Арлег-психоделик так и дышал энергией, отлично сейчас наевшись благодатной энергией животного ужаса людей в предсмертной агонии, причем, коллективной. Сейчас многие считают, что всем языческим богам приносили человеческие жертвы, что наглая и бессовестная ложь. Приносили только арлегам, Люциферу, например, детям его и всей их братии. И то только те, кто им поклонялся. Ибо только они питаются темными энергиями ужаса, смерти, страха, ненависти, отчаянья.

Для всех остальных богов такая энергия неприемлема, чужда и даже губительна. Наоборот, чем лучше людям, тем лучше и им от их благих вибраций.

Психоделики — самые страшные и бессовестные из арлегов. Они могут мысленно для каждого человека воплотить его самый страшный и ужасный кошмар, а пока человек бьется в ужасе, видя только перед своими глазами, как его кусает собака или как, заживо сгорают его дети, они с циничной улыбочкой пьют его жизненную силу.

И сейчас я поняла, что переоценила себя. Этого так просто не возьмешь.

Увидев меня, парень округлил глаза и цинично улыбнулся.

— Детка хочет поразвлечься? Что ж, я не против. Я даже сверху быть позволю и силой поделюсь, если понравишься. Только позволь сначала с батюшкой повидаться, 6 тысяч лет не виделись как никак.

— И еще бы столько было бы неплохо.

Люцифер отодвинул меня себе за спину, больно ущипнув за руку, мол, не высовывайся.

— Что ж ты, папа, сыну родному не рад, — опять покачал головой парень, — не обнимешь, к сердцу не прижмешь?

— Я б и рад. Да одно касание к тебе, боюсь, мне жизни будет стоить, — усмехнулся Люций.

— Я не виноват, что родился таким, я всего лишь сын своего отца и своей матери.

В голосе психоделика послышались нотки злобы.

— Мы все подчиняемся определенным законам и правилам. Ты же не признаешь ничего, оставляя за собой лишь смерть и пепел.

Я почувствовала, как воздух в помещении сгустился, словно тяжелая дымка опустилась: Люцифер начал воздействие на сына.

— Так нельзя, нужно хоть что-то оставлять за собой, иначе, в конце концов, лишь пустота и останется.

— Вселенная большая, на мой век хватит, — пожал плечами парень.

И медленно пошел к отцу прямо по трупам, тот попытался наложить на него оковы энергетическими цепями, но парень лишь плечами передернул, и они осыпались, как песок.

— Я шесть тысяч лет по капельке пил своих надзирателей, а ко мне приставляли самых сильных, самых опытных, я сейчас подпитался неплохо свежим потоком. А ты стар и слаб, от оргий толку мало, силенки-то не те уже, а свежую кровь дают теперь тебе все реже. Слабеешь, бать, слабеешь, на покой пора.

Да что же он стоит-то и ничего не делает! Я поражалась замершему, как статуя, Люциферу. Неужто и правда, старый пес давно уж без зубов?

Парень подошел, схватил отца за горло, чуть приподнял над землей и стал забирать его силу себе. Невооруженным глазом видела эту дымку меж ними. Что он делает, зачем отдает. Помочь решил сыночку, гад!

Я собрала все энергию из пространства, что только могла, и усилила зов. Сейчас надо бить, пока не ждет.

Подошла в плотную и окутала парня плетьми зова. Дрогнул, поддался, оглянулся. Почти хочет.

— Оставь его. Потом добьешь, и так, как гирлянда, сияешь. Пойдем со мной.

— Да откуда ж ты взялась такая? — усмехнулся парень.

— Откуда же и ты, — улыбнулась я, придвинувшись совсем близко, прильнула всем телом.

— Заключенная тоже?

Кивнула, кидая пошлые взгляды.

— Суккуб? (Суккуб — Демон, питающийся сексуальной энергией).

Снова кивнула.

— Пошли, — усмехнулся мужик, уронив почти бездыханного отца на трупы.

Взял меня за руку, и мы вышли из камеры. Существо заблокировало дверь, чтобы отец не вышел. Мы прошли по коридору с камерами и вышли в зал наблюдений для охраны, заполненный мониторами с изображениями с камер слежения, что стояли в каждой камер.

Парень резко остановился, бросил меня на первый попавшийся стол и быстро сдернул опостылевшую белую тюремную пижаму. Он уже был готов к бою, вот это размерчик. Аж затошнило от страха и омерзения. Я понимала, прелюдий не будет, только действо, мгновенное и беспощадное. Поэтому соскочила со стола, с другой стороны.

