Когда стало поглубже, Бобби залез в байдарку и взял в руки весло. Мы с Дрю пошли сквозь пороги, и я отправился в полет по воде в своем спасательном жилете. Я взглянул на руку Дрю, плывущую в воде раскрытой ладонью вверх. На пальцах, уже вспухших в воде и побледневших, были мозоли от гитарных струн, на одном пальце – кольцо еще со времен его студенческой жизни. Я подумал, что следовало бы отдать его жене хотя бы это кольцо. Нет, нет, я не мог сделать даже этого – пришлось бы что-то объяснять... Я прикоснулся к мозоли на среднем пальце левой руки – и мои глаза ослепли от слез. Я на мгновение обнял его. Из глаз текли слезы, как еще одна река. Нас несло течение. Я мог бы плакать вечность, пока течет река. Но времени уже не было.

– Ты был лучшим из нас, Дрю, – сказал я громко, так, чтобы Бобби услышал, – я хотел, чтобы он услышал. – Ты был единственным здравомыслящим человеком среди нас.

Я расстегнул ремень спасательного жилета Дрю и отпустил тело. Стоя на коленях в байдарке рядом с Льюисом, Бобби перевалил камень за борт. Одна из ног Дрю дернулась вверх, и его пальцы коснулись моей голени. Мы – свободны. И мы – в аду.

Я оставался в воде позади байдарки, с жилетом Дрю в руке. Ноги мои, ставшие невесомыми, ныли значительно сильнее, чем раньше. Мне хотелось спать, уйти под воду, избавиться от необходимости дышать. Я лежал на поверхности и перемещался с течением, предчувствуя приход всех тех кошмаров, которые будут меня мучить позже, заставляя покрываться потом – но это все еще в будущем, это все еще не со мной. Когда мы подплыли к очередному мелкому месту, я поднялся из воды, прочь от раков, прячущихся между камнями, и снова обрел свой полный вес – мне казалось, что я теперь в полтора раза тяжелее. Я залез в байдарку, сел на заднее сиденье: солнце жарко светило мне в спину; мне казалось, у меня на спине несколько слоев чего-то мокрого и тяжелого.

Долгое время ничего не происходило; я ощущал лишь жару и усталость. Между мной и Бобби над байдаркой танцевали насекомые, но я не был уверен, существует ли эта поющая, жужжащая дымка в действительности или только в моей голове. Каменные стены по обеим сторонам реки продолжали понижаться. Через несколько миль скалы на правом берегу вообще сошли на нет, а на левом еще тянулся каменный барьер. Потом и он уступил место равнине, и нас снова окружали леса. Я понял, что неправильно оценил расстояние, которое нам еще предстояло проплыть – реке, казалось, не будет конца. Голова Бобби по-прежнему была склонена на грудь; мне оставалось лишь надеяться на то, что он не будет дергаться и не свалится в реку. Если при этом он перевернет нас, а мы в этот момент будем находиться над глубоким местом или в порогах, залезть назад в байдарку будет очень трудно, а Льюиса мы уж точно не сможем в нее затащить.

Мне было очень жарко – я еще раньше надел на себя спасательный жилет Дрю. Теперь дополнительный воротник прикрывал мне шею от прямых лучей солнца, и я был ему благодарен хотя бы за это. Меня преследовала, как назойливое насекомое, мысль о том, что этот жилет проделал по реке длинный путь, поддерживая Дрю на воде, не давая ему, уже мертвому, утонуть.

Я чувствовал, что от жары у меня начинают вспухать губы. Я медленно двигался к тому пределу, за которым наступает полное истощение физических возможностей. Но я точно не знал, где же этот предел находится, или где мы будем находиться, когда я пересеку этот невидимый рубеж, или что я буду делать, когда пересеку его. Что, интересно, можно сделать с собой или с Бобби, чтобы встряхнуться?

– Бобби, – сказал я неожиданно, – держись. Если мы продержимся еще десять миль, все будет в порядке. Я уверен в этом. Мы столько уже натерпелись, но скоро это закончится.

Он попытался кивнуть, и у него даже получилось нечто вроде кивка.

– Не раскачивай нас, дорогуша. И если ты увидишь что-нибудь такое, чего мне не будет видно, сразу скажи мне. И если мы попадем в пороги, старайся направлять нос лодки между камнями или предупреждать меня о них. Но если ничего не будет получаться, просто сползи на дно байдарки, ложись рядом с Льюисом и молись. Но самое главное – не нарушай баланса лодки.

