Бо если они уйдут — нахєр все впаде.

Утро

Вася спит. Спит до сих пор, хотя уже без пятнадцати семь, а в семь мне в наряд на «Чарли», и Президент топчется и сопит возле кунга, втягивая трепещущими ноздрями запах кофе. Серега даже не орет с утра, не обзывает меня «пиписькой» и не язвит, и это еще более странно, чем проспавший всю ночь коммандер.

Обычно Вася засыпает сразу после вечернего обстрела и нашей минометной ответки, то есть, примерно в одиннадцать. Я втыкаю минимум до часа ночи, потому что ночь — единственное время, когда более-менее поднимается интернет и можно почитать бело-черную ленту фейсбука.

Потом он просыпается в два и не спит до пяти, и никто из нас не может понять — почему. Вот просыпается — и все, ворочается, вздыхает, бурчит, ходит покурить, достает наряды по рациям, может сходить на позицию или погрохотать чайником. Засыпает ненадолго, и тут я просыпаюсь в наряд, приходит Президент, и разыгрывается обычный утренний спектакль «моя любимая и ненавидимая семья». Вася ворчит, лезет в фейсбук, потом ему становится скучно, и он приходит к нам в наряд попить кофе.

Мы привыкаем получать новости из фейсбука и из наших многочисленных чатиков. В мессенджере у меня есть переписка «Докуч», в которой — соседи слева и справа, точно так же сидящие в таких же дырках в земле, смотрящие в такие же теплаки и копающие такими же лопатами. Мы скидываем друг другу координаты новых сепарских точек, оперативную инфу, троллим друг друга или договариваемся про взаимовыгодный обмен. Мы, например, богаты на топливо. Были. И на ракеты для ПТУРа, у нас сейчас чуть ли не двадцать штук. Но у нас мало ОГ-9 на СПГ и постоянно заканчиваются Б-32 на «дашку». Зато на ОГ-9 богата шестая рота — им по ошибке привезли, но которая просто не получает бензина на генераторы. И горизонтальные связи в армии не отменит никто и никогда, вдоль всей линии фронта постоянно происходят какие-то встречи, обмены, просто дележка всего, включая иногда и продукты.

Эту ночь Вася проспал всю, и даже ритуал подогрева чайника, кряхтения, привязывания к ногам берцев и заливания кипятка в термос его не будит.

— Товой… — почему-то шепчет Серега, когда я вываливаюсь из кунга, с РПК в одной руке, термосом во второй и запасными аккумами в третьей. — То він там не крякнув?

— Та начє нє. — Я пытаюсь не упасть, боковушки незастегнутой плитоноски раскачиваются, хлопая по ногам. — Вроде дышит. Нехай поспит, скоро Ляшко ехать забирать с заправки.

— То, може, ми з тобою з’їздимо?

— А наряд?

— Підмінимось.

— Ну посмотрим. Новость, кстати, хорошая есть.

— Яка?

— Я пост написал… нам пять аккумов на моторолу приедет. Литий-ионных.

— Хорошо служить со звєздой фєйсбука, — ворчит Президент.

— Ну да, поподкалывай меня, поподкалывай… — Я перехватываю холодный РПК и бреду в сторону «Чарли». — О, успеваем.

В наряд принято приходить заранее, эдакий негласный джентельменский договор. Хоть на три минуты, но раньше. Мы топаем по дороге, Серега подхватывает трубу АСТ на треноге, прислоненную к кабине нашего ЗиЛа, и тащит ее на «Чарли». В кармане похрустывает пакетик с семками. Еще одно прекрасное утро на Донбассе.

— Бажаю здоровья, товарищ сержант! — вытягивается в ужасающее подобие строевой стойки Дизель. — Дозвольте доповісти! Під час вашого сну ніяких подій не відбулося, усі напади де-ер-ге героїчно відбиті, особовий склад займається по розпорядку. Старший наряду молодший сержант Дізєль! Дозвольте в ужасє убєжать!

— Вільнаааа… — небрежно машет рукой Серега, и мы ржем. — Шо тут у вас? Радєйка сіла?

— Нє.

— Зара провірю, а то обманюєш мене ні за хєр.

— Ви шо, ви ж цілий сержант, — продолжает троллить Дизель. — Не можна так з командиром.

— Стеби его, стеби, — добавляю я. — Он мне вчера по дороге домой весь мозг проел. Шо второй бат, ничо интересного не передавали?

— Не, перекличка прошла и все, — уныло говорит подошедший Сепар.

— Сепар, смерть моя лютая, ты чего без каски?

