– Наверное, – пробормотал я.
Я попытался принять сидячее положение – у меня это удивительно легко получилось. Мне даже удалось быстро расстегнуть молнию свободной рукой. Он снял мои теннисные тапочки и я, извиваясь, выполз из остатков комбинезона. Мои трусы, засунутые в рану, присохли к ней, как и кусок нейлона, которым я обвязался. Но врач, взяв какую-то бутылочку, полил все это жидкостью, не причинившей никакой боли, и трусы стали отставать от раны. Он бросил все мои вещи в угол и занялся раной.
А в ней что-то продолжало размягчаться – либо материя, либо моя плоть стали выходить из меня кусочек за кусочком. Врач бросал их куда-то под стол, на котором я лежал. Я не мог припомнить, видел ли что-нибудь под столом в этой пустой комнате, когда только вошел. Мой бок стал дышать, будто ртом – рана не ныла уже так сильно, в ней появилось какое-то необычное ощущение: казалось, она открылась значительно шире, чем была.
– Боже праведный! – воскликнул врач. – Что вам так изрубило бок? Такое впечатление, что сюда несколько раз ударили острым тесаком.
– Неужели?
Затем врач спросил более профессиональным тоном:
– Как это получилось? Что могло нанести такое ранение?
– Понимаете, мы собирались немного поохотиться на оленей. С луком, где-нибудь в диких местах, в лесу, по берегам реки. Хотя это официально и не разрешено, – стал рассказывать я. – Я знаю, это нехорошо, но мы все-таки хотели поохотиться. У нас не было бы времени отправиться на охоту в сезон, когда разрешено, и поэтому мы решили попробовать сейчас.
– А как же это вам удалось подстрелить себя стрелой? Я и не представлял, что такое бывает.
Разговаривая со мной, он не прекращал работу, заглядывая мне в рану, в мою кровь – спокойно, уверенно.
А я продолжал рассказывать спокойным голосом:
– Видите ли, когда мы переворачивались, лук со стрелами был рядом со мной, и я успел схватить его. Мне не хотелось оставаться в лесу – я имею в виду, на реке, но лес там везде подходит прямо к берегу, – совсем без оружия. Одна стрела изрезала мне всю руку.
Я поднял руку и показал врачу порезы. Эту руку действительносильно изрезали стрелы.
– Ну, а потом я налетел на какой-то камень. Почувствовал, что мне что-то всаживается в бок. Лук я потерял. Куда он потом девался, не знаю. Смыло, наверное, вниз по течению.
– Могу вам сказать, что первоначальная рана была просто резаная, – сказал врач, – а потом ее сильно что-то покромсало, будто по ней проехались несколько раз пилой... В ране есть следы какого-то постороннего вещества, и мне придется все это вычистить.
– На стрелах были пятна краски, для камуфляжа, – объяснил я. – Я думаю, часть этой краски облезла прямо в ране. А может быть, туда попало что-нибудь еще. Бог его знает, что там еще может быть.
– Мы все вычистим, – сказал врач. – А потом зашьем вас. Будете как стеганое одеяло. Хотите выпить?
– Да, неплохо бы, – сказал я. – У вас есть виски?
– Что-нибудь другое найдется, а вот виски – нет. Его вам придется пить где-нибудь в другом месте, – сказал врач. – С виски у нас туго. У нас в графстве сухой закон.
– Вы хотите сказать, что у вас в больнице не найдется самогонного виски? Как можно жить в таком месте? И вообще – что происходит с северной Джорджией?
– Нет, самогона у нас нет. Мы постоянно всех предупреждаем, чтобы не пили его. В том виски, которое здесь гонят, много солей свинца.
Врач сделал мне укол в бедро и снова принялся за рану. Я посмотрел в окно, но там были видны лишь краски угасающего дня – различные, постоянно меняющиеся оттенки зеленого.
– Хотите у нас провести эту ночь? Места предостаточно. Собственно говоря, в вашем распоряжении вся больница. Такой возможности у вас больше не будет, это я могу вам гарантировать. Здесь у нас спокойно. Никаких вам подстреленных фермеров. Никого, кого бы помял трактор. Никого, сидящего на капельнице и глюкозе после автомобильной аварии. Пьяных у нас на дорогах нет. В больнице сейчас никого нет, кроме вас, вашего приятеля и еще одного мальчика – того укусила змея. Завтра мы его выпишем. Яд у мокасиновой змеи не такой уж сильный.
