Я гордилась каждым ее достижением. Мой маленький герой.

В этом году решилась на первый отпуск, думала свозить дочку на море. Мы полетели с ней во Францию. Две недели на Средиземном море, волшебное время. Дочь, попав в морскую воду, не желала из нее выходить. Бесстрашно встречала волны, визжала, когда ее окатывало с головы до ног. Моя русалочка.

А осенью, примерно в октябре, мне на голову свалилась родня. Не знаю, какие связи задействовал братик (Интерпол, ЦРУ), но он нашел меня, хоть я и меняла все документы не без помощи все той же Клэр. Позвонил, чтобы сообщить, что наша мать сейчас в реанимации после инсульта.

ГЛАВА 7

Честно, я не хотела ехать. Быть может, сама и навестила бы родину, но только когда Ева подросла, а не через три года после того, как фактически сбежала из России. Зов крови я просто задавила, о матери есть кому позаботиться, и срываться после того, как недавно уже была в отпуске, не хотелось. Лишь желание познакомить Еву с бабушкой (вдруг, все же, мать не выкарабкается) толкнуло меня на разговор с шефом.

Мне дали две недели, наверное, не так плоха была моя репутация, я, если честно, рассчитывала только на одну.

Купив билеты в тот же день, я занялась документами. Поставив в известность «садик», готовлю Еву к первому длительному перелету и смене часовых поясов. Сходив к педиатру на консультацию, запасаюсь всем необходимым.

Приехав в аэропорт, испытываю странные чувства. Второй раз здесь, второй раз я возвращаюсь на родину. Первый был сродни прогулки на эшафот, второй сдавливал грудь железным обручем, не давая нормально вздохнуть. Все душевные раны разом воспалились, мало еще времени прошло. Слишком мало, я не готова спокойно лететь в Россию, не думая об Алане.

Ева, вопреки моим волнениям, спокойно перенесла путешествие, еще даже меня развлекала, лопоча то на русском, то на английском, видимо, от возбуждения. Из-за него сна в ее карих глазах нет и следа.

Домодедово встречает дождем, хоть мы к нему и привыкшие, но Россия ─ это не Франция, и атмосфера совершенно другая, что, вероятно, и влияет на дочь. Едва мы загружаемся в такси, она засыпает. Не просыпается, даже когда ее переносят в номер отеля. Разбудить ее у меня рука не поднялась, и была вынуждена просить водителя такси помочь нам.

Мой ребенок дрыхнет до самого утра. Я заказываю нам завтрак в номер, собравшись, отправляемся в конечный пункт нашего путешествия: в больницу. Предварительно позвонив Тагиру, я уточняю, какая больница и какие в ней часы посещения.

Пока едем до госпиталя, игнорирую вид за окном, отвечая только на вопросы Ева.

Когда такси останавливается у здания больницы, отстегиваю Еву и помогаю выйти из машины. Не давая себе возможности рефлексировать, беру дочь за ручку и иду в приемный покой. Там нас отправляют на второй этаж. Найдя нужное нам отделение, сначала беседую с врачом, а потом прошу разрешения навестить мать.

Нам дают пару минут. Заходим в палату.

Мать лежит вся в каких-то датчиках, трубках. Так себе зрелище, и я понимаю, что детям тут не место, но и оставить Еву в коридоре тоже не могу. Боюсь.

Подойдя к постели, касаюсь ее маленькой ручки, лежащей на одеяле.

– Мама, здравствуй,– говорю тихо. Смотрю на нее, и слезы наворачиваются на глаза. Она так состарилась.

Усаживаюсь на стул рядом с кроватью и беру Еву к себе на колени.

– Ева, это твоя бабушка,– знакомлю я их.

– Посему она молсит?– задирает ко мне личико и хмурит бровки.

– Бабушка болеет, ей колют укольчики, и она спит,– шепчу я дочери на ушко, зарывшись носом ей в локоны. Присутствие дочери спасает меня от слез. Внутри уже буря расползается.

– Алиса,– доносится до меня хриплое и тяжелое.

Бросив взгляд на кровать, вижу, что у матери открыты глаза. Пересадив Еву на стул, сама склоняюсь над кроватью.

– Да, мама, я здесь,– внимательно смотрю на нее.

– Прошу тебя,– мутным взглядом шарит по моему лицу,– найди свою бабушку,– моей руки касается ее.

– Бабушку?– переспрашиваю недоуменно.

