На первом этаже у самого входа внушительных размеров гнездо из веток и сухой травы, свитое Геннадием Донским, Виктором Скерсисом и Михаилом Рошалём. Теперь троица спина к спине высиживает в птичьем сооружении куриные яйца – под девизом: каждый может что-то высидеть, если захочет. У гнезда стоит закупоренная бумажной затычкой винная бутыль. Один из живых экспонатов аппетитно закусывает бутербродом с ветчиной. Милая шутка из студенческого капустника, не более.
Тенденциозность, скандальный характер и эпатажность некоторых работ заслоняют достоинства выставки, а они, спорные и бесспорные, несомненно есть.
Попадаются полотна, интересные по цвету, технике исполнения. Местами наталкиваешься на эксперименты, ещё незавершенные, преждевременные для того, чтобы выходить с ними на широкого зрителя, но тем не менее перспективные. И чем больше в таких случаях рука и глаз живут в ладу, тем обиднее за авторов.
Явно поторопились и некоторые из начинающих, для которых показ в ДК, по-видимому, «проба пера». Многие авторы «проб» откровенно тяготеют к реализму. Видимо, их привело неодолимое желание участвовать в выставке, не важно, под какими знаменами. Наконец, в иных полотнах ощущается настойчивое стремление найти свою манеру, сформировать свой серьёзный аналитический подход к жизни. Пусть попытки не всегда удаются – поиску честь и уважение.
…На выставке художников-авангардистов, состоявшейся на ВДНХ, было представлено около 700 работ 164 авторов. Большой материал о том, что я там видел и слышал, «Московский комсомолец» опубликовал на следующий день после её закрытия. Репортаж похвалили зарубежные радиоголоса, отметив, что в СССР растёт интерес к изобразительному искусству в самых разных формах. Публикацию положительно отметили в МГК КПСС. И не только там – её, полностью или частично, перепечатали несколько областных комсомольских газет.
Кирпич как произведение искусства
На выставке в ДК демонстрировалась выкрашенная в красный цвет «коммуникационная труба» диаметром побольше самоварной. Она как бы иллюстрировала услышанное от многих участников экспозиции: то, к чему прикоснулась рука художника, и есть произведение искусства. Хорошо оно или плохо – судить зрителю. Желающие должны были посмотреть через трубу друг на друга или же пусть один подставит ухо, а другой ему что-то крикнет или прошепчет. Труба якобы способствовала устранению некоммуникабельности между людьми, но воспользоваться ею они почему-то не торопились.
Попробовал мысленно стать на позицию продвинутых авангардистов. И вот что получилось. Представьте: вы нашли на улице кирпич, выставили его в музее под придуманным вами наименованием как экспонат, и среди посетителей нашёлся хотя бы один, задумавшийся о его приобретении – теперь перед вами уже не кирпич, а произведение искусства.
Рассуждение, конечно, достаточно примитивное, но чем чёрт не шутит! Решил поэкспериментировать. Главным украшением нашей домашней кухни была горка деревянных пасхальных яиц на блюде. А что если их поместить в картонный контейнер – такой, в каких обычно продают куриные яйца? Посчитал – две ячейки останутся пустыми. Может, положить в них привезенную с юга отшлифованную морским прибоем подходящую по размеру и форме гальку? Тогда и название само придёт в голову: «Испорченный праздник», «Сломанная пасха», или, скажем, философское «Несоответствие».
Эврика! Новый художник-концептуалист родился. Но материализовать оригинальный замысел, и тем более выставлять его на суд публики почему-то не захотелось. Нечто похожее со мной уже случалось. Бывало, напишу какую-нибудь «нетленку», а в редакцию её не несу. Что задумал – получилось, и это самое важное, а публикация – вопрос второстепенный.
«Теорию кирпича» я разработал, так сказать, для собственного употребления. Но, как оказалось, весьма кстати. Разраставшаяся грызня между классиками и авангардистами властям не нравилась. Обеим сторонам не мешало бы проявить побольше взаимной терпимости. Внушительная экспозиция на ВДНХ была сформирована на основе нескольких небольших, овеянных скандальной славой выставок, состоявшихся в предыдущих два года.