– Нет, спасибо, не останусь, – сказал я (хотя если бы я знал, что мне нужно было побыть рядом с Льюисом, остался бы). – Зашейте меня, а потом расскажите, где у вас тут что-нибудь вроде гостиницы – переночевать. Мне хочется позвонить жене, поговорить с ней, и еще побыть одному. А спать в больничной палате мне совершенно не хочется. Я бы остался в больнице только, если бы это было совершенно необходимо.
– Вы потеряли много крови. Вы будете чувствовать большую слабость.
– Должен вам сказать, что я чувствую слабость уже давно. Дайте мне какое-нибудь лекарство, на ваше усмотрение, и я не буду вам больше надоедать.
– Я отправил вашего друга, ну, того, что стоял рядом с лодкой, в гостиницу «Виддифорд». Это в центре города. Обслуживание там хорошее. Но будь я на вашем месте, я бы остался сегодня на ночь здесь.
– Нет, нет, спасибо, – поблагодарил я. – Со мной все будет в порядке. Скажите, пожалуйста, полиции, где меня искать. Если можете, отвезите меня в гостиницу – и займитесь Льюисом.
– С ним сейчас другой врач. Насколько я могу судить, перелом очень сложный. Можно считать, что ему повезло, если перелом не осложнится гангреной. Перелом пренеприятнейший.
– Нам очень повезло, что тут такие хорошие врачи, – сказал я.
– А вы, оказывается, подхалим! Скажите еще, что у меня ангельские руки!
Врач отвез меня в город на своей машине. Возле главной заправочной станции Эйнтри стояли машины Льюиса и Дрю. Я зашел в здание станции. Бок давал о себе знать, но мне не приходилось больше придерживать рану рукой. Я поговорил с владельцем заправки и взял у него адрес братьев Гринеров – надо было отослать им вторую половину денег, обещанных за доставку машин. Оказалось, что Льюис договорился обо всем заранее, еще до нашего отъезда, и мне пришлось попросить владельца станции рассказать мне, что теперь нужно сделать. У меня с собой не было достаточно денег, но я мог взять деньги либо у Льюиса, либо отправить их Гринерам после того, как вернусь домой. Главное, что машины были на месте и что я смог забрать ключи от них. Я попрощался с врачом и сказал, что заеду в больницу на следующий день. Потом позвонил Марте и сказал, что произошло несчастье, что Дрю утонул, а Льюис сломал ногу. Я попросил Марту позвонить жене Льюиса и сказать ей, что Льюис в больнице здесь, в Эйнтри, и что ему придется оставаться в больнице еще некоторое время, но что с ним все будет в порядке. Если жена Дрю Боллинджера позвонит жене Льюиса или ей. Марте, и начнет о чем-нибудь расспрашивать, ей следует сказать, что мы вернемся через пару дней. Я сам хотел рассказать жене Дрю о его смерти; я сказал Марте, что вернусь где-то в середине недели.
Я, взяв машину Дрю, поехал в гостиницу «Биддифорд». Это был каркасный дом, в котором было много людей, много шума, много света. В большом зале, за длинным сосновым столом, расширяющимся к одному концу, сидело за ужином, наверное, все население гостиницы. Вдоль стола, на совсем небольшом расстоянии от него, висели полоски липкой бумаги для мух. Среди ужинающих я увидел Бобби; он что-то жевал; на его лице, казалось, оставался лишь жующий рот. Я, подмигнув ему, сел за стол. Мне уступили место рядом с Бобби. За столом сидели фермеры, дровосеки, мелкие торговцы. На время я потерял интерес ко всему, кроме еды. Мне передали жареного цыпленка – кругом меня все было заставлено тарелками с жареными цыплятами. Я подкладывал себе еще и еще; кроме курятины, я поел картофельного салата, тяжелых галет из муки грубого помола. Ел и подливу, масло, капусту, фасоль, мамалыгу, ботву репы, вишневый пирог. И все это было очень вкусно. Хорошо и вкусно.
После ужина хозяйка гостиницы провела меня в мою комнату на втором этаже, где стояла большая двухспальная кровать – все остальные номера были заняты. Бобби разместили в другом номере. Я чувствовал сухость во рту, вся кожа казалась сухой. Я спустился вниз и в душевой, расположенной в подвале, принял душ. На меня снова лилась река, вокруг была сине-зеленая сельская ночь. Плотная от теплой воды, свеженькая повязка на боку вздулась, отяжелела, и на ней проступили пятна крови. Я уже стал засыпать в душе, но вода, которая становилась все прохладнее, разбудила меня. Потом я, с мокрыми волосами и мокрой повязкой на боку, вернулся к себе в номер и залез в постель. Все закончилось. Всю ночь я бодрствовал, погруженный в великолепный сон.
