– Десятник, – деланно насупился Арсений, – да ты, никак, обидеть нас норовишь? Стол нам за такие мысли накроешь, как утрясется все. Верно говорю? – обратился он к друзьям.

– Да не жалко – утряслось бы только.

– А что? Сильно неладно? – уловил тревогу в голосе командира Арсений, да и остальные повернулись. – Говори, не томи!

– Мишку, похоже, убили, – вывалил Егор самое главное.

– К-к-корнея в-в-внучка? – подал голос Дормидонт.

– Его, Доря, его самого.

От такой новости все замерли. Общую мысль после недолгого молчания выразил Андрон:

– Вот теперь только порты держи. Корней по Ратному, как коса по перепелкам, пройдется.

– За внука же… Только что не молился на парня… – буркнул Савелий.

– Вот и я про то.

Помолчали еще, обдумывая сказанное.

– Точно знаешь, что убили? – похоже, новость выбила балагурство и из Арсения – самого неунывающего в десятке.

– Сам слышал, как в доме заорали: «Старшину убили! Режь всех!» Сопляки орали, когда я Чуму со двора Устина вытаскивал.

– Неужто и он влез? – сплюнул Арсений. – За Устина? Он же калеченый?

– А-а-а-а! – раздраженно махнул рукой Егор. – Баба его детишек забрать пошла – Захара-стрелка, которого на переправе убили, помните?

– Ну, помним и что? – поторопил Андрон.

– Так ребятишки от него остались. Софья его почти сразу померла, их Марфа взяла – родня же. Захар-то Устину родич. Вот Варька за ними и полезла. Устиновых уже никого не спасти, а этих и еще тех, кого можно, к тетке Аксинье отправили. Сама Варька во дворе осталась – жопа в щель не пролезла. И не сиделось ей, шелапутной, рванула в ворота… Там стрелу своей жопой и словила! Чума за нее в драку сунулся – и ему наваляли.

– Мда-а… Меченая семейка-то получается… – несмотря на нелепость положения Чумы и его жены, ратникам было не до смеха.

– Что делать станем, десятник? Похоже, сотне конец приходит? – без привычного задиристого удальства спросил Арсений. – Нельзя допустить.

– Нельзя, – согласился Егор, – только вот как? Корнея сейчас и черт не остановит. Его же смерть Фрола больше собственного ранения подкосила; наследника лишился – роду конец. На Лавра-то у него никакой надежды давно не было, а тут у внука откуда что взялось. Вот и воспрял духом сотник, словно вторую жизнь получил. А теперь… Слабого такое сразу сломало бы или вовсе пришибло, а Корней, даже если сам и сгинет, то прежде все вокруг разнесет в щепы… Не знаю, чего он задумал, но всадники на Нинеину весь ускакали. Сам видел.

– И мы видели.

– Дядька Лавр с мальцом. Я им ворота и отпирал… – подал голос Леонтий.

– Значит, Корней и впрямь стрелков сюда вызывает. Другой силы у него нету. Но это он зря. Днем с крыш им бить не дадут, из луков посшибают, а мечников он и десятка не наскребет. Если только бояре вернутся.

– А куда их всех понесло-то? – удивился Арсений, который из-за вынужденного добровольного ограничения свободы узнавал последние новости с запозданием.

– Ушли же все! Мальцов выручать, – отмахнулся Егор. – Корней покуда один остался, даже старосты в селе нет. А без него… Леонтий!

– Здесь я, дядька Егор!

– Бери моего коня, – он усмехнулся. – Видать, судьба такая вам сегодня с Евсеем, на десятничьих конях гарцевать. Как хочешь, а Аристарха найди и скажи, чтобы сюда летел. Там, небось, и без него уже разберутся. Обскажи, что сейчас слышал, и с ним вместе назад… Скажи, никак без него!

– Сделаю, дядька Егор! – соскальзывая вниз по лестнице, гаркнул новик.

– Своих-то куда подевали? – поинтересовался Егор. Не то чтобы он опасался за родню ратников, но разговор об обыденном позволял немного отвлечься.

– Смотрят… Покосы, дрова опять же. Верстах в десяти… – пояснил Савелий.

– А твои? – повернулся он к Заике.

– Т-т-так у з-з-зыряновских поди уже… – заговорил Дормидонт. – Т-т-т-так думаю…

– Без отца? И без свата? – удивился Егор.

– А чего там сватать? – усмехнулся Андрон. – Там сватай – не сватай, девка-то брюхатая уже. С зимы все оговорено. Сейчас и заберут, а свадьбу отпляшем по осени.

