Стучал явно не отец, звук был более резким и настойчивым. И она, кажется, знала, кто там. Подойдя к двери и резко ее распахнув, она была готова встретиться с Мейсоном лицом к лицу.

Дреа сразу почувствовала древесный запах его одеколона и заглянула в бездонные темные глаза. Он уперся руками в дверной косяк, и она почувствовала себя в ловушке.

– Привет, – сказал он.

Она ожидала, что он будет требовать, настаивать, чтобы они приступили к работе, давить на нее. Но одно это слово, произнесенное тихо, удивило ее, и она насторожилась.

– Мейсон…

– Я… я знаю, что уже поздно, но нам, наверное, стоит поговорить. Если ты не против, конечно.

Было еще не поздно, только девять тридцать. В напряженные дни ей нередко приходилось работать до полуночи. Но в Бун-Спрингс все было не так, как в большом городе. Темп был медленнее, ночи короче, а утро наступало раньше.

– Все в порядке.

– Прекрасная ночь. Почему бы тебе не взять куртку и не выйти со мной на задний двор?

Дреа заморгала. Ей не хотелось оставаться наедине с Мейсоном в лунную ночь, но и показывать страх свой она не желала.

– Хорошо, – ответила она. – Подожди минут ку, встретимся на улице.

Мейсон кивнул и вышел.

Дреа закрыла дверь и прислонилась к ней, слушая бешеный стук сердца.

Воспоминания вспыхнули в ее голове, но она прогнала их прочь. Ей нужно было работать. Она претендовала на должность вице-президента «Солюшнз инк.». Многое зависело от проявления ее профессиональных навыков в сборе денежных средств. И она не могла позволить Мейсону Буну встать у нее на пути.

Сетчатая дверь открылась, и Дреа вышла наружу. Мейсон вскочил со своего места, как только увидел ее. На девушке были джинсы, симпатичная розовая рубашка и черная кожаная куртка. Ее волосы были собраны в хвост, несколько волнистых прядей выбились из прически. Она выглядела мило и привлекательно, совсем не так, как та напряженная, застегнутая на все пуговицы женщина, которую он встретил вчера в зале заседаний.

Много лет назад он был увлечен ею, но потом разум взял верх, и он не решился прыгнуть в омут чувств. Семнадцатилетняя Андреа Макдональд смотрела на него с таким обожанием! Но она была дочерью Дрю, запутавшейся девочкой, нуждавшейся в любви. Мейсон был старше и предположительно мудрее, он бы только испортил ее.

Теперь он хотел сказать, что ей нечего бояться, он перестал ощущать себя живым, с тех пор как два года назад ушла из жизни Лариса. Хотя, может быть, он много на себя брал. Возможно, он ее вообще больше не интересовал. Она изменилась. Впрочем, как и он. Прошлое лучше оставить в прошлом.

– Принес тебе кофе, – сказал он, указывая на чашку, стоявшую на плетеном столике.

Дреа улыбнулась, явно удивленная этим жестом.

– Спасибо.

– Я не знаю, как ты это пьешь.

– Просто черный кофе.

Мейсон протянул ей чашку, их пальцы соприкоснулись, и он заглянул в ее красивые глаза. Дреа опустила веки и отвернулась. Глаза были светло-зелеными, как у Дрю, а длинные блестящие темные волосы и оливковую кожу она унаследовала от матери, Марии. Во внешности Дреа поразительным образом сочеталась ирландская и латиноамериканская кровь.

– Посидишь со мной? – Он указал на скамей ку, на которой сидел сам.

Дреа нехотя села на краешек.

– Значит, ты все еще обижаешься на Бунов? – спросил он внезапно.

Этот вопрос не давал ему покоя с тех пор, как он увидел ее вчера.

Девушка вскинула голову, и кофе немного расплескался. К счастью, она не обожглась. Мейсон никогда бы себе этого не простил.

– На кого-то больше, на кого-то меньше, – сказала она, ее глаза сузились, и она уже не казалась наивной малышкой.

– Мы пытались помочь твоему отцу, Дреа. Он отчаянно в этом нуждался…

– Я знаю эту историю, не нужно ее пересказывать.

– Может быть, и нужно. Может быть, это единственный способ выяснить отношения между нами.

