Я снял лук, висевший на сгибе локтя. Со мной было все, с чем я начал подъем; на боку висел нож, сообщавший своим присутствием, для чего может служить; моток веревки, который, может быть, ни для чего и не пригодится, а может, окажется для чего-то нужен. Я смотрел по сторонам, на пустоту, на красоту.

Взглянув вверх по течению реки, я увидел неровный, слепяще-белый треугольник порогов, которые нас вышвырнули из байдарок. А больше там нечего было высматривать, кроме непрекращающегося, почти бесшумного потока воды – течет себе и течет. Я отвернулся от реки и столько же времени, сколько смотрел на нее – или, по крайней мере, мне так казалось, – вглядывался в лес. Я подошел к соснам, росшим на твердой, ровной почве, прислонился лбом к стволу одного из деревьев, потом засунул между лбом и деревом руку.

Постоял, подумал. Куда теперь? Я вернулся к краю скалы, чтобы еще раз взглянуть на реку. По краю росли редкие деревья. Сквозь хвойные иголки я видел луну, освещающую реку, и почему-то впервые серьезно подумал о том, что скоро эта река исчезнет. Вода поднимется высоко, может быть, чуть ли не до того места, где я сейчас стою; река вздуется, выплеснется из своего русла; камни, в которых нам крепко досталось, покроются водой, уйдут в глубину; вода будет терпеливо, неостановимо подниматься вверх, выискивая каждый выступ, который меня вел наверх, а потом подберется к краю, к тому месту, где я стою в лунном свете. Я сел на холодный камень на краю скалы и посмотрел вниз. Мне представилось, что если бы я вдруг упал вниз, я мог бы, пролетая мимо скалы в этом буйстве лунного света, инстинктивно схватиться за что-то, и это удержало бы меня от падения; мне казалось, что из всех тех мест, в которых я мог бы погибнуть, эта скала не могла бы меня убить.

Мало-помалу я стал возвращаться к обдумыванию того, что мне предстояло сделать.

С этим решено. Дальше что? Мне нужно стрелять в него из засады, по возможности в спину. Но для этого нужно определить место, откуда он будет вести стрельбу. В этом придется полагаться не только на расчеты, но и на везенье. И мне нужно будет выстрелить в него, когда он полностью изготовится к стрельбе, когда будет полностью поглощен своей мишенью... но это сильно увеличит опасность того, что он может успеть выстрелить по Бобби и Льюису.

Я так долго и так усиленно думал о нем, что и по сей день считаю, что тогда, на скале, наши мысли слились. Не то чтобы я почувствовал, что становлюсь злодеем. Нет, мной овладело колоссальное физическое равнодушие, такое же огромное и бесчувственное, как все залитое лунным светом пространство вокруг меня; равнодушие по отношению не только к телу другого человека, который будет извиваться и корчиться на земле, пронзенный стрелой, но равнодушие и по отношению к моему собственному телу. Если бы Льюис не застрелил того, второго, этот человек и я испытали бы то, что называют физической близостью, для меня болезненную и ужасающую, а для него гадким образом приятную. Но так или иначе, мы стали бы единой плотью, там, на земле, в лесу, и думать об этом было очень странно. Кем он был, этот человек? Преступник, сбежавший из тюрьмы? Наемный рабочий с какой-нибудь фермы, отправившийся поохотиться? Бутлегер[8]?

Так как мне необходимо было найти место, с которого я мог бы обозревать реку – и чем больший отрезок реки я буду видеть, тем лучше, – чтобы определить, видна ли лодка тому, кто придет по ней стрелять, мне хотелось взобраться куда-нибудь повыше, но при этом не оказаться на виду. Для этого подошел бы какой-нибудь большой камень, недалеко от края скалы... а лучше всего – дерево. Я вспомнил, что когда в нашем штате только начала распространяться охота с луком на оленей, некоторые охотники-новички с первого раза успешно добывали оленей, стреляя с помостов, которые устраивали на деревьях. Ведь, кажется, никто из естественных врагов оленей не обитает на деревьях, и олени редко смотрят вверх. Я не собирался охотиться на оленей, но мысль была полезной. Вдоль края скалы росло достаточно деревьев. Но сначала нужно выбрать подходящее место, откуда хорошо была бы видна река.