— А сам?

— Уел. Два наряда вне очереди на кухне, крууугом марш!

— У нас же нема кухни.

— Матерый… шаришь. Все, приняли.

— Сдали. Скучного утра.

— Идите вже.

Сутулые фигуры, отстоявшие мерзкую утреннюю вахту, убредают, волоча ноги. Так, ровно семь, делаем перекличку. Серега прячет руки под броник, он, как и я, вечно теряет перчатки. Я достаю мобильник, открываю плейлист и нахожу нужную песню. О, вот эта нормально сегодня зайдет…

— Доброе утро, радио свободного западного Лаоса! — бодро говорю я в «местную» моторолу. — Вас приветствует утренняя программа «Радио Пехота» и я, ваш любимый ведущий Мартин! Еще один прекрасный день на Донбассе! Как прошла ночь?

— «Альфа» норма, — тут же слышен слабоузнаваемый голос Прапора.

— «Браво»… норма, — это уже Михалыч из минометчиков.

— «Альфа», «Браво», объявляю вам одно «зашибись» на двоих и специально для ваших жен, которые уже забыли, как вы выглядите, и нашли утешение у соседей, звучит эта песня! — я подношу рацию к мобильнику, делаю погромче, и Стас Михайлов проникновенно воет на весь террикон «Без тебя, без тебяаааа…».

— Колись второй бат тебе придушить за цю хєрню по рациям, — кровожадно говорит Президент.

— Не сцы, сардж, из армии не уволят…

Кофе льется в крышку термоса, ежеутренний ритуал, прочно впившийся в нашу жизнь. Привычки нарабатываются в сто раз быстрее, чем в мирной жизни. Особенно привычка к оружию.

Я ставлю РПК, облокотив его о невысокую каменную стенку, рядом с АКМСом Президента, сажусь на сидушку от «Запорожца», выполняющую роль основного предмета интерьера на посту «Чарли», который, в основном, для «охорони та оборони опорника», то есть, охраны блиндажей, и киваю Сереже на нашу микропирамиду.

— Гля. У меня длиннее.

— А в мене товще, — тут же отвечает Президент.

— Шо важнее — длиннее или толще?

— Калібр має значення.

— Спорно, спорно…

Этот пошловатый диалог — тоже часть утреннего ритуала, он с небольшими вариациями повторяется уже примерно сто тысяч лет, то есть, последние три недели. Блин, мы только три недели здесь, а кажется — уже полгода минимум. Интересно, сколько еще просидим? Обещали вроде через три дня нас сменить, да и слухи про вывод батальона крепнут и крепнут. Как и про вывод всей «семьдесятдвойки».

Мы курим и треплемся за перспективы выхода в тыл, оперируя минимумом информации и максимумом домыслов, и в конце концов приходим к тому, что хоть нас и достала здорово вся окружающая донбасская действительность, но в тыл никто не хочет. Мы пережевываем эти темы подолгу, не спеша и не перескакивая, приводя доводы, невнятно аргументируя и обвиняя друг друга в идиотизме. Я, как всегда, пытаюсь выбесить Президента и примерно к концу первого часа и первого термоса с кофе мне это, как всегда, удается. Мы уверены, что вот-вот нас выведут, и ждем этого со страхом, и мы уж точно не знаем, что сидеть нам на этом терриконе остается ровно восемьдесят два дня.

— Гля, свежачок пришел ночью. — Я достаю мобильник и показываю смску.

С неизвестного мтс-ного номера ближе к утру пришло сообщение «Український солдате, кидай зброю, тебе сливають твої командири!»

— «Сливають», — хрюкает Серега. — Ну-ну. Відмили гроші.

— В смысле?

— Ну це ж понятно. Відмили бабло тупо на пропаганду. Наїб@ли москалів.

— Серджио, поясни, бо ото я потерялся в твоем потоке мысли.

— Ну от смотри. — Президент разваливается на подертой дерматиновой сидушке и опирается на скрипнувшую АСТ. — Ось десь там у де-ен-ер є якийсь відділ пропагади. Чи якась структура, яка, тіпа, відповідає за разложеніє нас.

— Разложение — это то, шо ты сейчас делаешь, разлегся тут и вещаешь. Еще и треногу ломаешь. Есть же умное слово «деморализация».

— Та хоть би хєр, нехай буде дєморалізація. І ось їм тре шось робити, шоб освоїти бюджет. Так? Так. От вони рассилку замутили і такіє до кураторів «Провели спєцоперацію, разло… деморалізовано тридцять процентів української армії».