Дед на это только покивал и, уточнив, что раненый это действительно раненый, а не какой-нибудь тифозный больной, посоветовал приходить с увечным вечером, чтобы лишних вопросов у соседей не возникало.
Ну мы и двинули обратно в каретный двор. Правда, по пути Бурцев опасался:
– А вдруг этот старик доложит о нас в полицию? И те нас снова передадут в контрразведку.
Я успокаивающе его похлопал по плечу:
– Мы же задатка не оставили? Не оставили. Так что Никанорычу никакого смысла нас сдавать пока нет. Только деньги потеряет. А волноваться мы начнем, если они вместе с бабкой одновременно из дома намылятся. Вот тогда будет шанс, что он нас слил органам, и сам уходит, чтобы во время ареста под молотки не попасть.
Сергей на это понимающе покивал, удивляясь незнакомым словесным оборотам типа «сдал», «слил», и неожиданно заинтересовался моим прежним родом занятий. Ухмыльнувшись, я ответил:
– Не уголовник, если ты об этом. И не мазурик. Не сидел. Просто у меня большой словарный запас. Ты мне лучше другое скажи – где твои очки?
Студент неожиданно покраснел и сознался, что очки ему в общем-то не нужны и носил он их исключительно для придания себе солидности. А когда приключилась катавасия с расстрелом, они с носа слетели и потерялись… От неожиданности я фыркнул и, не выдержав, расхохотался:
– Тебе вообще сколько лет, профессор?
– Девятнадцать.
– Очешуеть! То-то я думаю, зачем тебе эти три волосинки на подбородке. Это, наверное, борода? А вот это под носом – усы? – после чего, став серьезным, приказал: – Сегодня же зайдем к парикмахеру. Пусть обоих побреет. Ну а тебя еще и подстрижет, а то выглядишь, как декадент какой-то, прости господи.
Серега попробовал было начать сражение за свою шевелюру, но я жестко пресек:
– Длинные волосы на парне – это особая примета, по которой тебя ищут. Хочешь из-за прически башки лишиться и нас всех под монастырь подвести?
Бурцев сразу сдулся.
Так, за разговорами, дошли до нашего погорелья. На всякий случай оглядевшись (не смотрит ли кто), нырнули во двор. А в сарае, из темного угла, нас встретил ствол. Успокаивающе качнув корзинкой, оповестил:
– Свои. Не дергайся.
Мага опустил винтовку и как-то удивленно произнес:
– Прышлы…
Я криво ухмыльнулся:
– А ты что думал, бандит горный, мы тебя здесь бросим? Студенту говорил и тебе повторю – русские своих не бросают.
– Я нэ рускый…
– Пока со мной – русский. А дальше сам определишься, чей ты. Так что сейчас давайте кушать, ну а потом лечить тебя будем.
Лауданум оказался спиртовой настойкой опия (вот кто бы сомневался!). Но действовал хорошо. Правда, пока я запихивал сделанную из бинта турунду, покрытую мазью, в рану, Чендиев, рыча словно бенгальский тигр, напрочь сгрыз зажатую между зубами деревяшку. Но, в конце концов, все закончилось, и, оставив абрека приходить в себя, мы снова двинули в город. Посетили и парикмахера, и даже баню. Не скрою, было очень противно надевать на чистое тело грязное белье, но все равно чувствовал себя замечательно. А ближе к ночи, доев купленные продукты, пошли к Михею. Засады, как я и предполагал, никакой там не было, поэтому разместились вполне нормально. Магу разместили на кровать, мне досталась широкая лавка, а Бурцев оккупировал здоровенный, словно броненосец, сундук с плоской крышкой. Перед этим чаю попили с хозяином. Беседы вели. Мы все больше молчали, зато Никанорыч подробно рассказывал о своем житье-бытье. Работал он скорняком. Четверо детей. Старший сын на фронте. Две дочки в Екатеринодаре, подвизаются горняшками[3] в господских домах.
Младший сын там же, в Екатеринодаре, ходит в учениках приказчика. Но младшенького они собираются обратно домой выписывать, потому как старость не радость, да и за домом надо нормально следить, а сил уже мало. Но дети помогают. Постоянно, с оказией, либо деньги, либо вещи шлют. Чувствовалось, что старики гордятся отпрысками и радуются тому, что те в люди выбились.
