Перемены произошли благодаря публикациям Альда Мануция. Ему чрезвычайно повезло с находкой художника-шрифтовика Франческо Гриффо из Болоньи. Прежде всего, Гриффо представил ему новую гарнитуру, которая не пришла в голову Жансону. Она основана на cancelleresca cor-siva папской канцелярии, которую гуманисты переняли в качестве своего неофициального письма, а позднее она получила название италического или курсивного. Как в рукописных текстах, так и в печатных она оказалась идеальным компаньоном для формального римского шрифта. Гриффо также вырезал несколько гарнитур последнего, и особо их выделяет то, что Гриффо искал образец за рамками письма гуманистов (которые перепутали каролингское письмо с продуктом классической эры) – в буквах из надписей времен императорского Рима. Самые годные римские гарнитуры Гриффо – это первая, которая была впервые использована в издании De Aetna, «Об Этне», Пьетро Бембо, 1495 год, и третья, которой напечатана любопытная Hypnerotomachia Poliphili, «Гипнэротомахия Полифила», в 1499 году. Оба эти шрифта продолжали очаровывать последующие поколения типографов от Симона де Колина и Робера Этьенна в XVI веке до ван Дейка и Гранжана в XVII веке, Каслона в XVIII и Стэнли Морисона в XX веке.

Но типографские качества гарнитур Гриффо едва ли смогли бы окончательно изгнать готические, как и римские, шрифты Жансона, если бы они не имели покровительства величайшего издателя того времени. Альд Мануций выбрал курсив Гриффо для своей популярной серии классических авторов, но не за красоту, а потому, что она удовлетворяла его коммерческим соображениям – тем, что ее знаки были компактные и узкие и, таким образом, позволяли наиболее экономично использовать печатную площадь.

При такой поддержке международной репутации печатника-издателя Альда Мануция отныне не осталось сомнений, что антикве суждено стать самым типичным европейским шрифтом. Поскольку в XVI веке Франция переняла у Италии ведущее положение в типографском искусстве, важную роль сыграло то, что французские печатники в скором времени перешли на шрифты по типу шрифтов Альда Мануция даже в издании часословов и других молитвенных и богослужебных книг, в которых дольше всего держалась средневековая текстура. Этот решительный шаг сделали Тильман Кервер и Жоффруа Тори, первый в качестве опыта, а второй – принципиально.

Венцом творений Тори в качестве профессионального печатника стал первый в мире трактат по теории создания шрифтов-Champ fleury, «Цветущий луг» (1529). От Франциска I автор получил титул imprimeur du roi – королевского печатника (1530). Тори также отстаивал использование надбуквенных штрихов, апострофа и седили во французском книгопечатании, писал неплохие стихи и прекрасно переводил с греческого, а также – и это не мельчайшая из его заслуг – был учителем Клода Гарамона.

Клод Гарамон (1480—1561) первым ограничился разработкой, резьбой и литьем шрифтов – все это прежде входило в обучение и профессию печатника. Сам Гарамон не был печатником, но с 1531 года создал ряд римских гарнитур (которые ему заказала и впервые применила издательская фирма Этьенна), которые оказывали влияние на стиль французской типографики вплоть до конца XVIII века.

Последнее усилие по созданию подлинно «новой» гарнитуры, которая бы заняла место римской и италики, предпринял Робер Гранжон. Он, сын парижского печатника, сам был и пуансонистом, и литейщиком, и печатником, и издателем в одном лице. С 1556 по 1562 год он жил в Лионе и уже успел снабдить разнообразными гарнитурами лионского печатника де Турна. Для собственной фирмы Гранжон в 1557 году разработал особую гарнитуру под названием Civilite, которая, по его задумке, должна была стать национальным шрифтом Франции. Это была адаптация готического курсивного письма, получившая свое имя оттого, что ее часто использовали в заголовках книг для детей, например de Civilite Puerile (о детских приличиях). Но к тому моменту италика Гриффо слишком уж прочно укоренилась в привычках печатников и читателей, чтобы пропустить соперника в качестве вспомогательной гарнитуры типа антиквы. Более того, идея «национального» шрифта шла вразрез со всем развитием печати как способа международной коммуникации. Хотя Civilite сохранила свое место в подборках шрифтовых образцов французских, голландских и немецких печатников еще более чем на 200 лет, она так и не стала применяться в качестве повседневного шрифта. Ибо, Civilite Гранжона, неожиданно для создателя, явилось первой гарнитурой, превосходно подходящей для разнообразной мелкой коммерческой продукции, например циркуляров, высококлассной рекламы и тому подобного, – не соперником, а ценным дополнением к обычным книжным шрифтам.

