- Зачем ты это делаешь?
- Затем. Так надо, - она помолчала и, глядя в сторону, прибавила: - Если так случится, что наши дороги разойдутся, я буду приезжать сюда и, глядя на эти две буквы, буду пытаться вернуть себе то настроение, ту радость, которую я испытываю сегодня.
- Ты романтическая натура, кто ты?
- Я и сама не знаю.
- Ты когда-нибудь была влюблена?
- Раньше - никогда.
- Мальчики к тебе не приставали?
- Они мне надоели. У меня от них проходу не было, начиная с пятого класса.
- Ты о своих родителях никогда ничего не слышала?
- Я раньше все думала, что их у меня вовсе не было. Девочки в группе задавали вопрос, где наши мамы и папа, а воспитательница Альбина Павловна говорила, что нас наседка вывела. Есть такие, мол, птицы, которые раз в году, в апреле месяце прилетают из далеких краев, несут яйца в гнездах на высоких деревьях, потом прилетает кукушка садится на них, и сидит до тех пор маленькие детишки пищать не начинают. Так мы, когда слышим кукушку по весне, бывало, наперебой кричим: мама, мама, иди к нам!
Только в седьмом классе одна девочка случайно узнала, что у нее были настоящие папа и мама, но что они были шпионы и террористы, поджигатели войны, за это их судили революционным судом, а ее, девочку, пожалели и оставили для будущей счастливой жизни. Но Алла, так звали эту девочку, всю неделю плакала, отказывалась принимать пищу, говорила, что лучше бы и ее поселили вместе с родителями. Мы ее жалели, но не все. Многие наши девочки считали, что у них один отец - товарищ Сталин, и они гордятся этим.
- А ты как считала? - спросил я ее.
- Я до сих пор еще не решила ничего. В седьмом классе я стала мечтать о собственном ребятенке, и уж его-то я никому не отдам, никогда его не оставлю.
- Ты и сейчас об этом мечтаешь?
- Да. Я не знаю, что такое мама. Я хочу быть мамой, - сказала Лида, и глаза ее налились слезами.
- Ты погибнешь, Лида, а жаль. Ты очень красивая девушка, тебе надо учиться, возможно, ты могла бы поступить в институт на вечернее отделение, закончить его, получить образование, а там встретила бы такого образованного человека и создала бы хорошую семью. А так...
- Что так?
- Кто-нибудь встретится тебе, ну, вроде меня и тебе покажется, что ты в него влюблена, а он воспользуется твоей доверчивостью, и если хочешь, только ты не обижайся, наивностью, обесчестит тебя, оставит тебе ребенка, а сам - в кусты. И твой ребенок будет расти без отца тоже, возможно, в детском доме, как и ты.
- Этого не будет, не будет! Я не хочу этого, - почти вскричала Лида, размазывая слезы по лицу.
- Будет, все будет. У тебя в голове ветер, романтическая пустота. Я боюсь, что ты не сможешь самостоятельно справиться с ней.
- А вы меня не оставляйте и я буду слушаться вас - во всем, буду делать все, что вы мне скажите.
- Лида, я такой же, как и все, во мне живут два человека, и один из них думает о твоем будущем, а другой стремится овладеть тобой, получить от тебя все, понимаешь? Но я жениться сейчас не могу не только на тебе, но и на ком бы то ни было. Я трусливо сбегу от тебя. А ты говорила, что если я тебя брошу, - ты удавишься. Видишь, какой конец нашей романтической любви.
- Значит, я не нравлюсь вам, вы считаете меня дурой, недостойной вас!
- Лида...
- Не хочу больше ничего слышать, оставьте меня! Я тут одна побуду, уйдите, пожалуйста.
Она достала пилку из сумки и стала яростно перечеркивать две буквы, которые она недавно нацарапала, приговаривая при этом: вот так, вот так, ничего не было... Она повернулась медленно и так же медленно, не оглядываясь назад ступила на тропинку и пошла назад в сторону города.
- Лида, куда ты? - бросился я за ней. Лида шла молча, ускоряя шаги. Я все еще шел рядом, поглядывая на ее мокрое лицо. Шаги перешли в бег. Лида уже бежала, набирая скорость. Я не поспевал за ней, он стал задыхаться и упал в траву. Он тут же поднялся и увидел на дороге только белую точку, которая становилась все меньше и меньше, а потом совсем исчезла.
- Это пройдет. Она поплачет дома, потом успокоится. Я на днях навещу ее и успокою, - размышлял Я.
Вечером в казарме он поделился со своими сослуживцами относительно поведения Лиды.
- Дурак ты, - сказал сержант Моцный и его поддержали все сослуживцы. - Надо было раздеть ее и голенькую погладить, как это делают все крепкие молодые парни, тогда она была бы на седьмом небе от счастья.
- А дальше что?
- Как что? Дальше мог делать то же самое.
- А что с ней будет потом?
- Это не твое дело. Знала, на что шла. Ты пойми простую вещь: если не ты, так кто-то другой ее обработает. Она все равно под кого-то ляжет. Это все равно, что тебе предложили кусок пирога, ты от него отказался, но я тут же его схвачу и проглочу, я не стану церемониться...
- А не станет ли у тебя душа болеть, что где-то пищит твой крошечный ребенок, а когда он вырастет, не будет знать, кто его отец?
- Никакой души нет. Марксизм это начисто отрицает, - сказал солдат Денисенко. - А что касается ребенка - государство его воспитает. Матерям- одиночкам платят пособия и не плохие. Я знаю тетю Машу, так у нее уже шестой ребенок без отца растет, но живет она как королева, ей и работать не надо: она на всех шестерых пособие получает, как мать - одиночка.
- Грустно все это, - сказал я.
