– Жека, привет! – говорит в трубке такой отчетливый голос Аристова, будто он звонит из автомата перед её домом. – Я тебя не разбудил?

– Что ты! – говорит она сквозь зубы. – Я как раз стреляла из лука.

– Ах, да, ведь у вас два часа ночи, – вроде спохватывается он, но в голосе никакого раскаяния не слышно.

– Действительно, уже так поздно, а я все стреляю… Спокойной ночи!

– Погоди, не вешай трубку! Я все-таки из Швеции звоню, не из какой-нибудь Кукуевки! Такие бабки палю, чтобы только узнать, как ты себя чувствуешь?

– Отлично! Еще пара таких ночных звонков, и я буду вполне готова.

– К чему?

– К психушке!

– Всё может быть, Женечка. Ты мне так плохо приснилась! Дай, думаю, позвоню: не заболела ли? Говоришь, у тебя всё в порядке?

– Не всё. Опять проклятая память барахлит! Если бы я не забыла выключить телефон, спала бы сейчас, как все нормальные люди!

Она бросает трубку.

Так хорошо спала, и на тебе! Подлый Аристов. Неужели он будет постоянно держать её в напряжении? Сколько лет, из года в год они проводили вместе праздники, и никогда – за все эти годы, ни разу! – она не подумала о нём, как о мужчине. То есть, увидев его впервые, она, конечно, отметила незаурядность Толяна – вполне в её вкусе. Но и только! Он был чужой муж. Она – верная жена. И по привычке, не заглядываться на чужое, она запретила себе о нём думать.

Но в каждом минусе есть свои плюсы, усмехается Евгения. Ушел сон пришли мудрые мысли. Например, исчезает куда-то прежняя её нерешительность по поводу работы: менять ли её на другую, но высокооплачиваемую?

В самом деле, неужели хороший архитектор – знай наших! – пропадёт, если на новом месте у него что-то не заладится? В конце концов, под лежачий камень вода не течёт. Не помрёт с голоду! В крайнем случае, можно пойти работать кондуктором – они все время требуются… То есть, Евгения знает, что до такой крайности она вряд ли дойдет, но приятно думать о себе, как о женщине, умеющей самостоятельно находить выход из трудных положений.

Она чуть не бросается искать визитку президента строительной фирмы, но в последний момент резонно замечает: во-первых, третий час ночи, во-вторых она не в Швеции, а в-третьих, неплохо бы переговорить со своим нынешним начальством. Полная планов и надежд она опять засыпает…

Утром Евгения успевает переговорить с матерью и с Никитой. Поскольку с сыном отношения у неё доверительные и – устами младенца глаголет истина! – она хочет сообщить о своём ночном решении ему первому.

– Как думаешь, Кит, стоит мне переходить на работу в частную фирму? Приглашают…

– А как у них с оплатой труда?

– Обещают платить намного больше, чем в НИИ.

– Тогда, чего думать? – удивляется сын. – Конечно, переходи. Тебе вовсе неплохо сейчас приодеться, а то знаешь, сколько сейчас стоит клевый прикид?

– Разве тебе самому он помешает?

– Я – мужчина, – говорит он. -Для меня главное аккуратным быть!

Интересно, где это он набрался такой взрослой мудрости?

– Кстати, – продолжает Никита, – отец мне на осень клевую куртку купил. Его друг в Финляндию ездил, и он ему заказал!

В голосе сына слышится восхищение заботливым отцом, и Евгению это почему-то задевает. Правда, она не подает вида: разве сын не должен любить отца? Потому как бы между прочим говорит:

– Вот и хорошо. Тогда тебе ещё осенние ботинки купить, и ты одет-обут!

Но Вера Александровна, видимо, слышит их разговор, потому что говорит в трубку.

– Обувь Никите я куплю. У меня знакомая в обувном работает, у них прямые поставки из Германии. Обещала подбросить отличные туфли. Пока эта обувь – самая лучшая!

Казалось бы, радуйся Евгения, от всех забот тебя освободили, но ей почему-то грустно: умри она сейчас, никто ничего не потеряет. У матери рядом любимый внук. У Никиты – бабуля и отец. Официально, конечно, у него и мать, и отец есть, но он в ней не особенно нуждается…

– Кажется, у вас, Лопухина, застой в крови! – ставит она себе диагноз. – Мозг неактивно обогащается кислородом, вот и лезет в голову всякая дурь! Сделайте-ка вы зарядку, да примите холодный душ! Успокаивает.

