– Сплин у графинюшки, – сообщил он Милорадову свой диагноз. – Кабы не траур, посоветовал бы вам в люди ее вывезти, в театр свести, наконец. А так, не знаю, что и сказать.

Сергей тоже не знал.

– А не взять ли нам наших дам с собою в следующую поездку? – осенило внезапно Данилу Степановича. – Смена обстановки – наипервейший метод лечения сплина.

Киселев предложил это исключительно как лекарство для Нины Аристарховны, но Сергей Андреевич сделал совсем иной вывод. На этой неделе Милорадов с Киселевым собирались отбыть в Австрию. Там, в одном из итальянских селений должен был состояться ежегодный праздник, на который съезжались шелководы со всей округи. На празднике Сергей Андреевич намеревался не упустить свой шанс и завербовать десяток-другой специалистов этого тонкого дела. Идея секретаря ему очень понравилась. Ведь на Австрийских землях, где законы запрещают эмиграцию, они с Данилой Степановичем могут работать только нелегально. Дамы для них, в данном случае, защита куда более эффективная, чем дипломатические ранги и паспорта. Ни один страж закона не догадается, что вербовщики колонистов могут путешествовать в сопровождении женщин. Их примут просто за праздношатающихся иностранцев, пожелавших посмотреть на сельские развлечения!

Графиня с благосклонностью приняла приглашение. Ей редко приходилось покидать Геную и очень хотелось увидеть другие места. Антонела же была просто вне себя от счастья. Праздник! Кто же от такого отказывается! Оставшиеся до поездки дни она носилась по дому, то напевая, то хватаясь за голову. Выяснилось, что с собой нужно взять превеликое множество вещей, без которых женщинам никак не обойтись.

Наконец, день отъезда настал. Удобная берлина, запряженная четверкой лошадей, отправилась в путь по крутой горной дороге. Кучер-итальянец управлял лошадьми весьма умело. А его искусство, на такой дороге, ох, как требовалось! С одной стороны – круто уходящий вверх обрыв, с другой – бездонная пропасть. У Милорадова мурашки бегали по коже от подобных пейзажей. Харитон, бедняга, сидел в углу, зажмурившись, и шептал “Отче наш”, – единственную молитву, которую никакой страх не мог вышибить из его головы. Антонела и Данила Степанович смотрели только друг на друга. И только Нина не могла оторвать глаз от окна.

Красота гор завораживала. Женщине казалось, что она превратилась в птицу и теперь медленно парит над пропастью. Подобные мгновения, когда душа переполнялась восторгом, не часто случались в ее жизни. Именно это, считала Нина, и есть настоящее счастье.

Очередная попытка соблазнить переездом хоть одного шелковода не увенчалась успехом. В селении к заезжим отнеслись с радушием, пригласили на предстоящий праздник, выслушали Манифест, сказали, что помнят, как приезжал другой русский с той же бумагой. Сергей Андреевич и Данила Степанович долго беседовали с мужчинами, но ото всех услышали один единственный ответ:

– Нам это невыгодно.

К вечеру, когда путники собрались уезжать, над горами собрались тучи. Милорадов велел закладывать экипаж. Антонела чуть не плакала от горя, на ее надутые губки было жалко смотреть.

– Пожалуй, неразумно пускаться в путь через горы, на ночь глядя, да еще и в дождь, – сказал Данила Степанович, обращаясь к Милорадову, когда вдалеке прогромыхал первый гром. – В здешней таверне можно снять две комнаты. Одну для дам, другую для нас с вами.

Глаза Антонелы засверкали от счастья, ей безумно хотелось остаться на праздник. Она слышала, что будут танцы, цирковое представление и фейерверк.

– Я слишком устала и с удовольствием переночую здесь, – сказала Нина, предвосхищая возражения Сергея. Она боялась, что он откажется из боязни оскорбить ее чувства и Антонела останется без развлечения.

Пылкая итальянка без лишних слов помчалась к таверне. Мужчины с трудом поспевали за ней. Нина направилась к каретному сараю, ей нужно было отменить распоряжение Сергея и взять шаль, оставшуюся в экипаже на сидении.

