря. Единственное, что имело значение, – свобода, которую давала ей профессия журналиста. Пусть она и мало зарабатывала, зато могла путешествовать. Могла исчезать, выдумывать тайные встречи и не нуждаться в оправданиях.

Адель никому не стала звонить. Она открыла новый документ и приготовилась писать. Сочиняла цитаты из источников, не пожелавших назвать себя, лучших, какие она только знала. «Источник, приближенный к правительству», «завсегдатай кулуаров власти». Она находила завлекательные формулировки, добавляла немного юмора, чтобы развлечь читателя, все еще верящего, что он обратился сюда за информацией. Читала статьи по теме, делала резюме, копировала и вставляла. Все это заняло меньше часа.

– Держи свой текст, Сирил! – крикнула она, надевая пальто. – Пойду пообедаю, вернусь – обсудим.

Улица посерела и словно застыла от холода. Лица прохожих осунулись, кожа приобрела землистый оттенок. Тянуло вернуться домой и лечь спать. Бездомный перед магазином «Монопри» выпил больше обычного. Он спал на вентиляционной решетке. Штаны были спущены, виднелась спина и покрытые коростой ягодицы. Адель и ее коллеги вошли в забегаловку с немытым полом, и, как всегда, Бертран чересчур громко произнес: «Обещали же, что больше сюда не пойдем, тут хозяин – активист Национального фронта».

И все же они продолжали туда ходить из-за камина и хорошего соотношения цены и качества. Чтобы не заскучать, Адель завела беседу. Она припоминала бесконечные байки, извлекала на свет старые сплетни, расспрашивала коллег, какие у них планы на Рождество. Пришел официант принимать заказ. Когда он спросил, что они будут пить, Адель предложила взять вина. Коллеги вяло замотали головами, заставили себя упрашивать, уверяя, что у них нет денег и вообще не стоит. «Я угощаю», – объявила Адель, хотя на ее банковском счете шаром покати, а ее саму коллеги не угостили ни разу в жизни. Плевать. Сейчас бал правит она. Она угощает, и теперь, после бокала «Сент-Эстефа», в запахе горящего камина, ей кажется, что они любят ее и обязаны ей.

Когда они ушли из ресторана, была половина четвертого. Они чувствовали себя немного сонными после вина, слишком обильной пищи и камина, от которого волосы и одежда пропахли дымом. Адель взяла под руку Лорана, работавшего в офисе напротив. Он высокий и худой, а когда улыбается, дешевые вставные зубы делают его похожим на лошадь.

В опен-спейсе никто не работал. Журналисты дремали за мониторами. Некоторые, сбившись в группки, спорили в глубине зала. Бертран поддразнивал молоденькую стажерку, имевшую неосторожность одеться как старлетка пятидесятых годов. На подоконниках охлаждались бутылки шампанского. Все ждали подходящего момента, чтобы напиться вдали от семьи и от близких друзей. Рождественская пьянка в газете – это традиция. Мгновение запланированного разгула, когда надо зайти так далеко, как только можешь, показать истинное лицо коллегам, с которыми с завтрашнего дня будешь поддерживать чисто деловые отношения.

Никто в редакции этого не знает, но в прошлом году рождественская вечеринка для Адель достигла апогея. За одну ночь она воплотила в жизнь свою эротическую фантазию и лишилась всех карьерных амбиций. Она переспала с Сирилом в зале заседаний редколлегии, на длинном черном лакированном столе. Они много выпили. Весь вечер она провела рядом с ним, смеялась над его шутками и пользовалась любым моментом, когда они оставались наедине, чтобы устремить на него робкий взгляд, полный бесконечной нежности. Она притворилась, что он одновременно ужасно впечатляет и ужасно притягивает ее. Он рассказал, что подумал о ней, когда впервые ее увидел:

– Ты мне показалась такой хрупкой, такой робкой и благовоспитанной…

– Ты хочешь сказать – слегка зажатой?

– Да, наверное.

Она быстро, как ящерка, высунула язык. Он был потрясен. Зал редакции опустел, и, пока остальные убирали разбросанные стаканчики и окурки, они скрылись в зале заседаний этажом выше. Они набросились друг на друга. Адель расстегнула рубашку Сирила, казавшегося ей таким красивым, пока он оставался лишь ее шефом и в некотором роде находился для нее под запретом. Но здесь, на черном лакированном столе, он оказался пузатым и неловким. «Я перебрал», – сказал он, извиняясь за вялый стояк. Повернулся на спину, запустил руку в волосы Адель и сунул ее голову себе между ног. Когда его член оказался у нее в глотке, она подавила желание блевануть и укусить его.

А ведь она хотела его. Рано просыпалась по утрам, чтобы привести себя в порядок, выбрать новое платье, надеясь, что Сирил посмотрит на нее, а если будет в настроении, скажет сдержанный комплимент. Сдавала статьи раньше срока, предлагала репортажи с конца света, приносила в его кабинет решения и никогда не приносила проблем, и все только для того, чтобы ему понравиться.