Вдруг наткнулся ногой на что-то и нагнулся, чтобы поднять.

— Мой кулон! Мой! Тот самый, что мне отец подарил на выпускной! Невероятно!!! Я ж его потерял в тайге под Владивостоком!

— Ты уверен, что твой?

— Мой, мой, и веревочка та же, я ее сам из тонких полосок кожи сплетал.

Я огляделся в поисках отца, чтобы поблагодарить. Они с Перуном и детьми стояли уже довольно далеко, звали нас. Вдруг из-за горы вылетели два больших огненных шара и зависли в воздухе, возникло совершенно четкое ощущение, что на нас оттуда кто-то пристально смотрит, я быстро повесил кулон на шею, и шары вдруг метнулись к морю.

— Боже, — выдохнула Дора, смотря куда-то вперед.

Я проследил за ее взглядом и увидел, что на горы надвигается огромный черный корабль. Один за другим из-за горы вылетали светящиеся шары и выстраивались в линию. Я понимал, что для обороны, но также я понимал, что они не выстоят, и нужно что-то делать, как-то помочь, и я бросился по воде вперед к черному кораблю, подняв руки, словно мог этим хоть что-то изменить.

Зачерпнул воды и кинул ее в корабль, грудь очень зажгло, словно внутри меня разожгли тысячу костров. Также я чувствовал, что из кулона выходит энергия невиданной силы, что спала в нем до этого момента, ожидая своего часа, море вокруг меня возмутилось, вздымаясь огромными волнами, из глубин моря пошел яркий свет, устремляясь к кораблю, который остановил свой ход.

— Нет! Не смей! — закричал я, видя, что Дора бежит ко мне.

Но она подошла, встала рядом, светясь, как елка. Взяла меня за руку, и я почувствовал, как она мне отдает свою силу, луч из воды становился все ярче, жжение в моей груди — все сильнее. Я закричал, не выдержав боли, казалась, что душа моя вновь расстается с телом. Последнее, что я помню, это то, что Дора прижалась ко мне всем телом, отдавая остатки своих сил. Далее ярчайшая вспышка белого света заполнила собой все пространство, и поглотило нас.

ДОРОТЕЯ

Не передать словами, какой ужас я испытала, когда увидела, как он идет по воде.

Я поняла, но оставить его не могла. Я обязана была помочь ему спасти остатки своего народа. Хоть как-то искупить свой грех, пусть даже и ценой собственной жизни, это будет справедливо. Ведь тогда и по его вине тоже менее чем за 10 минут погибло 25 миллионов. Человек.

Я подбежала и смело взяла его за руку, игнорируя его крик, а также крик Перуна и детей. Я с тобой, любимый, с тобой. Как обещала, и в час веселья, и в час горести, и в болезни, и в здравии, Бог теперь тебя простит за твою жертву. Ведь ты уже осознал свою ошибку, ты понимаешь, что Тарх был прав. У него не было выбора. Тогда. И войны меж вами более не будет никогда.

Я увидела перед глазами картину солнечного дня, я сижу в парке, читаю книгу, ко мне быстрым шагом идет Тарх.

— Летим со мной, Приюшка. Погостишь у нас, отдохнешь до родов, — улыбается дед.

— Нет, дедушка, нет. Я буду с ним, как обещала, буду и в час веселья, и в час горести, и в болезни, и во здравии, — улыбаюсь я, прекрасно понимая уже, что задумал дед.

— Прости меня, детка, прости!

Дед порывисто прижимает меня к себе и уходит, уходит навсегда. Я не сержусь. Я знаю, выбора у него нет. На кону судьба всего Мидгарда. Если жрецы применят свое оружие, силу которого они сами не осознают в полной мере, планета слетит с орбиты и погибнет. Только сыночка, который ворочается в животе сейчас, очень жаль, он так и не увидит этот прекрасный мир.

Олег Аверин.

— В последний раз я прошу тебя, Ант, откажись от задуманного, ибо не ведаешь ты, что творишь, сами погибнете в первую очередь и разрушите большую часть Тартарии. Твой народ велик и прекрасен, ни к чему нам вражда, брат, одумайся.

— Не брат ты мне, сварожич, сын Перунов! Не брат! — усмехнулся я злобно. — Ой, не брат!

— Как знаешь, Ант, как знаешь!

