- Да нам бы мешка два картошки, на завтрак не хватает, а ртов много, свыше ста человек.

  - Берите, сколько хотите, мне не жалко. Бульба осударственная, мы осударственные також. К тому же вы наши защитники от игы импероиялизьмы. Берите, ребята, не стесняйтесь.

  Я вытащил бутылку из мешка, поднес к носу сторожа:

  - Это вам для сугрева. Ночью сыровато.

  - Спасибо, родной. Приходите еще на бульбочку, ена еще не учтена, не взвешена, можно брать. Потом, когда оприходуют, сложнее будет.

  - Не говорите никому, что мы приходили, попрошайничали, чтоб нас начальство не ругало, - небрежно бросил Я, когда мешки уже были наполнены.

  Сторож прилип к бутылке, как голодный ребенок к груди матери и только рукой махнул.

   Бабушка Марыся хорошо придумала: она соорудила второй пол в погребе, и когда два солдатика явились с тяжелым грузом за плечами, у нее все уже было готово.

  - Спасибо вам, сыночки дорогие, вот я вам по десятке отдаю, взяла из тех, что много лет на похороны копила, больше выделить не могу, извините и простите меня, старуху бестолковую.

   Я взял две десятки, состоящие из разных бумажек, развернул их, пересчитал, чтобы удостовериться, а потом сказал:

  - Возьмите это, нам ничего от вас не нужно. Мы солдаты, нас кормят, одевают, обувают, да еще по три рубля в месяц платят. Кто бы от вас деньги брал? Сохрани Господь. Наши матери тоже, как и вы, бедствуют и так же, как и вы нуждаются в помощи.

  - Када же ента коммунизьма будеть? Бери, сколько хошь, говорят. Мне много не нужно, я бы мешка четыре бульбы взяла, а больше-то мне ничего не надо. Хотите, я бульбы вам нажарю, это быстро и ишшо по сто граммов налью по такому случаю.

  - Спасибо, мы торопимся, чтоб нас не засекли, а то самовольную отлучку могут присобачить и суд нам устроить, - сказал Я.- Спокойной вам ночи.

  Два солдата шли по центральной улице сонной, как бы вымершей деревни, где не раздавалось ни одного девичьего хохота, и напрасно было искать целующуюся пару на садовой скамейке. Да и садовых деревьев нигде не было: их вырубили сами крестьяне еще перед войной, дабы избавиться от непосильных налогов, устанавливаемых на каждое садовое дерево.

  Редкие звезды тускло мерцали в ночном небе. На старые низкие домики с черными крышами, с покосившимися крашеными окнами мягко ложилась ночная влага. Не лаяли собаки, не ревели петухи, не мычали коровы. Только у одного домика гуляла полудохлая кошка.

  Сиротливый вид имела деревня Ильичевка. Колхоз имени Молотова объединял восемь таких деревень, он всегда был убыточным, не справлялся своими силами ни во времена весеннего сева, ни во время прополки, ни в период уборки урожая.

  Колхоз жил за счет студентов, солдат и даже рабочих Минского тракторного завода, нескольких фабрик, откуда приезжали рабочие отбывать трудовую повинность хотя бы раз в году, недельки на две.

  Белоруссия славилась выращиванием бульбы, и благодатная земля не пустовала; вот только хранить собранный урожай было негде: ни складских помещений, ни навесов в колхозе не было и не могло быть по многим причинам, в том числе из-за опустошительной войны с Германией.

  Урожай ссыпался в гурты, гурты ничем не накрывались. Ночами только один сторож дремал возле хранилища под открытым небом. Картошка не так боялась дождей, как морозов, поэтому до средины октября она должна была быть убрана. Нищие крестьяне все же могли утянуть мешок-два по договоренности со сторожем и захоронить ее до поры до времени у своего жилища.

  Мы со Слесаренко достали три мешка для хозяйки Ксении и даже вырыли неглубокую яму с учетом промерзания земли в январские морозы.

   8

  Курсанты вернулись в полковую школу немного "разболтанными", как говорил начальник школы, который ни разу не появился в колхозе в связи с недомоганием, связанным с получением очередной звездочки. Однако его пыл нисколько не уменьшился: мы действительно немного расслабились. Об этом можно судить по подъему на следующий день, который длился целых две минуты, но никак не укладывался в 50 секунд. А самолеты, ах эти вражеские самолеты, как они летят быстро, да еще глубокой ночью, когда советские люди почивают после трудового дня! Кто должен их защищать, если не солдаты˗ зенитчики?

  Когда у лидеров мировых держав мозги будут на месте, и никто из них не станет претендовать на мировое господство, тогда и солдатикам можно будет подремать подольше, тогда и старушки с клюкой, что трудятся в колхозе, смогут получить лишний мешок картошки на зиму и наполнить свой, вечно голодный желудок.

  Не мог начальник школы майор Степаненко об этом не думать, иначе он не пришел бы в бешенство, не отменял дневной сон с тем, чтобы вместо сна заняться тренировкой на предмет подъема и отбоя. Муштра заработала, как ветряная мельница. Солдата Болдырева увезли в больницу, он как будто рехнулся и это послужило сближением между солдатами и начальником школы: солдаты приложили максимум усилий, чтобы укладываться в эти злополучные пятьдесят секунд, а их начальник решил чуть-чуть ослабить вожжи. Но не надолго, он снова затянет, дня два спустя. А пока в школе воцарился относительный мир между бульдогом и беззащитными щенками на непродолжительное время.

  Но майор вдруг исчез. Никто не знал, где он. А он находился на совещании у заместителя командующего Белорусским военном округом генерала Лунева.

  - До сих пор мы жили спокойно, - вещал генерал Лунев,- в основном маршировали, зубрили уставы и наставления по стрелковому делу. Но враг не дремлет. Самолеты-разведчики американских империалистов пытаются нарушить наше воздушное пространство, но мы стояли, стоим, и будем стоять на страже мира и социализма. Нас не застанешь врасплох, мы повышаем, и будем повышать боевую готовность. Долой американский империализм и да здравствует социализм и коммунизм! Дивизии, корпуса, включая и полковую школу, начните жизнь максимально приближенную к военной обстановке. Ясно, товарищи? Если ясно, все свободны. Завтра получите директивы штаба БВО. Генерал Солодовников над этой директивой напряженно работает.