Распахнув глаза, Ванда по привычке шлепнула рукой по второй половине кровати, где обычно спал Мэл. Ладонь приземлилась на мягкую постель, и девушка невольно поморщилась. Вечно просыпаться одной, Ванде порядком поднадоело, но она любила своего мужа и готова была терпеть от него что угодно. Да и разве обижаются на близких?

«Но мог хотя бы в этом месяце никуда не ходить», – мрачно подумала она. Несколько дней назад ее сбил велосипедист, из-за чего она сломала ногу, и ковылять с дочерью в школу самой ей сейчас совсем не улыбалось.

Но делать нечего, муж на работе, я на хозяйстве, солнце над деревьями: пора вставать, – подбадривала она себя, – прочь тоска, этот день будет моим! Но все же странно, обычно Мэл возвращается еще до рассвета.

Заложив костыли подмышкой и уперевшись на них, девушка поднялась с кровати. По дороге на кухню Ванда бросила короткий взгляд на часы, которые показывали восемь, и решила, что даст дочери еще поспать, а сейчас кофе. «Через час нужно быть в школе, но мы успеем, – думала она, – тут недалеко».

Ванда зашла на кухню, пожарила яичницу, сварила черную рассыпчатую массу в кастрюльке, сделала глоток, а остальное выплеснула в раковину. Фу! Ну и мерзость, – скривилась она. Но все же этот глоток ее разбудил.

На утренний туалет Ванда потратила гораздо больше времени, чем рассчитывала, поэтому покончив с вечным женским проклятьем, она поспешила разбудить дочь.

Постучав в дверь, Ванда ласково позвала.

– Милая просыпайся, пора в школу.

Девушка толкнула дверь, и та с легким скрипом отворилась. Окно на распашку, в кровати никого не было.

Ванду охватил ужас.

– Доброй ночи родная.

Пожелал муж жене, поцеловал спящую дочь в детский наивный лоб, и вышел за порог. Мэл всегда проделывал эту процедуру именно в начале второго ночи, так как считал, что полиция с этого часа начинает испытывать отвращение от своего труда и становится медлительней. Что сказать… необъяснимое явление. Но проверенная закономерность и собственный опыт парня, как и тот факт, что Мэл до сих пор оставался на свободе, железобетонно являлись доказательством сему.

Оказавшись на улице, Мэл достал мобильный телефон и набрал своему приятелю, который ответил с первого же гудка. Мэл любил его за это. В динамик телефона ворвался жуткий шум в сопровождении громкой музыки и если бы мужчина вовремя не отвел мобильник от уха, то возможно бы оглох на неприличное время, что человек его профессии позволить себе просто не мог.

– Ну что! – крикнул он наигранным бодрым голосом. Смотрю, ты уже проснулся. Ты готов?

На другом конце линии музыка смолкла, но стало слышно странное двойное чавканье и что-то в этом звуке Мэлу показалось знакомым.

– Не-а, я не спал, – ответил мужской голос. Он явно что-то ел, – я только из клуба, вот еду к тебе.

Разобравшись с одним звуком, Мэл прислушался ко второму; что-то булькало и хлюпало. Он улыбнулся. – Ты не один я так понял?

Повисло недолгое молчание. Потом протяжное мычание.

– Ммммммда!

Опять молчание. – Извини, что ты сказал?

Мэл улыбнулся ещё шире. – Да ничего. Сколько лет знаю тебя чувак, ты нисколько не меняешься.

Раздался легкий удовлетворённый смешок, и следом женский голос, Мэлу показалось что-то требующий.

– Ладно, я через десять минут у тебя, – отрезал Гиб. Походи пока вокруг дома покури, обдумай все. В этот раз мы идём на рисковое дело, это будет вила одного моего богатого знакомого. Он вдруг резко замолчал. – Ладно, жди меня.

Прохладный ночной ветерок обдавал лицо Мэла почти с полчаса, пока не приехал его друг, Гибсон. Сладкий ментоловый запах гуляющий по салону автомобиля веял с примесью табака и недавнего секса, о чем Гиб не замедлил похвастать, как только дверь машины отворилась.

– Вот это штучка! – сказал он, как всегда неудачно парадируя кавказский акцент. Э–э, че–е, – передразнил его Мэл, садясь в машину. Когда ты уже возьмёшься за голову?

Привычку так произносить слова Мэл перенял у Гибсона за долгие года дружбы, но после того как жена сделала ему тонкое замечание сказав: бедненький может тебя врачу показать; в присутствии семьи он перестал так выражаться. Но рядом с другом это было сделать сложнее.

