Филипп ничего не отвечал.
– Давай пересмотрим это решение и отдадим её в самый лучший детдом, но никак не оставим здесь.
Филипп по-прежнему молчал.
Вера присела на корточки и закрыла лицо руками.
– Если ты не любишь детей, это не значит, что я их тоже должен не любить.
– Я люблю детей! – прокричала Вера, убрав ладони от лица.
– Нет, ты любишь только себя. – Тихо заключил Филипп.
– Неблагодарный!
Филипп вздохнул.
– Видеть тебя не желаю! – Вера ушла в спальню, громко хлопнув дверью.
– Не могу понять, она злится на вас или на меня? – удивлённо нарушила молчание Алиса.
– На себя.
– Вы её любите или терпите?
Филипп застыл, поражённый точностью и тонкостью вопроса. Он молча перебирал ответы у себя в голове.
– Сложный вопрос… – негромко ответил он, чтобы Вера ни в коем случае не услышала. И чтобы его ответ не стал вдруг новым поводом для скандала.
– Простой. Когда любят – любят всегда и хотят умереть в одно мгновение.
– Кого любишь ты? – улыбнулся Филипп, переводя тему. Чтобы прогнать из головы воспоминания из прошлого. Увы, он упустил ту, с которой он хотел умереть в одно мгновение. И теперь его мгновение приближается, а той – нет рядом…
– Своего зайца. Ему одному нужна эта любовь…
Филипп погладил её по голове:
– Она кому-нибудь понадобится. Кому-то без неё будет плохо. Как будет плохо без тебя…
– Как жаль, что всего приходится ждать, – усмехнулась Алиса.
– Тот, кто ждёт…
– Ждёт до победного конца! – быстро перебила его девочка и улыбнулась.
Филипп согласно кивнул, не отводя взгляда от её улыбки. Он искал и находил в этой улыбке знакомые изгибы губ. Знакомые ямочки на щеках. Знакомое тепло. Эта девочка вполне могла быть дочерью той, которую он однажды покинул…
– Чего вам не хватает, любви или понимания?
Он вздрогнул от её голоса:
– Не совсем понимаю…
– Если бы у вас был выбор купить что-нибудь из двух, что бы вы выбрали?
– Как жаль, что ни то, ни другое нельзя купить.
– Можно, только вот плата будет соответствующая. Не у каждого есть возможность расплатиться.
Филипп опустил глаза, понимая, куда она клонит.
– И не каждый готов расплатиться, даже если у него есть возможность, – добавила девочка.
– Ты слишком много понимаешь…
– Лишнее, – пожала плечами Алиса.
– Нужное.
– Вам легко говорить, ведь по утрам вас в детстве будила мама. А я не познала такого удовольствия…
– Как давно ты одна? – осторожно спросил Филипп. Психолог порекомендовала ему не тревожить девочку вопросами о семье. Это причиняло ей дискомфорт.
– Вы не хотите этого знать, – улыбнулась Алиса, поправляя кролика на коленях.
– Хочу… – подумав, ответил Филипп.
– Нет, не хотите. Когда узнаете – будете жалеть меня. А я и так слишком жалкая для вас сейчас…
– Глупости.
– Вы так считаете? По мне, это не глупости…
– Давай ты мне расскажешь всё, что считаешь нужным.
– Меня зовут Алиса, – усмехнулась девочка.
Филипп улыбнулся ей в ответ. А Алиса продолжила:
– Я живу в своём мире, который ещё не познал, что такое любовь человека. Я живу в этом мире со своим зайцем. У нас тут взаимная любовь. Он любит меня, я люблю его. Мама бросила меня, даже не услышав моего первого слова. А ведь оно шло из глубин души. «Мама», – прошептала я, а её не было рядом. Не было рядом никого, кто смог бы научить жить. Но жить нельзя научить. Однако это я узнала позже, когда с тоской смотрела на проходящих мимо людей и понимала, что никому из них нет дела до меня. Быть может, была бы нужна кому-то, если бы не мой заяц… Но я не могла его бросить. Он так нуждался в защите. В защите нуждалась и я. Только вот некому было её обеспечить. Нет, я не всегда жила на остановке, где нам довелось познакомиться с вами. Но лучше бы я всегда была там, чем в том месте, куда меня определили. Только не гневайтесь… Я сбежала из приюта. Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я покинула те стены. Да и меня уже давно считают без вести пропавшей и не трясутся обо мне. Я вот теперь только одного боюсь – как бы вы не передумали оставить меня себе.