Дом культуры распахнул двери перед зрителями на недолгий срок с 20 по 30 сентября, причём о дне открытия СМИ сообщили только накануне. Однако лёд тронулся – в Москве открылся объединивший авангардистов горком художников-графиков. Он расположился на Малой Грузинской улице в просторном подвале нового дома, где жил Владимир Высоцкий. Но кто будет освещать деятельность только что поднимающегося на ноги горкома, писать о художниках, чьи имена пока известны лишь узкому кругу друзей и любителей? Сентябрьский «вернисаж» сыграл свою роль, выбор пал на меня.
…В наши дни российскому концептуализму семидесятых на международных выставках посвящают специальные разделы.
Меж двух крыл
Смотри и думай
В прихожей – необычный французский плакат. Сидящий за рулём современного мотоцикла молодой, улыбающийся Карл Маркс приглашает: «Садитесь, я увезу вас в коммунизм!». Хозяин мастерской – член Союза художников Эдуард Дробицкий, возглавляющий горком художников-графиков.
Эдуард любил говорить: «Не знаю, какой я друг, но враг я хороший». Друзьями мы не стали, зато стали «товарищами в борьбе». Он сообщил горкомовцам, что я много лет просидел в школе за одной партой с будущим художником Виталием Скобелевым – это было лучшей рекомендацией. А однажды, направляясь в комнату для заседаний, я задержался у полуоткрытой двери, рассматривая висевшую у входа картину. И услышал голос говорившего по телефону Дробицкого:
– Нет-нет, не уговаривай, приехать не смогу. Ко мне сейчас наш журналист придёт.
Эдуард окончил Московский архитектурный институт, но считал своими главными учителями не преподавателей, а мастеров, которые произвели на него впечатление, побудили идти вперёд. Он ярче всего проявил себя как художник, причём, в самых разных областях – графике, живописи, рекламе и скульптуре.
О Дробицком ходило немало легенд. Например, будто сам Андропов давал ему рекомендацию в партию, но он отказался: мол, будучи беспартийным, больше пользы принесу. Говорили также, что в его роду есть художники и казаки, дед был атаманом, бабушка – чеченкой. Чечены выкрали у атамана невесту, тогда он отправился в ответный набег и вернулся домой с молодой красавицей, крестил её именем первой, украденной, невесты и женился. Можете смеяться, но в эту легенду я почему-то верю.
Эдуард умер в 2007 году, в расцвете творческих сил, будучи вице-президентом Российской академии художеств, президентом Творческого союза художников России, лауреатом государственной и международных премий.
Приподняться над бушующим морем изобразительного искусства мне помогло не одно, а два крыла. И если с первым из них всё понятно, то второе крыло выросло будто «по щучьему веленью» – как только я взялся за материал о выставке на ВДНХ. Собеседник представился коротко и просто: из МГК КПСС. Он не давал каких-либо указаний, но во всём помогал, и, видимо, обладал немалой властью. Помню невероятный случай: из павильона выходит облаченный в чёрную пару толстый пожилой мужчина.
– А вот и заместитель председателя Моссовета, – говорит обрадованный незапланированной встречей мой партийный компаньон. – Расскажите, пожалуйста, корреспонденту, что вы думаете о предстоящей выставке.
Мгновенно оценивший ситуацию известный всей Москве зампред разворачивается и скрывается за дверями, не забыв их захлопнуть.
Компаньон отвечал на все вопросы, а делать выводы предоставлял мне. При необходимости остаться одному, исчезал так же неожиданно, как и появлялся.
Я прекрасно понимал, что «второму крылу» поручено мне помогать. Компаньон мечтал стать секретарём парткома Московского отделения Союза художников и надеялся, что сотрудничество со мной ему в будущем пригодится. Судьба непредсказуема. Однажды я с двумя приятелями купил в Елисеевском гастрономе бутылку водки и хорошую закуску. Застолье мы устроили в мастерской, располагавшейся в трех десятках шагов от памятника Пушкину, на чердаке старинного дома. Вдруг послышался звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Видимо, пришёл хозяин. Один из приятелей, его племянник, ничуть не смутился, и затянул нарочито пьяным голосом какую-то разудалую песню. Звук мгновенно прекратился, и послышались удаляющиеся шаги. Видимо, дядя всё понял… Как потом выяснилось, он и был моим компаньоном.
