На другом конце равнины находилось скопление остроконечных палаток. С подветренной стороны они были заметены снегом, но ткань выдерживала. Хирка огляделась и рассмотрела по крайней мере три места, где можно было укрыться лучше, но, судя по всему, никто и не думал о таких вещах.

Замёрзшая путешественница мечтала о повозке и тёплой еде. Вряд ли она получит их здесь. Она заметила, что снова отстала, и поспешила догнать Скерри.

– Это и есть лагерь? – спросила она у предводительницы. – Вы здесь спите? На равнине?

– Да.

– Но… Вдруг придут дикие звери?

Собеседница нахмурилась. Её лоб прорезала вертикальная морщина.

– Что ты такое говоришь?

– Возможно, нам следовало бы… Что, если на нас нападут?

Скерри оскалила зубы. Хирка отступила на шаг и чуть не упала. Умпири не нужно бояться диких зверей. Они сами дикие звери.

– Ты хочешь сказать, что мы не пережили бы нападения?

Девушка помотала головой.

– Нет. Нет, совсем нет. Я больше думала… о себе. В общем-то… – к концу фразы у неё закончились слова. Она съёжилась под взглядом Скерри и ощутила себя волосинкой в супе.

Горячий суп…

Женщина зашагала вперёд. Хирка пошла за ней. В уме она уже составила список вещей, о которых, судя по всему, спрашивать не следует. Например, о лошадях. Вероятно, о повозках тоже. Ни о чём, что указывает на неспособность Умпири передвигаться самостоятельно или на возможность испытывать усталость. И ни при каких обстоятельствах не стоит интересоваться, испытывают ли слепые страх.

Им навстречу шли две трупорождённые. Женщины, совсем не похожие друг на друга. Брюнетка была одета в длинную мантию, как авгур или учёный. Облачение блондинки сшили из кожи и меха, как охотничье. Или как воинское, если судить по свирепому выражению её лица. Они принялись переговариваться со Скерри на языке, которого Хирка не понимала. На наречии слепых.

Наречии Умпири.

Оно было чужим и всё же казалось знакомым. Слова вызывали в рыжей полукровке какой-то отклик. Как будто она учуяла запах, который в последний раз вдыхала в глубоком детстве. Новый язык, и в то же время он – её часть.

Обе женщины посмотрели на Хирку и слегка согнули одно колено в подобии приветствия. У девушки возникло ощущение, что ей следует сделать то же самое. Она начала преклонять колено и вдруг почувствовала, как кто-то схватил её за шею. Скерри толкала её впереди себя к одной из палаток, а затем втолкнула внутрь. Хирка думала, что провожатая войдёт следом, но та осталась на улице раздавать команды лающим голосом.

Гостья этого мира была только рада остаться в одиночестве. Она огляделась. В палатке едва ли хватило бы места двоим. Навес поддерживал установленный посередине шест. Пол оказался неровным, но сухим, хотя и тряпичным. Наверное, двухслойный. Или промазан снизу жиром. На звериной шкуре лежали два скрученных шерстяных одеяла. Больше ничего. Ни масляной лампы, ни чашки для питья.

Хирка отложила свой посох и опустилась на колени. Она устала, хотела есть и пить, но не могла понять, что важнее утолить.

Жажда.

Она стянула со спины мешок и сняла закреплённый на нём мех с водой, которую пыталась пить по дороге, но они останавливались слишком редко, а жидкость была слишком холодной. Хирка повозилась с пробкой, которая напрочь примёрзла к бурдюку. Сил открыть её не осталось, к тому же пальцы потеряли чувствительность.

В глазах защипало. Слёзы подобрались угрожающе близко. Что с ней такое? Неужели она расплачется в первый же день пребывания в месте, куда сама решила отправиться? Ради сохранения мира. Ради того, чтобы трупорождённые не разорили Имланд. Вот что нужно помнить. Вот за что следует уцепиться. Мир. И ещё необходимо выяснить, как избавить Римера от клюва.

У него в горле клюв. Клюв ворона. Грааль имеет над парнем такую же власть, какую имел над Урдом. А Урд сгнил…

Хирка отбросила мех с водой, ощутив, что под полом палатки лежит крайне раздражающий ком снега, и принялась отчаянно колотить его обеими руками.