Филипп тяжело вздохнул:
– Оставляют себе только животных. А ты человек.
– Я должна гордиться этим?
– Ты должна уважать себя.
– За что?
Мужчина потёр переносицу. И вроде бы она многое понимала, но он боялся сказать то, что причинит ей страдания. Он боялся говорить с ней серьёзными словами. Так и этак обходил глубокие темы, а она цепляла именно такие своими бескорыстными вопросами.
– Хотя бы за любовь к своему зайцу.
– За эту любовь меня будет уважать мой заяц, – улыбнулась она и прижала к себе игрушку.
Часть 8
– И когда ты собирался мне об этом сказать? – Вера за рукав затащила Филиппа на кухню и прикрыла дверь.
– Смотря, что у тебя на уме, – устало ответил Филипп.
– Так у тебя много тайн от меня?
– Да. Я же ужасный муж.
Вера кинула на стол чёрный конверт и с жалостью посмотрела на Филиппа.
– Ты не должна была рыться в моих вещах, – строго ответил мужчина, заметив, что конверт всё-таки был распечатан.
– Я должна знать, что ты…
– Прекрати! Ведь я даже сам не осмелился распечатать его по одной простой причине! – повысил голос Филипп.
Вера присела, закрыв лицо руками. Она плакала беззвучно. Она всегда плакала беззвучно. Вне зависимости от того, к какому разряду принадлежали слёзы.
– Я не хочу знать, насколько серьёзна моя болезнь. Я не хочу знать, от чего я умираю. Я хочу быть счастливым. До конца.
Вера не переставала плакать.
– Прекрати реветь! Я не заслужил жалости! – Филипп схватил конверт со стола и вышел из кухни. Впервые за всё время сорвавшись на Веру. До этого он всегда терпел её истерики. Её слёзы никогда не трогали его.
Алиса остановила его около входной двери:
– Можно мне пойти с вами?
Филипп кивнул, стараясь не срывать свою злость на девочке. Это было не в его характере. Он никогда не вымещал свою злость на ком-то, кто не имеет к этой злости никакого отношения. Эта черта характера ему досталась от отца. О котором мать не любила говорить. Лишь изредка роняла фразу «весь в отца».
Алиса успокаивала его одним своим присутствием и заставляла забывать о злости и ярости.
– Я бы купил себе понимание, – тихо произнёс Филипп, когда они прогуливались по парку недалеко от дома.
– Я так и знала. Потому что любовь у вас уже есть.
– Есть? – усмехнулся Филипп. – Что-то не очень-то её видно.
– Вы хотите её увидеть?! – удивилась девочка и добавила шёпотом: – Её можно только почувствовать.
– Я её не чувствую.
– У вас чувствительность занята чем-то другим. Быть может, болью?
А ведь она понимала его. Она его чувствовала. И кто поспорит, что человек с отклонениями в психике глупее иных?
– А может быть и болью, – согласился Филипп.
– Я оказалась не такой, какой вы хотели бы меня видеть?
– Ты такая, какая есть. И ты тут не причём.
– У вас что-то болит?
– Душа, – быстро ответил Филипп.
Алиса молча шла по левую руку от Филиппа.
– Двадцать девять, – прошептала она.
– Что, прости?
– Лишь только спустя двадцать девять шагов я поняла, что душа не может болеть. Это число преследует меня.
Филипп молчал. А потом тихо произнёс:
– Ты так считаешь?
– Считаю что? Шаги? Что душа не может болеть? Или что это число преследует меня?
Филипп пожал плечами. Его мысли сейчас были о другом.
Алиса с улыбкой добавила:
– Да, считаю шаги. Да, душа не может болеть. И да, это число преследует меня.
Филипп опять замолчал. Он тщательно ограждал себя от воспоминаний о прошлом. Но рядом с этой девочкой они прорывались через выстроенную им стену. Глядя на Алису, он думал о…
– Это не душа болит. Это болит тело. Разве может болеть то, что живёт в постоянном счастье? Нет, не может. Болит только тело. А душа счастлива, что не может болеть, – объяснила Алиса.