— Ну и чего испугалась, суккубочка? — усмехнулся мужик. — Не бойся, не порву. Прежде приласкаю хорошенько. Войдет, как по маслу.

Мужик подкрадывался ко мне, как кот к мыши: медленно, неотвратимо.

— И не пей меня, я сама отдам, но не все…

— Не буду. Мы по-другому будем друг другу полезны…

— А можно я сверху?

— Нужно, так чуть подольше даже будет, — улыбнулся мужик, намереваясь меня схватить.

— Отлично!

Я вывернулась и встала за спиной у мужика, в голове вдруг загудело и по позвоночнику словно поток сил заструился. Меня охватило чувство невероятной эйфории и чувство всемогущества. Я затянула путы зова толкнула мужика к стене, прижалась к его спине всем телом, почувствовала, как он вздрогнул от наслаждения. Схватила за волосы. Когда голова запрокинулась, хотела было отрезать ее к чертовой матери, но мужик схватил меня за руку раньше.

— Думала, я кретин, — заржал он, заламывая руку мне, одновременно резко поворачиваясь и придавливая меня собой к стене, — на голодную суккубочку ты меньше всего похожа, вон какая холеная. Королевская.

Меня попытались поцеловать, а я уклонилось и плюнула мужику в глаза, он заорал так, будто серной кислотой плеснула, впрочем, так и было, в стрессовой ситуации в слюне ящеров вырабатывался яд. Заорал, но хватку не ослабил, падла, и я начала душить. Душить ардонийским зовом, ведь он не только наслаждение дарит, может превратиться и в жгучие, невидимые простому глазу огненные плети. И сейчас я обвила эти плети во круг горла и давила и давила, сжимая в кулаке до боли правую руку. Отчего-то сильно зажгло в районе запястья. Мужик перестал орать и накинул путы своей энергии на мое горло, затянул сразу сильно и резко, так что одним махом у меня вышибло весь воздух из легких и потемнело в глазах. В агонии я выпустила ардонические когти и впилась ими мужику в руку. Он взвыл и ослабил свою хватку, мне хватило, чтоб пластануть когтями по лицу и, схватив мужика за волосы, начать долбить его башкой о стол. Два сильнейших удара — и деревянный стол треснул. Мужик уперся в столешницу рукам, готовясь прыгнуть, но я вонзила когти левой руки ему в спину, а когда выгнулся от боли, отделила белобрысую башку от тела одним легким движением правой руки. Вытащила когти из обезглавленного тела. Брезгливо отскочила от него и, подойдя к своей одежде, лежащей у входа, спокойно оделась. И пошла выпускать Люция.

Глава 5

Мужчина стоял, привалившись к стене, и постарел, кажется, лет на 20: глаза впали, лицо все покрылось глубокими морщинами, его шатало. Но, увидев меня, он кинулся ко мне обниматься, чем ввел меня в ступор.

— Жива, девочка моя! Жива!

Мужчину всего трясло, он прижимался ко мне, как к родной и любимой. Словно всем сердцем боялся меня потерять.

— Жива, слава Роду. Жива!

— Конечно, жива, что мне сделается, — я оттолкнула от себя Люция, — только пришлось сыночка твоего упокоить.

— Сам виноват, — поморщился тот, — сразу надо было. Пожалели сдуру.

— То есть претензий ко мне нет. По сему факту.

— Нет, конечно, ты же жизнь мне спасла. Я тебе еще обязан, — улыбнулся Люцифер, поправляя мои волосы.

— Скверно выглядишь, — покачала я головой.

— Ничего, я быстро восстанавливаюсь, — улыбнулся Люцифер.

— Как?

— Младенцев не ем, не бойся, — усмехнулся Люцифер, — шестнадцатилетней девственницы вполне достаточно будет. Правда, найти таковую все сложнее нынче, на двенадцатилетних скоро перейти придется.

— Не надо! — с ужасом прошептала я, прекрасно понимая, что, хоть тон и шутливый, но, скорее всего, не шутит!

Зов еще не утих во мне, и я, повинуясь ему, потянулась к губам мужчины и впилась в них своими, отдавая ему часть своей силы. Он принял аккуратно, осторожно, но пил меня. Его язык был убийственно нежен и будил во мне желание страстного продолжения. Его руки сжимали меня все крепче, такие уверенные, такие горячие. Я не знаю, чем бы это все закончилось, если бы не окрик Демитрия: