Здесь необходимо сделать отступление и объяснить, для чего ему это понадобилось (не поездка, разумеется, а благословение царицы). Причин тому было несколько, и Сергей, как человек осторожный, не мог их не учитывать. Во-первых, Михаил Милорадов слыл любимчиком Екатерины, и она вполне могла изъявить желание лично позаботиться о его вдове. Во-вторых, сделавшись богатым наследником, Сергей и сам становился весьма выгодной партией не только в глазах матерей петербургских невест. Императрица, как всякая женщина, любила заниматься сватовством. Вполне вероятно, что и на его счет у нее могли возникнуть планы. Сергей хотел опередить царицу, сообщив ей о своем желании, и был весьма удручен тем, что аудиенция не состоялась.

Явившись на следующий день к канцлеру, Сергей был несказанно удивлен вопросом, прозвучавшим сразу после взаимных приветствий:

– Что вы знаете о шелке, Милорадов?

Лихорадочно вспоминая, все, что ему было известно, Сергей доложил, что шелковые нити делают черви, Великий шелковый путь проходил из Китая в Турцию через Самарканд, а покупать ткани лучше всего во Франции, ибо лионский шелк весьма неплох.

– Нет, Сережа, – рассмеялся князь, – не черви, а гусеницы тутового шелкопряда. Шелкопряд – это такая бабочка с толстым брюшком и маленькими крыльями.

Сергей не видел в этом особой разницы и не очень понимал, какое ему, дипломату, должно быть дело до каких-то ползучих гадов или бабочек.

– А вот насчет Лиона ты прав, – продолжал Его Светлость. – Знаешь, сколько казна несет убытков из-за того, что шелк из Франции возим?

Это уже было понятнее. Интересы казны – превыше всего. Хотя, если поразмыслить, что-нибудь новенькое предложить трудно. В Китае шелк, возможно, дешевле, да возить уж больно далеко. За морем, известно, телушка – полушка, да рубль перевоз. Никакой выгоды для казны.

Выслушав ответ, канцлер удовлетворенно потер руки:

– Молод ты, Сережа, да вижу, недаром дядя твой за тебя хлопотал: умен и за казну радеешь. Только вот нет надобности нам шелк за границей покупать. У нас в Тавриде тутовник лесами растет, сам, безо всякого ухода. Можем свой шелк делать, не хуже лионского.

“Тутовник – то, что эта гадость ползучая жрет”, – сообразил Сергей.

– Царица, когда с инспекцией в Крым ездила, великие богатства в том усмотрела. Если поставить производство на широкую ногу, всю Европу шелком завалим! Вот только гусениц этих разводить у нас никто не умеет.

Канцлер встал из-за стола и, опершись на инкрустированную малахитом столешницу, перешел на официальный тон:

– Дядюшка ваш, Сергей Андреевич, получил личное задание Ее Величества навербовать в Италии шелководов и без промедления доставить в Крым, дабы начать разведение шелкопряда и обучение этому делу российских крестьян. Нужно сказать, что и мы времени даром не теряли: специальным указом было велено большие земли в Таврии тутовником засадить. И что в результате? Перед самой кончиной уважаемый консул присылает мне совершенно невразумительное письмо, которое не то, что царице показать, в руках держать страшно!

Сердце Сергея ушло в пятки. Если дядя навлек на себя немилость, то и ему, Сергею, не поздоровится!

Но князь, высказав наболевшее, несколько поостыл:

– Мы с покойным Михайлой Матвеичем числились в друзьях. Дабы не порочить памяти друга, я сокрыл сей опус от внимания императрицы. Очевидно, разум графа перед кончиной помутился, ничем другим я объяснить подобных заявлений не могу.

Вынув из сейфа аккуратно вскрытый пакет, канцлер протянул его Милорадову:

– Вот, почитаете на досуге. До Генуи путь неблизкий! Там, на месте разберетесь. Не приведи Боже, если все написанное – правда!

Так Сергей узнал, что его следующее назначение – пост российского консула в Генуе, где ему предстоит как можно скорее исправить ошибку, допущенную дядей.

Промедление в этом деле было недопустимо. Да и бессмысленно было теперь дожидаться встречи с царицей, и так все складывалось замечательно. А благословения можно попросить и позднее, все равно новый брак для Нины невозможен пока не истечет срок траура.

Сергей выехал из Петербурга в тот же вечер. Не обращая внимания на недовольное бурчание Харитона, он приказал гнать лошадей всю ночь, благо в июне ночи белые, и к полудню уже въезжал в ворота своей усадьбы.

Дворовые девки, завидев карету хозяина, подняли визг и бросились врассыпную, искать барыню, совершавшую свой ежедневный моцион. Через минуту во дворе не осталось никого, кроме Сергея и Харитона.

– Тьфу, дуры! – поморщился Харитон, слезая с высоких козел и открывая дверцу кареты. – Не Европа у нас, Сергей Андреич, никак не Европа! Нет чтоб хозяина достойно встретить, хлебом-солью, как полагается!

Сергей, хоть и не спал всю ночь, пребывал, тем не менее, в отличном расположении духа.

– Да где ж ты, дурачина, в Европе видел, чтобы нас хлебом-солью встречали? – хохотнул он. Осторожно ступив на поросшую травой землю, Сергей с удовольствием потянулся и вдохнул запах родного дома, такой знакомый и, как оказалось, не забытый за много лет.

– В Европе, может, и не встречали, – продолжал бурчать Харитон, – а дома могли бы! И хлеб-соль поднести, и баньку истопить!

Банька, конечно, не помешала бы: ноги у Сергея затекли и ныли, напоминая о старой травме.

– Вот и займись банькой, – равнодушно бросил Милорадов через плечо, направляясь к дому.

Как только воротилась маменька, были Сереже и пир горой, и банька с березовым веничком, и слезы, и разговоры, и воспоминания.

– Я, Сережа, в эту Италию больше ни ногой! – говорила мать. – Все у них там красиво, да все не наше. А еда-то, еда! Ни щей, ни ботвиньи.., обыкновенной репы днем с огнем не сыщешь! Сплошь лапша да апельсины! И чаю, представляешь, не любят, только кофей!

– Да чем же апельсины плохи, маменька? – спрашивал Сережа, выбирая из кучи пирожков расстегай с рыбой.

– А чего хорошего? Чуток съешь, – пятки чешутся!

Это было новостью для Сергея, но он не стал вникать в столь любопытные подробности. Сейчас ему хотелось как можно больше услышать о Нине.

Матушка в очередной раз повторила то, о чем уже неоднократно писала сыну, а под конец сказала:

– Душевная она, добрая, и тоже о тебе все расспрашивала. Женился бы ты на ней, Сережа, столько лет ведь маешься, ждешь ее. Думаешь, я не вижу ничего…

Так легко досталось Сергею маменькино благословение, а попутно выяснилось и то, что все чувства, так тщательно скрываемые им, ни для кого не были тайной.

Тут же, в родном поместье, Сергея ждал еще один сюрприз. После смерти отца хозяйством управляла мать. У нее это получалось гораздо лучше, чем у бестолкового Сережиного папеньки, прежде всего потому, что она терпеть не могла долгов, предпочитая протягивать ножки по одежке. Кроме того, не гнушалась ничьими советами и на многое закрывала глаза. А советчица у матери была лихая – крепостная баба Марфа Копылова, рассудительная, преданная и, что совсем уж необычно, грамотная.

По сути, в последнее время, в Павино всем заправляла именно Марфа, и у Сергея не возникло никаких причин быть недовольным ею. Мужиков она, правда, держала в черном теле, за что крепостные люто ненавидели ее, но зато порядок в хозяйстве навела быстро. К слову сказать, дворне, которая при появлении хозяйской кареты бросилась бежать, сильно не поздоровилось. По приказу Марфы всех девок в тот же вечер выпороли на конюшне. Маменька повздыхала, девок пожалела, но Марфе перечить не стала. А Сергей Андреевич и вовсе не углядел в том ничего дурного. Может призвать холопов к порядку, ну и хорошо! Твердая рука в хозяйстве всегда нужна.

Так что не крутой норов управительницы удивил Милорадова, а то, что оказалась она молодой статной девкой с красивым лицом и толстой косой, перекинутой через плечо. Он с удовольствием разглядывал Марфу, пока она разводила самовар и накрывала на стол.