– Мою мать,– хриплый вдох,– найди ее,– цепко хватает мою ладонь,– Алиса,– приборы начинают тревожно пиликать.

– Мам, успокойся,– пытаюсь утихомирить ее,– найду я ее, не волнуйся,– думая про себя, каким, интересно, образом смогу это сделать и почему я? У Тагира явно больше способностей доставать людей из-под земли.

– Адрес есть,– упорно твердит свое,– дома, в моей комнате, найди!– начинает кашлять, а приборы пищат все громче.

В палату тут же вбегает группа медиков. Я отхожу от кровати и беру Еву на руки.

– Женщина, выйдите из палаты,– приказывает мне кто-то из этой толпы.

А я, в общем-то, и не собиралась больше задерживаться. Выйдя в коридор, опускаю Еву на ближайшую скамейку.

– Котенок, ты как? Испугалась?– держу ее ладошки в своих.

– Неть,– качает головой,– бабуську залко,– грустно смотрит на меня.

– Все хорошо с ней будет, вылечат,– целую ее пальчики,– пойдем, нам надо покушать,– поднимаю ее со скамейки.

– Пиццу?– звенящий голосок разлетается по коридору.

– Можно и пиццу, хоть я и не уверена, что где-то рядом есть хорошая пиццерия,– не столько отвечаю, сколько размышляю.

– Тогда блинсики,– смилостивился мой ребенок.

– Блинчики так блинчики. Пошли.

Выйдя из больницы, ищу по карте, где есть кафе. Найдя одно с неплохим рейтингом, мы отправляемся туда.

Накормив ребенка, сидела и думала, как попасть в дом родителей и найти этот гребанный адрес. В чем он записан? Телефонная книжка? Ежедневник?

– Солнышко, нам придется к бабушке домой съездить и найти сокровище,– интригую я ребенка.

– Сокровися?– глазенки загораются,– Хотю,– кивает бодро.

Вызвав такси, я называю водителю адрес родителей.

Сижу рядом с Евой, которая упакована в детское кресло, и размышляю.

«Какого черта я делаю? Приехала, с мамой повидалась и уехала. Так же хотела изначально?! Зачем…»

Такси останавливается у поста охраны, я выхожу, чтобы мою личность идентифицировали. Определив, кто я такая, машину пропускают. Нас высаживают у крыльца дома.

На меня накатывают воспоминания трехлетней давности. Притянув Еву ближе к себе, заходим в дом, который, как оказалось, и не заперт даже.

– Ева, тссс,– прикладываю палец к губам, давая дочери понять, что идем молча.

Она тут же включается в игру, ведь мы же за сокровищами приехали. Идет тихонько, на цыпочках, и шустро все осматривает.

А на меня такое умиление при взгляде на нее накатывает, что даже слезы в глазах стоят.

Сделав глубокий вдох, сосредотачиваюсь на поисках.

Вспомнив с трудом, где была комната матери, иду в ту сторону. Поплутав в правом крыле дома, включаю свет. Беру Еву на руки и усаживаю ее на кровать.

– Я ищу сокровища, а ты сторожишь. Услышишь, что кто-то идет, хлопай в ладоши,– даю я ребенку задание.

Оглядев еще раз спальню, не обнаруживаю ни одного блокнота, книги или тетради. Из мебели ─ тумбочка у кровати и комод у окна. Начинаю с маленького, с тумбы. Проверив два ящика, не нахожу ничего бумажного, а вот в третьем лежат письма. Один из конвертов открыт. Достав лист бумаги, я взглядом натыкаюсь на слово «Мамочка», пробежав по тексту глазами, понимаю, что это моя мать писала своей. Помириться, вроде, хотела. Но вот адрес! Когда я его разглядела, не знала, заплакать то ли от расстройства, то ли от злости. Там даже не Подмосковье было. Пермь!

Сев на постель рядом с дочерью, думала, как же туда ехать вместе с ребенком?! А главное, как уложиться в сроки?! Да твою ж мать!

Забрав конверт с собой, увожу Еву из этого дома, озираясь и оглядываясь, чувствуя, как волоски на теле шевелятся от страха быть пойманной отцом или братом. В глубине души молясь, чтобы это был последний раз, когда я была здесь, а Ева ─ тем более.

Вернувшись в отель, включаю Еве мультики, а сама ухожу в ванную комнату. Там, усевшись на бортик ванной, пытаюсь придумать выход из этой ситуации. Понимаю, что его нет. Передать Тагиру просьбу матери ─ это выход, конечно. Но его она об этом не попросила. Почему?