К моменту смерти Альда Мануция (1515) Германия уже встала на путь к собственному типографскому стилю. Около 1510 года аугсбургский печатник Иоганн Шёншпергер создал несколько гарнитур с начертанием, основанным на стиле писарей имперской канцелярии. Десять лет спустя, около 1520—1522 годов, эта протофрактура была упорядочена и приняла свою окончательную форму в руках нюрнбергского каллиграфа Иоганна Нойдёрфера (1497—1563) и нюрнбергского пуансониста Иеронима Андреэ. Фрактуре суждено было оставаться типичным немецким шрифтом еще 400 лет.

Фрактура Нойдёрфера сменила шрифт швабахер, который с 1480 по 1530 год был самым популярным шрифтом немецких печатников. Или, вернее сказать, фрактура оттеснила швабахер на второе место своего рода курсива рядом с доминирующей гарнитурой. Но швабахер, хотя и более округлый и открытый, чем фрактура, в целом так мало отличается от нее, что его нельзя считать самостоятельным вспомогательным шрифтом. Этот недостаток и является одной из причин, почему фрактура так сильно уступает антикве. Кроме того, у фрактуры нет малых прописных, а ее собственные прописные нельзя составить таким образом, чтобы получить читабельное слово.

Первоначальная причина того, что готические шрифты преобладали в Германии, а также скандинавских и славянских странах, находившихся от нее в культурной зависимости, возможно, состоит в том, что в Германии теологические сочинения преобладали над гуманистическими. Сначала этому способствовали строго томистические учения Кёльна, а позднее – лютеранская теология Виттенберга, двух университетских городов, которые в то же время были оживленными центрами печати.

Однако представляется, что негерманские тексты, как классические, так и современные, всегда набирались антиквой; и вплоть до конца XVIII века «иностранные слова» (Fremdworter) часто набирались ею, даже если для всех остальных использовался готический шрифт.

Ввиду того что печать с помощью подвижных литер была изобретена в Германии и впервые появилась в немецком городе Майнце, неудивительно, что первые мастера нового искусства во всех странах Европы и даже некоторых частях Нового Света по национальности были немцами. Изобретение Гутенберга без преувеличения можно назвать самым важным даром Германии цивилизации. Но совершенно иное дело – превозносить распространение печати под маркой «истинно мирного проникновения германского ума в Западную Европу», что стало любимой темой немецких историков.

В действительности же тех печатников, которые начиная примерно с 1460 года отправлялись по дорогам и весям из Майнца, мало заботила германская культура. Это были ремесленники и деловые люди; они хотели заработать на жизнь и охотно приспосабливались сами и приспосабливали свое искусство к условиям международной торговли. До тех пор, пока печатная литература прочно не укоренилась как товар повседневного спроса, точнее, до первой половины XVI века, география места, где обустроились печатники, в буквальном смысле слова совпадала с географией мест, где могла бы открыть свой филиал какая-либо коммерческая фирма.

Совершенно бессмысленно перечислять десятки захолустных городишек в Абруцци или Савойе, которые могут похвастаться одним или, может быть, даже двумя ранними печатными станками, или прослеживать путь этих бродячих печатников в их поисках покровителей и клиентов. Сколь бы захватывающим ни казалось погружение в историю отдельных из этих мастеров и их продукции для интересующихся темой инкунабул, но история книгопечатания слишком тесно связана с историей «большого бизнеса», чтобы останавливать взгляд более чем на одном из числа этой мелкой рыбешки. Не считая высокого качества его работы, карьера Иоганна Ноймайстера из Майнца типична для многих его коллег. Возможно, Ноймайстер был учеником самого Гутенберга, и некий ученый-гуманист пригласил его поработать в Фолиньо, где он отпечатал первое издание «Божественной комедии» Данте в 1472 году; затем он вернулся в Майнц, позднее открыл типографию в Альби в Лангедоке, и, наконец, кардинал д’Амбуаз вызвал его в Лион, где он отпечатал великолепный Missale secundum usum Lugduni, «Лионский миссал» (1487).