В довершение ко всему Аркадий пригласил троих девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.

Конечно, теперь-то она понимает, что все делалось в расчете на её наивность: и подчеркнутая скупость фраз, и – не жалобы, упаси Бог! шутливые сетования на нелегкую профессию, которая не позволяет даже нормально встречаться с девушкой. Только познакомишься, и вот уж, труба зовёт! Словом, Евгения, не сводя с геолога сияющих глаз, через неделю пошла с ним в загс.

Никаких других парней не было. До Аркадия она даже ни с кем не целовалась. Вопреки анекдотам и всяческим россказням о том, что девушек в их городе не найти днем с огнем, замуж она выходила невинной. Аркадий – её единственный мужчина, так что упрекать Евгению в какой-то гиперсексуальности глупо. И вряд ли она такой уродилась…

Вот какие мысли промелькнули в её голове, когда она сидела с Виктором на этом огромном бревне.

Почему-то никаких угрызений совести она не испытывала. Вроде, незнакомый мужчина, и она уже не девушка, замужняя женщина – свекровь все время напоминала ей об этом, да, видно, напрасно тратила слова!

Они как-то сразу перешли на "ты" и говорили, говорили, словно были знакомы сто лет.

– Я думал, ты будешь кокетничать, тянуть слова, притворяться холодной и недоступной…

– Почему это я должна притворяться?

– Потому что красивые женщины обычно стараются набить себе цену.

Евгения не знала, обижаться ей или нет. С одной стороны, ничего хорошего нет в том, что она производит впечатление кокетки, но замечание, что она – красивая женщина, ей польстило.

– Возможно, – продолжал он между тем задумчиво, что твоя игра потоньше: попытаться превратить мужчину в задушевного друга, сыграть на доверии, он расслабится, размякнет и пожалуйста, бери его голыми руками! Теперь он ничего этакого себе позволить не может, чтобы твоего доверия не обмануть. Не жди, со мной такой номер не пройдёт!

– Да не собираюсь я играть на твоем доверии! – возмутилась Евгения. – Просто сидим рядом, разговариваем. Это к чему-нибудь обязывает?

– Тогда давай пойдём ко мне, – предложил он. – Всё же вечера ещё холодные.

Какой странный мужчина. Он и не пытался маскировать свои намерения.

– Рано! – хмыкнула она, подделываясь под его тон.

– Главное, чтобы не поздно. Раз уж мы так откровенны, хочу успокоить: я не насилую женщин… против их воли.

– А можно насиловать по их воле?

Он внимательно посмотрел на неё и покачал головой.

– Всё ясно. Тяжелый случай налицо: примитивные представления о жизни, отягощенные бытовым ханжеством… Конечно можно, Женя. И даже приходится.

Напросилась! Теперь её обвинили в ханжестве. Вот что значит нездоровое любопытство. Незаметно они сползли на скользкую тему. Здесь у них явно разные весовые категории. Наверняка, Виктор даже не представляет себе, насколько неграмотна она в подобных вопросах. То есть, литературу она читала, кино смотрела, но в жизни её все выглядело намного проще. И неинтересней.

– Небось, любишь всё расставлять по местам, чтобы было правильно, как положено? – продолжал почему-то злиться он.

– Не пойму, кто ты?

– По специальности? Или по призванию? Не волнуйся, не сексуальный маньяк.

– Все так говорят! – пошутила она фразой из какого-то кинофильма и поймала себя на мысли, что вовсе не боится его. От жизни устала, что ли?

– Скорее, я – исследователь, – задумчиво проговорил он.

– Исследователь женщин?

– А разве это чудо природы всесторонне исследовано? И не осталось никаких тайн?

– И у тебя есть лаборатория?

– К сожалению, однокомнатная. Но с ванной.

– Это удобно, – согласилась Евгения. – Тогда ты – наверняка холостяк?

– Женя, ты неоригинальна. Этот вопрос задает обычно девяносто процентов женщин.

– Женщины, переведенные на проценты… Фраза, достойная исследователя. Можно подумать, речь идет по крайней мере, о гареме царя Соломона.

– Гарем бы я не потянул. Не в смысле мужской силы, а в материальном отношении – их же всех пришлось бы содержать!

Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:

– Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!

– Ну ты даешь! – присвистнул он, не трогаясь с места. – А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?

Она фыркнула.

– Я тебе неприятен?

– Отнюдь!

Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет общаться по-человечески?

– Тогда пойдём.

И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может её увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.

Квартира её нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И, похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…

– Да разведён я, разведён! – вдруг отчего-то сказал он с сердцем. Что-то такое прочёл для себя в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру? – Никто посторонний сюда не войдёт, никто не постучит! Это моя квартира!

– Пожалуйста, – пожала плечами Евгения. – Я на неё вовсе не претендую.

– Прости! – он поцеловал её руку. – Не обиделась? Я быстро. Поскучай немного.

Он не стал включать верхний свет, зажег торшер с темно-бордовым абажуром и поставил какую-то музыку. Знакомое, подумалось Евгении. Хампердинк, что ли? Но вслух она своих догадок высказывать не стала, чтобы не попасть пальцем в небо. Наверняка он – меломан, знаток… Музыка как-то незаметно захватила её. Она будто лилась потоком со всех стен и мягко окутывала, завораживая. Что там говорил по этому поводу Остап Бендер? "Типичный охмурёж под звуки мандолины". Кажется, она произнесла это вслух, потому что вернувшийся из кухни с подносом Виктор кивнул:

– А то нет!

Из маленькой навесной полки – книжной, приспособленной под мини-сервант – он достал бокалы. На журнальном столике уже стояла бутылка какого-то вина.

– "Киндзмараули", – похвастался Виктор. – Из Тбилиси друг привёз.

Может, ещё не поздно встать и уйти? Но Евгения продолжала сидеть, понимая, что она уже заступила за черту. В детстве, играя в "классики", в таких случаях они кричали друг другу:

– Стратила!

То есть, на время выбыла из игры. Вот и она выбыла. Из своей привычной жизни.

Тот день, когда она познакомилась с Виктором и провела у него ночь, вернувшись домой под утро, перевернул её жизнь. Прежде подруги рассказывали Евгении, что сексом можно заниматься долго, но, сколько она себя помнила в семейной жизни, лишь первую неделю медового месяца они… совокуплялись какое мерзкое слово! – дважды в день, утром и вечером, потом только вечером, перед сном, потом раз в неделю, потом… Но чтобы всю ночь! Она считала, что женщины, рассказывая о таком, просто преувеличивают.

Вначале она ещё повторяла себе: нужно идти домой, но время вдруг стало существовать отдельно от неё. Шло себе и шло, где-то в другом измерении, пока не стало светло за окном.

Сонный Виктор только пробормотал:

– Я тебя провожу.

– Не нужно. Уже утро, а я живу в соседнем доме, – сказала она, целуя его в губы и смутилась: на нижней губе Виктора темнел синяк. Евгения, ты страшная женщина!

– Я буду ждать тебя завтра. В семь, – сказал он.

Она лишь усмехнулась про себя: её любовник! У неё никогда прежде не было любовника. А теперь она шла домой, как… А как она шла? Боялась?

Евгения будто видела себя со стороны – гулящую жену. Как встретит её муж? Конечно, изобьёт! Когда-то он, вроде, занимался боксом. Врежет слева! Врежет справа! Как говорили в детстве у них во дворе: и кровянкой умоешься! Но думала она об этом как-то лениво и почти без волнения.