– То есть я должна забыть о том, что Буны отказали ему в ссуде и он в результате потерял дом? А еще забыть, что наша земля оказалась выкупленной вами, папе пришлось проглотить свою гордость и устроиться к вам на работу, а я потеряла дом.

– Все было не так, Дреа.

– Я тоже так думаю, Мейсон. Все было гораздо хуже. Это было страшное предательство.

– Твой отец…

– Что мой отец? Он начал сильно пить после смерти мамы, и.… он никогда уже не будет прежним.

У Мейсона не хватило духу сказать Дреа правду. Если Дрю молчал все эти годы, то не его дело открывать ей глаза и объяснять, что восприятие фактов маленькой девочкой было ошибочным. Дрю взял с отца Мейсона обещание не раскрывать детали сделки. Поскольку родители Мейсона много лет назад погибли в авиакатастрофе, теперь он чувствовал свою ответственность за соблюдение договоренностей. Если Дрю не хотел ничего рассказывать дочери, то и он, Мейсон, этого делать не будет.

– У твоего отца сейчас все хорошо, – только и сказал он.

– Так мне говорят все в Бун-Спрингс.

Мейсон покачал головой:

– Разве ты не рада, что он стал лучше себя контролировать?

– Конечно, рада. Если на этот раз все по-настоящему. – Ее голос понизился до шепота. – Я раньше часто разочаровывалась.

Мейсон провел рукой по лицу.

– Знаю, тебе было нелегко, Дреа.

Она покачала головой, и ее длинные волосы шелковистой волной рассыпались по плечам.

– Ты ничего обо мне не знаешь, Мейсон.

Он встретил взгляд ее грустных зеленых глаз, и у него защемило сердце.

– Я знаю больше, чем ты думаешь.

– Как настоящий Бун, ты заявляешь, что знаешь все на свете…

Он прижал два пальца к ее губам:

– Тише, Дреа.

Она посмотрела ему в глаза.

Мейсон не мог поверить, что прикоснулся к ней. Дотронулся до ее мягких губ, засмотрелся в эти дерзкие глаза. Впервые за много лет он почувствовал себя живым. Это было пьянящее ощущение, и он хотел большего. Он хотел удержать ту внутреннюю искру, которая свидетельствовала, что он жив, он дышит.

Его пальцы скользнули по ее щеке, дотронулись до волос.

– Мейсон, ты с ума сошел? – прошептала Дреа, но взгляд ее глаз сказал ему, что она думает иначе.

– Возможно.

– Ты этого не сделаешь…

– Сделаю.

Он прижался губами к ее губам и ощутил их сладость и спелость. Ее губы были созданы для поцелуев. Давно забытое ощущение охватило его. Он помнил ее, помнил девушку-подростка, нуждавшуюся в любви, открывшую ему свою душу и предложившую свое тело.

Ему пришлось ее прогнать.

Любой порядочный мужчина поступил бы так.

Но Андреа уже не ребенок. И ему было хорошо с ней, настолько хорошо, что его охватило чувство вины. Его сердце принадлежало другой и всегда будет принадлежать.

Его внезапный порыв взволновал его. Мейсон как будто снова терял голову. На протяжении многих лет в его жизни не было ничего внезапного и импульсивного. Тем более что рядом с ним Дреа, которую ему никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя было целовать.

Губы Дреа задрожали, когда Мейсон поцеловал ее. Она не могла поверить в реальность происходящего и не хотела его, пусть даже его губы были такими твердыми и восхитительными, пахнущими кофе и свежестью ночного воздуха.

Он обхватил ее за плечи, требуя более страстного поцелуя. Ее пульс участился, тело обдало жаром и между нею и Мейсоном что-то происходило, что-то реальное, чувственное, почти выходившее из-под ее контроля. Нет, она не должна. В прошлом из-за него она совершала безумные, импульсивные поступки. Ее страсть к нему почти угасла, она разрушила ее жизнь, и этого забыть было невозможно. Крепко зажмурившись, она положила руку ему на грудь и оттолкнула изо всех сил.

Мейсон отклонился назад, вздрогнув:

– Черт, Дреа.

– Мейсон, я не знаю, о чем ты думаешь…

– О том же, о чем и ты. О поцелуе.

– Я не хочу этого.

Она намеревалась дать ему пощечину, но… это было бы чересчур драматично.