Уже закрывая дверь квартиры, она вспоминает, что вчера, за весь день ей впервые не позвонила Надя. И это в выходной, когда обычно они звонили друг другу по несколько раз!..

– Не ожидал от тебя Лопухина, не ожидал! – бушует главный архитектор. – Я понимаю, рыба ищет, где глубже, а человек…

– Где рыба! – меланхолично подсказывает из-за соседнего кульмана мужчина-техник.

– Молчи! – трагическим жестом театрального актера приказывает ему главный специалист.

Эту бурную реакцию вызвало робкое сообщение старшего специалиста Лопухиной о том, что ей предложили работу референта. Конечно, главный привык к ней – после окончания института – это первое и пока единственное место работы Евгении.

– Что такое – референт? Мальчик… то есть, девочка на побегушках. С твоими способностями, Женя, продаваться частникам!

– Вы даже не представляете, как близок тот день, когда и наш проектный институт станет частным! – опять встревает в разговор техник. – Иди, Женя, раз зовут – фирма надежная! Валентин Дмитриевич – господин хваткий.

– Вот именно, хваткий! А там, где хватают, нет места творчеству!

– Ах, как творчески мы планируем на объектах унитазы и биде! – тихонько бурчит техник, все же опасаясь гнева главного. – Шарашмонтаж истинное название нашей конторы!

Евгения с сожалением понимает, что главный специалист, увы, безнадежно отстал от жизни, но пока он в государственном институте, никто его в должности не понизит и оклад не уменьшит. Он много лет громогласно презирает предпринимателей, по привычке называя их рвачами и хапугами, но в глубине души, наверное, понимает, что уж его-то никто на должность референта не позовет.

Между тем, архитектор Лопухина не может не видеть, что именно с приходом предпринимателей оживилась нечто неординарное и доставать из шкафов свои старые запыленные чертежи, которые в прежнее время не могла быть реализованными, а теперь то здесь, то там строятся здания всевозможных банков и фирм по этим казалось, навсегда забытым проектам…

Словом, в конце рабочего дня она созревает настолько, что звонит президенту фирмы.

– Валерий Дмитриевич уехал в банк. Что ему передать? – спрашивает секретарша.

– Передайте, что звонила архитектор Лопухина. Сказала: она согласна. Не забудете?

– Я записала: Лопухина согласна! – бесстрастно говорит секретарша.

– До свидания, – бормочет Евгения, подавленная её снисходительно вежливым тоном.

Интересно, чем обуславливается такой тон? Высокой зарплатой, осознанием престижности фирмы или особым обучением на каких-нибудь специальных курсах?

Без двух минут восемнадцать сотрудники проектного института уже стоят на "стреме" с сумками и портфелями. Как бы не расхолаживала людей перестройка и безответственность, но они принесли с собой страх за свое будущее – потерять работу никому не хочется. Теперь у каждого ощущение, что ему дышат в затылок – на улице толпы безработных!

Так вот, без двух минут шесть вечера Лопухину зовут к телефону.

– Евгения Андреевна, я рад! – сообщает ей президент знакомой фирмы. – Когда вы сможете выйти к нам на работу?

– В следующий понедельник.

Она думала, что рассчитаться с родным институтом удастся гораздо быстрее, но ей поставили условие: закончить всю свою работу. Пусть скажет спасибо, что отпускают без двухнедельной отработки, как в былые добрые времена!

– Будем ждать! – тепло говорит Валентин Дмитриевич и посмеивается. – Хотите, проведу небольшой сеанс ясновидения? Сейчас все ваши коллеги стоят на старте в ожидании… впрочем, нет, уже побежали, услышав заветный бой курантов!

– Это так! – соглашается Евгения.

– А у нас вы станете забывать о времени! – хвастливо обещает президент.

– «Сдавайтесь мне на честный слово, а там мы будем посмотреть…» Так, кажется, говорил барон фон Врангель, по свидетельству пролетарского поэта Демьяна Бедного. Скорее всего, он говорил по-русски лучше самого поэта, но тогда его образ не вызывал бы у других пролетариев ненависти и желания его бить.