А чего она, собственно, ожидала? Кого она думала здесь встретить? Семью? Неужели она настолько наивна? Неужели она так и осталась маленькой девочкой, которой очень хочется хоть где-то чувствовать себя дома?

Звериную шкуру отбросили в сторону, и в палатку вошла Скерри. Хирка вскочила на ноги. Она вздрагивала каждый раз, когда видела лицо провожатой: чёрные волосы, чёрные губы и бледную кожу. Женщине можно было бы дать зим двадцать пять, если бы та не являлась Умпири. Молодая, похожая на девчонку. Прекрасная и опасная – жуткое сочетание.

– Сядь, – гаркнула вошедшая. Хирка послушалась.

Скерри устроилась напротив. Кожаный корсет скрипнул и принял форму её сильного тела.

– Куро, – сказала она и кивнула на ларец, привязанный к мешку девушки.

– Куро? – она никак не ожидала услышать здесь это имя. Оно принадлежало ей. Она сама его выдумала, когда Наиэль ещё был вороном.

– Сердце, – нетерпеливо ответила Скерри. – Это значит сердце. Дай мне посмотреть на него.

Хирка улыбнулась бы, узнав, как переводится это слово, если бы оставались силы. Она отвязала ларец и взяла его в руки. Очень скромный, если учесть, что находилось внутри. Скучная металлическая коробка, матовая, как истёртое лезвие ножа. Холодная на ощупь. Перед тем как пройти через врата, путешественница между мирами беспокоилась, что лёд внутри шкатулки растает. Какая ирония…

Хирка открыла боковые замки и подняла крышку. Сердце Наиэля лежало в колотом льду. Бледное, как сжатый кулак. Казалось, до сих пор можно было почуять его запах. Брат Грааля. Брат отца. В Имланде он являлся Всевидящим, а здесь, в Дрейсиле – кем-то совершенно другим. Преступником. Врагом народа.

Скерри дёрнула ларец к себе, закрыла глаза и сделала глубокий вдох, как будто запах служил ей пищей. Чёрные губы растянулись в насмешливой улыбке.

– Наиэль…

Её шёпот стал хриплым от ненависти, и Хирка внезапно поняла, насколько эта женщина была близка с покойным дядей. Наверняка они знали друг друга. Девушка уставилась на неё.

– Ты была там…

Скерри открыла глаза. Молочно-белые. Далёкие от действительности. Устремлённые в точку далеко за пределами палатки.

– Я принесла клятву после окончания войны. Когда поняла, что он нас предал. Когда увидела, как он поймал и мучил своего брата. Я поклялась, что вырву это сердце своими собственными когтями. Я тысячу лет ждала того дня, когда снова почую его запах. Тысячу лет. И вот он здесь. Что ещё остаётся, кроме как вернуть то, что принадлежит нам?

Хирка не ответила, опасаясь, что если неправильно подберёт слова, Скерри может впиться ей в горло. Чёрные губы подрагивали. Трупорождённая женщина боролась с историей, частью которой являлась рыжая полукровка. Принесённое ей сердце так разозлило слепую? Неужели Ример сделал то, что мечтала собственноручно совершить она?

В воздухе повисла неприязнь. Хирка толкнула пальцем крышку ларца, и та закрылась. Скерри очнулась от транса и провела языком по губам. Чёрный цвет на них не поблек. Это что, татуировка? Она сделала их чёрными навсегда?

Хирка отставила шкатулку в сторону.

– У нас есть проблема. – Собеседница помотала головой, и косички хлестнули её по спине. Как будто зверь отряхнулся от влаги.

– Что за проблема?

– Ты.

Хирке хотелось запротестовать, но она слишком нервничала. К тому же ей невольно стало интересно, в чём заключается упомянутая проблема.

Скерри склонила голову набок. Птичье движение напомнило о Наиэле и Граале. Хирка решилась задать вопрос:

– Мы из одной семьи?

Трупорождённая заморгала, как будто её застали врасплох, но быстро взяла себя в руки.

– Мы связаны, но не по крови, лишь принадлежим к одному дому. Ты встретишься со своими кровными родственниками, когда мы доберёмся до Гиннунгада, в этом-то и заключается проблема. Мне необходимо немедленно отправить ворона. Я должна сообщить, что ты находишься здесь. Что ты прибыла. Но что мне сказать?