– Эт когда твой сынок-то сподобился? Далеко же!

– Т-т-так гостил п-п-по осени…

– Нагостил, стало быть… – Ратники хрюкнули, но в голос ржать не стали, не время. – Шустрый малый, однако! Давай-ка его в десяток приводи.

Немного помолчали. Внизу громыхнули копыта, затем скрипнули ворота, и сидевшие на вышке хорошо расслышали, как Леонтий повернул коня с торной дороги на тропу в Боровое.

– Ну а случись край, что делать-то думали? – Егор не сомневался, что его десяток не просто так за тыном хоронился.

– Да мы тут кой-чего припасли… – начал было Арсений и, оглянувшись на остальных, продолжил: – Петруха, покуда в роженицы не подался, мысль подкинул.

– Ну-ну… Не тяни за хвост, говори! – поторопил Егор.

– Леонтий сказывал, ты ему сенник подпалить велел, коли резня по селу пойдет, – хмыкнул Арсений. – Ну и мы похожее задумали, только за тыном – у реки стога подпалить. Да в село из-за тына стрел побросать с десяток или два, вроде как напал кто. Глядишь, и не до драки стало бы.

– Вот и переловили бы вас всех! Стрелы-то опознали бы, сами знаете…

– Ну, если ты нас за таких дурней держишь… – заявил Арсений таким тоном, что все прыснули от одной мысли, какая у него при этом должна быть физиономия. – Видно, так и придется медовуху одним пить. Умным, вроде нашего десятника, она только во вред.

– Хватит, Сюха! Не до смеха, – остановил вернувшееся к Арсению балагурство Андрон и пояснил уже серьезно. – Колчан у меня со стрелами половецкими давно валялся. И выбросить жаль, и толку с них нет: для моего лука слабоваты. Вот и надумали покидать ими. Петруха надоумил…

– А подстрелили бы кого?

– Разве у кого зуб на тещу большой вырос… – снова встрял Арсений. – Мы ж с подачи Леонтия стрелы бы кидали. Где нет никого, туда бы и метили.

– Недурно задумано, – одобрил Егор. – А если бы дознался кто? Прочесали бы округу?

– Н-не… Р-ратников мало. О-о-остальных бы ждали… – высказался Дормидонт. – Д-д-до осени бы м-м-мирно жили…

– Дорка прав… – вступился Андрон. – Дождались бы тех трех десятков, тогда бы только округу прочесывать и начали. А это дело не быстрое. И еще… Егор, ты не ругай Петруху, как очухается. Он и сам исказнится, что проспал такое. Сам знаешь, чудило он то еще, но не со зла. И голова у него светлая, хоть и с придурью.

– Ладно… – Егору было не до Петрухи. – Теперь так: я сейчас к Тихону. Он, конечно, без Говоруна не решает ничего, но все ж десятник. Арсений, ты давай к себе под стол, но хмельного ни-ни… И днем чтоб оттуда носа не высовывал, покуда не позову. Остальные пока здесь, а как вернусь – ко мне на сеновал дрыхнуть. Все лучше, чем в лесу, да и понадобиться можете…

Утро, словно подстраиваясь под общее настроение в Ратном, выдалось хмурым, но без дождя. Мало кто толком понимал, что же произошло этой ночью, но бабы у колодца уже вовсю обсуждали случившееся. Правда, тем, у кого в ватаге воинских учеников ушли сыновья, оказалось не до бунта. Ушедшие десятки еще не вернулись, и неизвестность мучила матерей: мальчишки не ратники, много ли нужно воев, чтобы всех их вырезать? С подворья Корнея никаких вестей пока не доносилось, их бабы к колодцу не пришли. А расспрашивать Настену, проходившую мимо несколько раз за утро, не решился никто – больно уж сумрачной выглядела лекарка.

Одинец смотрел на длинные листики прибрежного тальника и с трудом понимал, что происходит. Его не тошнило, как Тяпу и Ершика, корчившихся в кустах в неудержимой рвоте, он не упал без памяти, как Дубец, не затрясся в непонятном приступе, как Коряжка – дядьке Игнату пришлось дать тому по уху, чтоб опамятовал. Но и самим собой он быть перестал и понимал, пожалуй, единственное: вот только что, здесь и сейчас, он изменился необратимо и навсегда. Словно все внутри перевернулось; не сломалось, не смялось, а скорее лопнуло, сбросило старую тесную шкуру, не способную вместить нового Одинца, который только что появился на свет.