К шуму реки прибавился новый, пока еще далекий, уже хорошо мне знакомый звук.

– Боже, – сказал я, – сделай для нас что-нибудь!

Звук этот приближался, но когда мы проплыли следующий поворот, оказалось, что в полумиле впереди нас река поворачивала еще раз.

Звук приходил откуда-то оттуда, из-за поворота.

– Бобби, мне кажется, что я слышу шум порогов впереди. Нет, не кажется! Я точно слышу их. Мы можем вылезти из байдарки и попробовать провести ее через пороги, если найдем мелкие места. Если удобного места не найдем, придется плыть через камни.

Мы двигались все быстрее, шум нарастал – будто кто-то крутил ручку громкости, – вселяя ужас, уже не раз испытанный, и азарт, который так любил Льюис. И я, несмотря на свою усталость, почувствовал этот азарт тоже.

Мы вошли в поворот; пороги располагались в конце поворота или недалеко от него, на расстоянии видимости. И судя по звуку, они не должны были быть такими страшными, как те, через которые мы уже проходили. Но когда мы вышли из поворота, двигаясь все быстрее, и я не увидел ни порогов, ни водопада, ни вспененной белой воды – я понял: нам предстоит тяжелое испытание. По всей вероятности, шумели не пороги, а рокотал водопад. И я снова приготовился к тому, чтобы умереть. Потом звук резко усилился; в нем слышалось пенящееся буйство, хриплое отчаяние. Мы проплыли еще один изгиб. Левый берег очистился от леса, и я увидел пороги – они обозначали место, где река уступами круто спускалась вниз, значительно круче, чем раньше. Камни усеивали реку на значительно большем протяжении, чем во всех предыдущих порогах; они со всех сторон воронкой обступали две большие глыбы, между которыми висело марево водяной пыли.

Поверхность воды выглядела как стекло; мы пронеслись сквозь группу небольших каскадов, которые выглядели так, будто их специально соорудили для съемок фильма. Цвет воды, которая двигалась все быстрее и быстрее, менялся от темно-зеленого к светло-зеленому, все более наполняясь белым; вода мчалась по небольшому изгибу к двум глыбам. Что находилось дальше, я не видел – возникало впечатление, что реку поглощает туман. Мы могли бы еще попытаться пристать к берегу, но у меня для этого уже не оставалось сил. Течение полностью завладело нами – мы прямиком неслись на пороги.

– Пешком мы тут не пройдем, – заорал я. – Опусти жопу как можно ниже и держись!

Бобби не оглянулся, а стал сползать вниз и назад, держась за планшир; он примостился на дне байдарки, и его колени торчали перед сиденьем. Центр тяжести байдарки сместился, но ничего больше поделать было нельзя, несмотря на то, что я не наклонился вперед. Если бы я попытался опуститься ниже, я бы не смог управлять байдаркой. Мы неслись по воде, увлекаемые вперед как нити, втягиваемые в прядильный станок. Рев воды бил нам в лицо, обрушивался со всех сторон; мы погрузились в него, подскакивая на жгутах воды. Прыгнули с первого уступа; нос байдарки нырнул вниз, она проскрипела по камням – я чувствовал этот скрип кончиками пальцев. Потом спрыгнули еще с одного уступа, пониже – толчок, отозвавшийся в хребте, стряхнул меня с сиденья и накренил байдарку на один борт. Но благодаря своей скорости она тут же выпрямилась. И я, собрав все силы, которые оставались во мне, сделал глубокий гребок справа от лодки, чтобы удержать ее посередине течения. Мы пронеслись еще над двумя уступами – каждый раз нас так встряхивало, что, казалось, расплескаются мозги. И тут я осознал, что к реву воды присоединился еще один звук, сначала тихий, но с каждой секундой раздававшийся все громче – будто кто-то вопил, пел или звал непонятно откуда. Я подумал, что это, наверное, кричит от боли Льюис. Через мгновение мы уже мчались по ровной поверхности несущейся вперед воды. Из-за того, что мы цеплялись днищем за камни, наша скорость несколько уменьшилась, но потом снова возросла. И теперь росла постоянно. Мы приближались к облаку водяной пыли, к бело-черному проходу между каменными глыбами. Я снова гребнул, глубоко и сильно, потом попытался гребками в обратную сторону притормозить наше движение. И тут же понял, что это бесполезно. Гребнул справа еще раз, изо всех сил, чтобы развернуть немного нос лодки. Байдарка стала поворачиваться, нос пошел в сторону. В следующее мгновение лодка, будто выстреленная из катапульты, прыгнула в проход.