Но кто бы Григория спрашивал…
Он с детства мечтал стать архитектором и ландшафтным дизайнером, разводить породистых лошадей, но родители ничего не хотели об этом слышать. Правда, орловского рысака ему всё же подарили, в честь окончания лицея с золотой медалью, но коня приходилось содержать на частной конюшне в двадцати километрах от города; так что видеться с любимым Раджой и заниматься с ним удавалось редко, от случая к случаю… По вечерам в глухой тоске он смотрел на городские огни за окном и вспоминал, как ветер свистит в ушах, и кружится от лихого счастья голова, когда он несётся верхом на коне по полю, почти распластавшись по могучей чёрной шее. Как ему хотелось порой жить в конюшне и спать на охапке соломы рядом со своим любимцем!..
Но Григорий рос воспитанным, неконфликтным и послушным парнем. И с затаённой грустью, после окончания лицея поступил на юридический и проучился три курса, прежде чем окончательно возненавидел юриспруденцию. И себя самого заодно. Его мягкость и, как он небезосновательно считал, бесхребетность, требовали срочного вмешательства.
Впервые в жизни, холодея от страха, он предстал перед всемогущим отцом и заявил, что хочет в армию, а ещё лучше на флот. И прежде чем Эдуард Геловани, который уже начал подниматься угрожающе из-за массивного рабочего стола чёрного дерева, успел хоть что-то сказать, Григорий, насколько мог хладнокровно, напомнил, что все его предки по мужской линии со времён Екатерины служили офицерами в русской армии, прадед погиб командиром батальона в Великую Отечественную, а дед служил во флоте и остался в Приморье после службы. И он, Григорий, хотел бы быть достойным своих предков.
После этого, смиренно потупив глаза, он добавил, что нуждается в большей самодисциплине и организованности, хочет укрепить тело и закалить дух. А после службы закончить университет.
Он хорошо подготовился, и почти наверняка знал, что сумеет убедить отца. Он поставил на отцовское тщеславие и фамильную гордость. Ведь как благородно господин Геловани будет смотреться в качестве отца, не только полностью обеспечившего сыну будущее, но воспитавшего его в духе пламенного патриотизма и любви к Отечеству, ныне снова очень модных во всех слоях общества!..
Удар попал точно в цель. Эдуард Михайлович так и замер с открытым ртом, совершенно не зная, что сказать на пламенную речь единственного отпрыска. И цепким тяжёлым взглядом уставился сыну прямо в зрачки. Григорию тогда показалось, что прошла вечность, и все его мышцы превратились в кисель… но он выдержал. Отцовский сканер-рентген сумел бы высветить малейший признак вранья и неуверенности. Поэтому Григорию пришлось предварительно самому поверить во всё, что он наговорил.
Наконец,, Эдуард Михайлович грузно опустился в кресло, и единственное слово упало, как камень:
«Иди».
И Григорий понял, что первый раз в жизни добился своего.
– Мама, разве ты не в городе сегодня? – спросил Григорий, переобуваясь.
Мать собиралась сегодня в салон красоты, прихорошиться дополнительно к предстоящему банкету в честь блестящего окончания университета сыном. Вот достойный повод для парадного выхода царской четы!
– А, – мать раздражённо махнула унизанной кольцами рукой. – Жанна что-то приболела, а все остальные меня не устраивают. Руки не оттуда растут… Если завтра она не выйдет, придётся ехать на Русский к Лене Строковой. Вот ещё морока. Как тебе машина, Гришенька?
– Хорошая машина, – ответил Григорий, и в памяти тут же всплыло, как отреагировала на эту машину Нина Саблина, его странная новая знакомая с непроницаемыми японскими глазами. – «Ягуар», однако! – и засмеялся.
– Не нравится? – прищурилась мать довольно холодно, уперев руки в бёдра. – Отец в салоне делал предварительный заказ на эту модель. Мы ждали её два месяца, между прочим, сын. Готовились!
Осторожнее, Григорий, услышал он где-то внутри тихий предупреждающий голос. Он настолько привык к этой фразе, что она автоматически воспроизводилась у него в голове, как только в атмосфере начинали сгущаться тучи.
– Ну что ты, мама, – улыбнулся он как можно мягче. – Я в восторге. Просто… трудно привыкнуть к тому, что у тебя теперь собственная машина. Да ещё «Ягуар».