Тарх развернулся и пошел прочь, а я отвернулся к окну, смотря на свой прекрасный цветущий мир с ярко-голубым небом и ласковым солнышком. Под окном радостно кричали дети, играя в футбол, гуляли прекрасные девушки. Одна из них, черноволосая красавица, увидел меня, послала мне воздушный поцелуй. Я улыбнулся и послал ей тоже. Она была беременна, в ней рос мой сын, и вот-вот должен был появиться на свет.

— Я брошу к ногам твоим весь мир, любимая, наш сын будет править миром. Всем миром, вот увидишь! — прошептал я ей перед сном, укрывая одеялом и целуя в лоб.

— Мне страшно, Ант! Одумайся, пока не поздно. Зачем нам их Тартария? Наш остров процветает, велик и прекрасен, твой народ любит тебя! Мы в достатке, не голодаем. Зачем нам чужие земли? Не слушай жрецов, таким, как Градомир, сколько и чего ни дай, не нажрутся никогда.

— Довольно сварожичам нос задирать, у них и так полнеба в услужении. А Мидгард будет наш, он станет великой Антланией, малой сестрой той, что в чертогах отца моего.

И вдруг все сотряслось от мощного удара, последовала ярчайшая вспышка.

Я вздрогнуть не успел, как прошел еще один. И еще один, совсем рядом. Взрывной волной выбило окна, в комнату ворвалась волна огня.

— Что это, Ант?! — в ужасе вскричала Прия.

— Бежим!

Я завернул девушку в одеяло и подхватил на руки, земля сотрясалась у нас под ногами, в окна в коридоре я видел, что заряды откололи несколько частей от острова, а другие заряды, падающие в воду, провоцируют мощные волны, топящие отколовшиеся куски острова. Та часть, где находился флот с новейшим оружием и пирамиды с зарядами дальнего поражения, была уже затоплена, а с неба все падали заряды, раскалывая прекрасный остров на куски.

— Будьте вы прокляты, правители Сварги небесной, — прорычал я, и это были последние мои слова, нас накрыло очередным зарядом.

Я вынырнул из воспоминаний, как из ада наяву, сердце бешено колотилось, из глаз сами собой катились слезы, я был весь в холодном поту.

— Господи боже мой, что же я наделал! Что же натворил-то!

Я встал на колени и поднял глаза к небу, меня трясло.

— Господи! Прости мою душу грешную! Прости меня, Боже праведный!

Я рыдал, не в силах остановится. На моих руках — смерть целого народа. Женщин, детей невинных, а все из-за гордыни, тщеславия да высокомерия! Боже, как глупо-то! Как низко, как стыдно! Как больно!

Я катался по песку, воя и крича, как обезумевший от боли раненый зверь. Им я сейчас и был. Боль была невыносимой, с этим невозможно жить. Это невозможно простить.

Я встал и пошел в море, пусть заберет оно и мою душу, нет у меня права жить. Нет.

— Не потопит море своего императора! — услышал я тихий, спокойный голос позади себя.

— Тогда ты убей, сделай милость.

— Если выжил, значит, должен жить и дальше.

— Это невыносимо! Это невозможно! Я не могу!

— Я же могу. Я же живу. Поверь мне, не было у нас иного выхода. И из моих глаз так же катились тогда слезы. Но иногда во спасение великого приходится жертвовать многим. Как пришлось пожертвовать Даарией, Гипербореей, как вы ее теперь зовете. Но не было иного выхода, как уничтожить луну Лелю со всем флотом серых, готовым уже к бою, а Даария, на свое несчастье, тогда находилась прямо под ней. Но ничего, жива свята Раса до сих пор зато, и дети наши живут на ней, радуясь теплому солнышку, и внуки с правнуками, даст Бог, жить будут. Ты не плачь о былом, но храни, что осталось. Ты понял свои ошибки, ты искупил свой грех перед своим народом.

— Как?

— Спас его только что. Фактически умер за них. Это ли не искупление? 25 миллионов погибло, но 30 тех, что были не согласны с политикой жрецов, ушли в подводный град и в Аюдаг. О том, что ты был заодно со жрецами в то время, они не знают и не узнают, сейчас это уже в целом неважно. Они верны и преданы тебе. И примут.

— Спасибо!

Я почувствовал, что камень с души таки упал.