В общем, нормальные у нас хозяева попались. Без гнильцы. Я, правда, первые пару дней еще достаточно зорко следил за ними. Но ничего не указывало на какие-либо подляны с их стороны. Так и провели пять дней. Чендиев получал лечение. Студент в основном отирался в доме, а я делал променады по городу. Пропитывался, так сказать, обстановкой и временем. Заодно разъяснил для себя то, что меня царапало с момента неудачного расстрела.
Ведь все мои куцые знания об истории гражданской войны говорили, что не должны власти вот так просто гражданских стрелять. Позже – да. Там уже особо не миндальничали. Но обывателей за какие-то серьезные проступки обычно вешали. Публично. С оглашением приговора и с целью дальнейшего запугивания населения. То есть это имело смысл. А здесь – ни здрасьте, ни до свидания. Собрались вывезти под вечер и шлепнуть по-тихому. Логики я тут не видел. И только слушая разговоры горожан и приезжих, вроде стал понимать, что к чему. Севернее были территории, контролируемые Добровольческой армией под командованием генерала Корнилова. Части этой армии сейчас выбили из Ростова, и они движутся в сторону Екатеринодара. При этом народ поговаривает, что Корнилов уже убит, а руководство принял генерал Деникин. То есть там сейчас активно воюют.
А здесь окопались какие-то казачьи подразделения, под командованием Краснова. Который, к слову сказать, не подчинялся командованию Добровольческой армии. Да и не собирался подчиняться, потому что контролируемая им территория считалась вообще другим государством! Этот бывший царский гвардеец от имени нового государства заключил договор с немцами (с врагами!), заручившись поддержкой казачьей старшины. И принялся наводить свои порядки. Казакам и к ним примкнувшим тут оказывался полный респект и уважение. А к иногородним и не примкнувшим здесь допускался любой беспредел. Особенно на местах. Вот мы под этот замес и попали.
В принципе, зная презрительное отношение чубатых к пришлым (таким же русским, таким же православным), я этому почему-то совсем не удивлен. Сюда немного не вписывался местный спекулянт, но как я уже предполагал, его скорее всего тупо ограбили (судя по всему, очень нехило), а потом по-тихому решили актировать, чтобы волна от беспредела не пошла. Скажут родственникам, что он бежать пытался, и пойди пойми, так это было или не так. В эту схему неплохо ложился и золотопогонный наркоша. Он явно не казак. Варяг пришлый. Почему тогда здесь, среди казаков и на такой должности? Да вот именно поэтому! Родни, скорее всего, в здешних краях не имеет. К окружающим не снисходит. Судя по замашкам – не фронтовик. При этом борзый до невозможности. Значит, имеет волосатую лапу где-то наверху. Вот и ведет себя, как наши менты в девяностых, беспредельничая по полной и отстегивая положенную мзду выше. А если вдруг поднимется ропот, то такого человека не жалко и слить. Или, в зависимости от ситуации, перевести куда-то в другое место…
* * *
А на шестой день, попрощавшись с хозяевами, решили двигать из столь негостеприимной местности дальше. Дырка в ноге у Магомеда не то чтобы зажила, но он уже мог вполне сносно передвигаться. Выйдя за город, я думал, мы просто разбежимся, но этот абрек меня удивил. Подойдя вплотную, он, глядя мне в глаза, глухо сказал:
– Тшур. Я тэбэ уже гаварыл – мнэ сичас ошень нада к сваим. А патом я тэбэ в Ростове найду. Долга на мнэ. Долга жизны…
После чего порывисто обнял и, не оглядываясь, двинул куда-то в сторону далеких холмов. Какое-то время я глядел на прихрамывающую фигуру, а потом, повернувшись к Бурцеву, предложил:
– Ну что, студент? Пошли, что ли…
И двинули мы в сторону Ростова. Под Екатеринодаром сейчас очень нездоровое шевеление идет. С довольно сильными, по местным меркам, боями. А в Ростове уже тихо. Да и расстояние да него плевое – чуть меньше трехсот километров. На машине бы часа за четыре доехал, не нарушая правил. Но ноги не колеса, поэтому планировал за пару дней дойти до Покровской. Там железнодорожная станция есть. Вот оттуда и будем смотреть, как же нам сесть на поезд и добраться до Ростова. Бурцев, правда, волновался, хватит ли у нас денег, так как из финансов остался только золотой червонец. На это я достаточно легкомысленно махнул рукой:
