Пассажирам не до малины.

В Пещёрске Поля с детьми сошла за переездом грунтовой дороги Велеево – Пещёрск, недалеко от будки дежурной.

Привычно посадила двухлетнюю Инну на плечи. В одну руку взяла узел, в другую – ладошку пятилетней Лили.

Старшей дочери скоро исполнится восемь лет, маме помощница. Девочка взрослая и по – взрослому, как мул, нагружена узлами. Пристроившись сбоку, семенит рядом с матерью.

Кривой улицей с частыми глубокими продольными сухими ямами, из – за долгого отсутствия дождей, выбрались на окраину Пещёрска, застроенную частниками. Черные покосившиеся халупы и еле стоящие до первого сильного ветра заборы указывают на безысходную жизнь женщин, оставшихся без мужей. В почерневших домах безрадостно доживают свой бабий век вдовы очистительной революции. Революция очистила Пещёрск от мужиков. Остались особи с признаками мужского пола не пригодные ни для баб, ни для войны.

Радуясь прекрасной погоде, не торопясь, до вечера ещё далеко, миновали луг, заросший вторичной отавой, и пошли параллельно опушки леса, разросшегося между Пещёрском и деревней Вежнева, в честь деревни, названным Вежневским.

Дорога, которую Поле с детьми следует пройти, ограничена справа лесом, переходящего вблизи Вежнево в Велеевский густой хвойник, слева неглубокой канавой, поросшей редкими сорными кустами, являющейся границей колхозных полей колхоза «Путь Ильича». Дорога, обычно в эту пору оживлённая, сегодня пустынна, не смотря на то, что вдали, за полями с озимыми, видны колхозники, выполняющие вторичную подборку картофельных клубней. Позади них стадо свиней ковыряет носом землю в поисках съедобных корней, мелкой картошки и червей.

Дорога покрыта толстым слоем теплой мягкой пыли. От деревьев тянет смоляным теплом. Идти с узлами тяжело, жарко и Валя с Лилей, по совету матери, сняв обувь, пошли босиком. На ходу сняли жакеты.

Поскольку Валя нагружена узлами, обувь и жакеты дали Лиле. Обувь на шнурках болтается у неё на плече, а жакеты несёт в руках. Нести неудобно, но девочка не хнычет, нашла интересное занятие – с удовольствием подкидывает пальцами ног мягкую смоленскую пыль.

Пройдя сто метров вдоль опушки леса, Полина застонала – ребёнок запросился наружу. «Господи, хоть бы не родить», – подумала со страхом. Мысленно попросила: «Потерпи немножко, сынок, деревня уже близко».

Очередной приступ боли согнул её, а затем опустил на бровку дороги. Немного отдышавшись, попросила дочерей помочь подняться.

Выводок «цыплят» нагнала колхозная подвода с пустыми мешками, запряженная молодой кобылой. Возница, управляющая гужевым транспортом, радостно окликнула её. – Поля! Здорово, подруга! Резво ты бежишь с большим животом, еле догнала. Тпру, зараза! К родителям под бочок торопишься? Правильно надумала, в городе, наверно, небезопасно стало жить? Слышала, Вязьму бомбили, жуть! Как бомбежку пережила?

– Ой, Тася, хорошо, что встретились. Здорово! Я думала, что не дойду до дома, рожу на дороге. Ты вещички и девчонок моих не подвезёшь? Нагрузились, сомлели, еле – еле плетёмся.

– На телеге места хватит. Младшую положи на мешки, пусть спит. Сама садись да смотри не роди – я не умею принимать роды. Надолго в деревню?

– Пока война.

– А чего без Ивана? Забрали его?

– Остался в депо, у него бронь.

– Ну, ну! – не стала развивать тему Тася, чтобы Полю не обидеть. Иван в молодости подбивал к ней клинья. Поля об их романе знала, было время молодое – косилась на неё.

– Как думаешь, немцы придут к нам?

– Иван полагает – могут.

– Да! Дела! Наши золотые мужики – старые пердуны и инвалиды – тоже так маракуют. Ты же знаешь наших мужичков, в молодости их революционеры ушибли пыльным мешком, с тех пор ничего хорошего от жизни не ждут.

– Перестань, Тася! Злишься на мужиков, что замуж второй раз выйти не получается. Вот, то – то!

– За кого выходить, подруга? Давно в деревне не была, не знаешь нашей жизни, если только ее жизнью можно назвать. Последних нормальных мужиков в финскую поубивало. Правду говорю: старики да инвалиды остались…

За разговором добрались до густого кустарника, сильно разросшегося с тех пор, когда Иван приглашал Тасю поговорить здесь о тяжёлой женской доле.

Небольшой Вежневский лес закончился, начался массив большого Велеевского леса.

Кустарник загородил поля и деревню, расположенную на взгорке. До деревни осталось немного, с полкилометра, а то и меньше.

– Полина, смотри, – с испугом в голосе ткнула Тася кулаком в бок подругу детства, – вправо!

Поля от удара в бок ойкнула, посмотрела вправо и увидела двух мужиков, выходящих из Велеевского леса, похожих на красноармейцев. Молодой солдат схватил лошадь за узду:

– Приехали бабы! Слезай, станция Березай – гы, гы, гы! – Очень смешным показался ему собственный корявый юмор.

Пожилой держит наизготовку топор с новеньким топорищем. Ярко на солнце блестит остро наточенное лезвие, вызывая животный страх у подруг. Подойдя к телеге, свободной рукой согнал с подводы женщин; пощупал, помял узлы. Чем – то они ему не понравились. Развязывать не стал, отошел, ничего не взяв. Ребёнка не побеспокоил. Вдвоём сноровисто распрягли лошадь.

– Ничего не поделаешь, бабы, забираем лошадь для нужд Красной армии, – ехидно ухмыльнулся пожилой.

– Гы, гы, гы! – вновь зашёлся в смехе молодой и, перестав смеяться, предложил: – Давай вон ту, что постарше, возьмем с собой. «А, а, а», – закричала Поля, схватившись за живот.

Старший по возрасту посмотрел на большой живот женщины, хлопнул младшего по шее: – Не гони, проблем не оберемся. Надо в часть торопиться, а то командир взгреет нас за опоздание, – гоготнул неуверенно. Поспешно схватил за узду и потащил, не желающую идти в лес, лошадь. Через мгновенье пропали за деревьями, будто их и не было вовсе.

– Ох, и натерпелась страху. Еле выдержала, еще немного и как ты заорала бы. Вот тебе и красноармейцы, – возмутилась Тася.

– Я заорала не от страха, ребёнок рвётся наружу, – объяснила Поля крики. – А мужики эти не красноармейцы вовсе. На красноармейцев они похожи как я на артистку. Ты что, Тася, ничего не заметила? Пилотки у них без звездочек, знаков отличия на гимнастерках нет, обувка – чоботы смоленские… и без обмоток. Сдается мне, что напали на нас «экспроприаторы» из деревни, что за лесом, из Мобосовки. Воспользовались смутным временем – искать их никто не будет, помяни моё слово.

– Точно, бандиты, Поля! Я со страху, «того – этого», когда увидела топор. Ты, уж прости меня, но я, кроме блеска топора ничего не замечала. Думала об одном, как бы со страху не описаться – стыда не оберёшься. Еще благодарить надо мужиков, что не тронули нас, не порубали. Время такое, запросто могли бы – мы их лица запомнили. Но они, я с тобой согласна, не наши, скорее всего – Мобосовские из семьи бандитов. В Мобосово столетиями ремесло бандита передаётся из поколения в поколение.

Немного успокоившись, жалобно произнесла: – Вот жизнь! По этой дороге десятки людей за час проходят, иногда не успеваешь здороваться со знакомыми, а сейчас, как назло, ни одной «собаки» нет: ни спереди, ни сзади. Давай понесу ребёнка и убираемся отсюда – вдруг вернутся.

Знать не судьба, Поля, вам ехать. Придется пёхом, немного и осталось!

– Кажется, я уже когда – то видела эти лица, – произнесла Поля. – Но уверенности нет, утверждать не могу.

– Т – с–с! Не при детях, Поля. Забудь. Пойдут сплетни, что бандюков узнали, не сносим головушек своих. Ты сама знаешь, как поступают с теми, кто опознаёт налётчиков – убирают.

Послышался гул самолетов. Немного в стороне от их местонахождения на низкой высоте на восток летят самолеты с большими черными крестами.

Поля, остановилась и заинтересованно посмотрела вверх. Определила:

– На Вязьму идут, тяжелогруженные – натужно гудят. Бомбить будут. Как – то там мой Ваня поживает? Достанется ему, страха нахлебается. Хоть бы под бомбы не попал. Как бы мне раньше времени не родить, очень уж нетерпеливо просится наружу….