Оставалось лишь покончить с куревом, и, Мэл надеялся, что это будет последнее их дело, на которое они идут.

– Зачем мне браться за голову? – спросил Гибсон, намеренно поставив ударение на «е», что бы получилось «э!». Ведь для этого есть шкуры…

Порядком, подустав слушать этот похотливый бред, Мэл вернул разговор в нужное русло, – ну, что, куда мы? – спросил он.

– Ооо, братуха! – протянул Гиб. Он считал, что этой фразой можно зарядить любую ситуацию подходящим и правильным настроем, будь то важная встреча или как вчера у него дома: О, братуха! Мэл сидел в кресле, когда в комнату вошел Гибсон и сказал это. Сидевший напряг все свое внимание, готовясь к чему-то важному, когда услышал – братуха, наконец, я посрал! Гибсон умел играть на нервах так же искусно, как Бартоломео Кристофори играть на пианино; просто виртуозно.

Но теперь ситуация была более волнительной и Гибсон с важным видом поднял вверх палец:

– Прежде чем мы поедем на дело, нам нужно кое – куда заехать, кое–что взять, это недолго.

(НЭдолго!) Было тяжело, но Мэл сдержался, и не повторил.

Кое–куда оказался макдаком, а кое–что вылезло через окошко на вытянутой руке в пакете.

– НАМ нужно?! – раздраженно прыснул Мэл, и пока Гибсон ел, второй пытался вразумить товарища, что если он не хочет, чтобы его друг остался дегенератом всего с сотней слов словарного запаса, то лучше называть вещи своими именами. Вот это Макдональдс, – учил Мэл Гибсона, указывая пальцем на здание с большой буквой «М», – а это биг–тейсти, – он кивнул в сторону булки, наполовину торчавшую из лица друга. – Да ты же ел недавно!

– Знаю, – вынужден был признаться Гиб, – но ночь длинная. Тебе тоже бы не мешало, – сказал он, все больше размазывая сырный соус по усам и подбородку.

– Спасибо я не ем свинью, – отмахнулся Мэл.

– Это не свинушка, это корова!

Еще раз, жадно откусив от булки и почувствовав прилив счастья, Гиба понесло на стихи.

– По горам по полям он ходил, гулял, но пришёл человек и отрезал башка на хер!

Мэл лишь вздохнул, а Гибсон явно ловил удовольствие от своего остроумия. Он ел, продолжая улыбаться, и даже не поморщился, когда перданул.

Мэл выскочил из машины. – Чувак! Что ты ел?!

– Вот, – жуя бургер, Гибсон протянул через окно карту города, и Мэл отойдя в сторону, развернул ее на капоте, проклиная ночь, друга, и желтую светящуюся «М» над головой.

На одном из районов красным маркером стоял крестик, который любой адекватный ходивший в школу человек назвал бы ромбом. Но для Гибсона не было разницы между кругом и квадратом, – все крестик.

«Деньги действительно творят чудеса, – восхищался Мэл, – иначе как бы ему вручили диплом об окончании школы», – думал он про своего друга.

Маркер на карте находился за городом.

– Ехать минут сорок, – задумчиво проговорил Мэл поеживаясь. В том районе, где они находились, недалеко протекала река и, несмотря на середину августа, оттуда резко потянуло холодным ночным ветром. Но возвращаться в машину было еще опасно, и Мэл глянул на небо. Ни облачка.

– Давай, доедай уже Гиб.

– Да сейчас, пять минут.

По дороге медленно проехала полицейская машина. Затем остановилась, дала задний ход, свернула на стоянку, где стоял «Камаро» Гибсона и не спеша направилась к ним.

«Самая незаметная машина, чтобы скрываться от погони», – Мэл думал об этом всегда сокрушаясь, а Гибсон лишь отмахивался, – «девушкам, мол, нравится красный цвет».

Патрульный автомобиль ехал прямиком к мужчинам.

По образованию Мэл был юрист. Хоть он никогда не практиковал свои навыки на поприще, тем не менее, чтобы полицейскому беспричинно докопаться до него, тому нужно было иметь звание не ниже майора и нехилые познания в законах на уровне судьи. А если это и был майор, то Гибсон, еще тот лис, с легкостью заводил с законником дружбу. Поэтому два друга не особо заинтересовались обыкновенной патрульной машиной.