Как только она свернула за угол, увидела того самого мужчину, которого встретила на кладбище. На нем был дорожный костюм австрийского покроя: короткие брюки и куртка с позолоченными пуговицами. Он разговаривал с молодой девушкой в пестром платье, похожем на цыганский наряд. Разговор уже, очевидно, закончился, девушка собралась уходить.

– Мара, погоди, – остановил он ее. – Ты слишком легко одета! Где твоя шаль?

– В таверне. Не хочу за ней возвращаться!

– Я принесу, а пока, возьми это. – Мужчина снял свою куртку и накинул на плечи цыганочке. Та привередливо передернула плечиками и убежала.

Нина в испуге спряталась за стоявшей на улице каретой. Сердце ее готово было выскочить из груди. Она не сомневалась, что незнакомец заметил ее, потому что, сделав шаг по направлению к карете, он внезапно повернулся, и пошел в другую сторону.

Еще не стемнело, но разодетые селяне уже собрались на площади. Вот-вот должно было начаться представление, как хлынул дождь. Толпа бросилась в таверну, заполнив до отказа, казавшееся до этого просторным помещение. Как раз перед этим Нина с Антонелой в сопровождении своих кавалеров спустились поужинать. Но никто не собирался их обслуживать. В мгновение ока тяжелые столы были сдвинуты. Селяне уселись на лавки и прямо на столы, а кому не хватило места, стояли у стен.

– Сандро! Сандро! – ревела толпа.

Он появился вместе со своей девушкой. Теперь он был одет в дорогую шелковую рубашку, черные панталоны, заправленные в высокие сапоги и богато расшитый бархатный жилет. На голове все та же, знакомая Нине, шляпа, в руке гитара. Цыганочка держала крохотный бубен, разукрашенный цветными лентами.

Антонела взвизгнула от восторга и вцепилась Нине в плечо:

– Сейчас он будет петь!

Нина сидела, ни жива, ни мертва. Ей казалось, что глаза незнакомца смотрят только на нее.

– Да, нам повезло, – сказал хозяин таверны, подходя к гостям, – сегодня нас посетил синьор Алессандро со своей музой.

Сандро вышел на середину, снял шляпу и бросил ее на пол. А потом он запел. Девушка ударила в бубен и стала танцевать. Но не ради танцев цыганочки собрались эти люди. Селяне, затаив дыхание, слушали певца.

Одна песня следовала за другой. Звуки гитары переплетались со звоном бубна, редкой красоты голос выводил то всем известные, то никому не знакомые напевы. И вот зазвучала последняя песня. Мелодия была нова и прекрасна. Слова, исполненные любви и печали, никого не могли бы оставить равнодушным, но если бы слов не было, все равно звучал бы этот голос, проникающий в самое сердце.

Слезы наполнили глаза Нины и потекли по щекам. Сергей сердито сунул ей в руку свой платок, но она этого не заметила. Печаль, наполнявшая ее душу много лет, перекликалась с печалью этой песни.

Выступление окончилось. Последний гитарный аккорд утонул в аплодисментах. Певец поклонился, а его девушка, подняв шляпу, стала обходить публику. Когда она добралась до Киселева, шляпа была полна денег. Данила Степанович обнял свою невесту и высыпал в кучу целую пригоршню монет. Следующим был Сергей. Он бросил сверху серебряный цехин. Но цыганочка этим не удовлетворилась. Теперь она протягивала шляпу Нине. Ведь синьор не предъявлял своих прав на даму, сидящую рядом с ним. Сергей нахмурился, снова достал кошелек. Но тут к ним подошел Сандро. Он отвел руки Мары в сторону и сказал:

– Не нужно. Синьора заплатила сполна. Каждая слезинка из таких прекрасных глаз стоит дороже бриллианта.

Милорадов спрятал деньги и подумал: “Фигляр, конечно, но совесть имеет. Где это видано, довести даму до слез, да еще и плату за это требовать!”

А Сандро сгреб в охапку свою плясунью вместе со шляпой и, под возмущенный визг Мары и веселый смех зрителей, объявил:

– Благодаря вам, синьоры, мое сокровище стало значительно тяжелее!

Ливень давным-давно кончился. За окном шумел праздник. Музыка, смех, свет факелов проникали даже сквозь задернутый полог. Нина несколько раз вставала с кровати, зажигала и гасила свечи, переплетала косу, но ничего не помогло. Заснуть она так и не смогла.