– У Геловани всё должно быть самое лучшее, – констатировала мать без тени иронии. – Пойдём обедать, – добавила она уже спокойнее. – Дина уже накрыла на стол. Иди, умывайся и в столовую.
О, Господи, она ещё и обед успела организовать!
Совсем плохо. Если попробовать отказаться от обеда, начнёт допытываться, где и что он ел… и с кем. Придётся выкручиваться… а то и снова лгать. Лгать Григорий ненавидел и совершенно не умел. А образ удивительной незнакомки, лежащей на асфальте и спокойно глядящей в небо, ему хотелось спрятать и уберечь, как драгоценную икону от воинствующих большевиков. Это точно не для мамы…
Григорий любил родителей. Но иногда задавался крамольным вопросом: любили ли они его?.. Кем он являлся для них на самом деле? Послушным сыном, образцовой вывеской для демонстрации деловым партнёрам и сильным мира сего? Будущим наследником, которого ещё натаскивать и натаскивать, чтоб не дай Бог, не растранжирил потом накопленное добро? А может, надо было так – иметь ребёнка, чтобы… чтобы что?..
Лучше остановиться здесь. Как всегда. Опасная зона. Знак «Возможен камнепад»…
– Гриша! Григорий, ты где? – в мамином голосе металлически звенькнуло недовольство.
Вздохнув, он вытерся пушистым полотенцем и отправился в столовую. Не впервой есть на полный желудок…
Их элитный дачный посёлок располагался в пригороде, недалеко от побережья Амурского залива среди пологих сопок и традиционных для этой местности зарослей монгольского дуба. Семья Геловани въехала сюда весной, а на соседний участок ещё раньше в роскошный дом из розового кирпича заселились Алексашины – давние друзья и деловые партнёры Эдуарда Геловани.
Виталия Алексашина за глаза называли «японским богом», поскольку свой бизнес и немалые капиталы он поднял на торговле с Японией. Начав с бытовой химии и шампуней, он постепенно вырулил на автомобили и морскую технику, и не только не был съеден жестокими конкурентами, но и сам успел проглотить парочку. Вот что значит вовремя завязать связи с нужными людьми! Но хорошо зарабатывать деньги – это одно, а вот грамотно их вкладывать – совсем другое. И он предложил давнему, ещё школьному другу Эдику Геловани заняться банковским делом. Эдик неожиданно легко согласился, и дело пошло… Со временем Эдуард возвратил (с приличными процентами) деньги, одолженные Виталием, и стал вполне самостоятельным дельцом. Но благодетеля не забыл.
У Виталия росли дочки – Эльвира и Лолита, и Григорий с Эльвирой были, фигурально выражаясь, помолвлены ещё с подросткового возраста. Виталий и Эдуард любили под кружечку холодного чешского умиляться по поводу будущего ненаглядных деток. Их жёны в это время обсуждали детали предстоящего события, подвенечное платье невесты и постоянно редактировали список гостей.
Вот только знай они, как всё обстоит у «деток» на самом деле…
– Элька, – приглушённо проговорил в телефон Григорий, поднявшись, наконец, в свою комнату и стягивая на ходу рубашку. – Ты дома? Можешь говорить? А ещё лучше, сбежать? На наше место?.. Можешь?.. Отлично. Поговорить надо. – Он лукаво улыбнулся своему отражению и сдвинул зеркальную дверцу шкафа-купе, чтобы нашарить футболку. – Очень срочно. Не по телефону… Нет, случилось, но не страшное. Ну всё, жду. Давай.
Он нажал отбой и потянулся за джинсами.
Через пятнадцать минут он, воровато оглянувшись, выскочил из дома через кухню, прошёл мощёной тропинкой через неосвоенную пока территорию под сад, мимо понурых хвойных кустов, ещё не оправившихся после пересадки, и вышел задней калиткой на тропинку, которая вела через сопку на залив. Тропинка вилась круто, словно протоптанная горными козлами, и пользовались ей разве что местные пацаны. Зато она спускалась на уединённую бухточку между двумя небольшими, поросшими дубом мысками. За мыском справа располагался ухоженный закрытый пляж для жителей посёлка, а слева тянулась каменистая неуютная коса, облюбованная только чайками.