Я двинулся вдоль обрыва, параллельно реке, перелезая через большие камни, попадавшиеся по пути. Поначалу я подумывал, что передвигаться будет трудно, но в действительности это оказалось не таким уж сложным делом. Камни были очень большими. Меня удивила та уверенность, с которой я прыгал с одной черной глыбы на другую; мне казалось, что я могу совершенно не опасаться неудачного прыжка. Дышал я еще с каким-то присвистом, и это было единственное, что время от времени беспокоило меня – в моем дыхании еще слышался отзвук паники. И создавалось такое впечатление, что дыхание мое никак не соотносится с тем, что делает мое тело. Мне понадобилось не меньше часа – а может быть, и все два, – чтобы поверху обойти пороги, тянувшиеся внизу, там, на реке. Когда, глянув вниз, я увидел, что лунный свет на поверхности уже почти не пляшет и отражение выровнялось и выгладилось, а рокочущий шум порогов остался позади, я понял, что добрался туда, куда хотел. Что делать дальше?

Все вокруг было усеяно глыбами камня, и за многими из них я мог бы надежно укрыться. Но мой обзор оказался бы очень ограничен. Я решил пройти еще немного вперед, параллельно реке, посмотреть, что там, а потом вернуться обратно – на то место, где сейчас стоял.

На этот раз передвижение мое было значительно более трудным: все было завалено расколотыми глыбами, между которыми там и сям торчали поваленные деревья, а в одном месте мне повстречалась каменная стена – как высокая, сама по себе выросшая из земли баррикада. И я решил, что перелезть через нее не смогу. Чтобы обойти ее, мне пришлось бы углубиться в лес метров на двадцать-тридцать, а делать этого мне не хотелось; с обеих сторон каменного препятствия росли молодые деревья. И с их помощью мне удалось взобраться на верх «баррикады», а потом соскользнуть на другую сторону. На всем пути продвижения вдоль реки я не терял ее из виду. И если только этот человек не решил бы расположиться на вершине того каменного препятствия, через которое я перебрался – но там обзор был ограничен и река едва просматривалась за плотной завесой листьев, – ему, как я понимал, придется расположиться у самого края обрыва. Чтобы видеть реку на достаточном протяжении и иметь возможность вести лодку некоторое время под прицелом. На том участке, который располагался над отрезком более или менее спокойной воды – япрошел его в обе стороны несколько раз, – я обнаружил лишь одно место, которое было бы для этого вполне подходящим. С одной стороны оно было отгорожено грудой каменных глыб, но, насколько я мог судить, подойти к нему со стороны леса было достаточно просто. На самом краю обрыва я обнаружил песчаный участок, в лунном свете он выглядел бледным пятном. Если лечь там, то можно будет прекрасно обозревать реку в обе стороны, а высокую, – не менее метра в высоту, – и густую траву, растущую по самому краю, можно будет легко убрать. Я решил, что лучшего места не найти. Насколько я мог судить, до ближайших домов и дорог было не очень далеко, но все же никаких выстрелов там, конечно, не будет слышно. Хотя чем ближе мы к жилью, к людям, тем менее вероятно, что он устроит пальбу. А если он не придет к этому месту, а отправится куда-нибудь дальше вниз по течению – Бобби и Льюиса можно считать мертвецами.

Да, если он выберет другое место, их можно считать мертвецами, мелькнула успокоительная, хотя и трусливая мысль. В конце концов, чем бы все это ни закончилось, я сделал все, что мог; если он придет не сюда, а засядет где-нибудь в другом месте, я смогу лесом выбраться к шоссе или к мосту через реку. Меня не очень пугала мысль, что, застрелив Бобби и Льюиса, он начнет охотиться за мной. Хотя и холодело под ложечкой, когда я представлял, как он неожиданно появляется на моем пути среди лесных зарослей и темной листвы. Но так как он не имел никакого представления, где я нахожусь (хотя почти наверняка помнил, что изначально нас в байдарках было четверо), для него один из нас вполне мог утонуть при прохождении порогов; в конце концов, мы действительно чуть не утонули. Моя жизнь, здесь, в лесу над ущельем, была в полной безопасности от нападения этого беззубого типа, если только мы не натолкнемся друг на друга по чистой случайности.