«Мысли Нен-Нуфер часто возвращались к царственной чете. Весь Кемет бы ликовал, принеси царица наследника. Нен-Нуфер тайком молилась богам ниспослать фараону сына. Как печально должно быть царице. А каково Божественному! Но разве услышат боги её тонкий голосок, когда они не откликаются на молитвы божественной супруги.

О, как она смеет говорить, что боги глухи?! Если бы Пентаур слышал, он бы велел наказать её палками, как провинившихся мальчишек в школе. Жрец ни разу не поднял на неё руки, даже не повысил голос, и оттого нынешнее холодное молчание было больнее побоев городской стражи. Она бы всё отдала, лишь бы только он никогда не сердился. Наверное, она не очень хорошо ведёт себя, но ведь верховный жрец не делает ей замечаний. Он даже сказал, что она сможет участвовать в таинствах, когда станет хорошей танцовщицей. С тем же рвением она учила шажки, пируэты, позиции, что и сложнейшие иероглифы. Ещё она научилась играть на флейте. Сначала она выучилась от других девушек нескольким мелодиям, а потом стала сочинять свои собственные. Когда Пентаур злился за неведомый ей проступок, мелодии были грустными, но в другое время сладостные напевы искрились весельем. И вот наступил день, когда ей впервые предстояло участвовать в церемонии. С утра невольницы побрили все её тело, не оставив и единого волоска…»

Сусанна выскользнула из-под одеяла и вернулась в ванную. Как она забыла про бритву — по жаре ей не поможет никакой дезодорант! Заодно и зубы повторно почистит, дочитает главу и наконец уснёт.

«Нен-Нуфер стойко вынесла всю процедуру и смолчала, даже когда невольницы пустили в ход щипцы. Единственное, что они побоялись тронуть, были длинные светлые волосы. О, скольких трудов стоило несчастным закрепить на них чёрный парик с косичками! Они попросили её исполнить танец. Голова казалась неимоверно тяжёлой, и при каждом прыжке Нен-Нуфер боялась потерять новые волосы, но невольницы постарались на славу, и парик остался на голове в первозданном виде. Затем они принялись за её лицо, подведя серым светлые брови и глаза, положили на веки слой зелёной краски и покрыли красным губы и щёки. Нен-Нуфер не могла узнать себя. Конечно, она не сравнится красотой с супругой Божественного, но будет выглядеть не хуже других танцовщиц, на которых она так часто заглядывалась, вздыхая над своей блеклой внешностью.

Танцовщицы успокаивали её, говоря, что на церемонии будут присутствовать лишь жрецы храма, и те простят ей малые огрехи, если вообще заметят их в таинственном свете факелов. Однако с самого полудня Нен-Нуфер не находила себе места, не веря больше в свои силы. Она повторяла и повторяла все позиции, боялась что-нибудь забыть и перепутать. И вот наступил вечер, но церемония задерживалась, и у Нен-Нуфер затекли от напряжения ноги. Она вглядывалась в сосредоточенные лица танцовщиц, сбившихся в стайку, ожидая, когда же наконец появится жрец и позовёт их, и ей становилось страшно, что она испортит им танец. И вдруг заиграли трубы… По толпе девушек пробежал ропот, а Нен-Нуфер от страха даже привалилась к колонне. Трубы возвещали о прибытии Божественного.

Началась служба, но Нен-Нуфер не слышала ни музыки, ни слов молитвы, ни пения — в голове вертелся лишь счёт, на который она должна была шагнуть либо туда, либо сюда. И вот танцовщицы рванулись вперёд, увлекая её на площадку, образованную высокими колоннами. Нен-Нуфер молила Хатор и Исиду помочь ей. Танец начался и закружил юную танцовщицу в божественном вихре, не оставляя более мгновения на размышления. Она ослепла, оказавшись в центре огненного кольца: не было больше ни танцовщиц, ни толпы прихожан, ни фараона, ни царицы, ни верховного жреца, ни даже Пентаура, который удостоился высокой чести вести службу…»

Сусанна отложила планшет и потёрла глаза. Светильник у кровати слепил не хуже факела, и она потушила его. Впереди была короткая ночь и длинный день. День, которого она так долго ждала. Первый день в Каире.

Глава 4

С утра воды Нила почему-то не сравнялись по цвету с портьерами, что несказанно огорчило Сусанну. Теперь сравнение зелени глаз Нен-Нуфер с цветом нильской воды звучало глупо. Если не предположить, конечно, что за последние три тысячи лет река изрядно посинела. В желудке было тяжело, как и на сердце, только не от горечи писательства, а от чисто английского завтрака. Сейчас она предпочла бы выпить чай с сухарями, которые продолжала есть в сером Питере сестра. Кто же знал, что в солнечном Каире её поджидают блины в компании бекона и яичницы, после которых даже Паша решил голодать до самого ужина. И всё же Сусанна попыталась придать лицу серьёзное выражение.

После разговора по «Скайпу» улыбка будто приклеилась к губам клеем «Моментом». Сестра даже в полуживом состоянии не могла не сострить. Она попросила сестрёнку не заводить романа с арабским принцем. Сусанна едва успела проглотить готовую вырваться изо рта тираду про наглеца из самолёта. Для общего блага эту информацию следует придержать до возвращения, а уж тогда она не поскупится на живописные эпитеты, а сейчас дома никто не должен переживать за неразумную девочку. Да и ей самой нервничать возбраняется — иначе карандаш будет выделывать в пальцах такие кренделя, что она не сумеет зарисовать ни одного выставленного в витринах музея украшения, которые фотографировать по какой-то дурацкой причине запрещено.

Сусанна подняла со столика блокнот. Едва продрав глаза, она зарисовала нечто, отдалённо напоминающее кобру. Или урей, символ силы жизни и смерти, украшение короны, которая снилась ей всю ночь. Только, к счастью, змея украшала фараона, а не ползала по кровати, иначе бы она криком поставила на уши весь отель, как сестра родителей. Суслик, ты слишком впечатлительна… И тебе точно не надо сегодня ни на мумий смотреть, ни в гробницу спускаться…

— Сусанна, ты там скоро?

Паша не ограничился стуком. Он дёрнул ручку, и дверь открылась. Суслик, пора научиться запираться. Ты всё-таки в арабской стране находишься!

— Салямалейкум, — изрёк Паша, а Сусанна поспешила исправить его:

— Ас-салям…

— Хватит ля-ля! Мы же договорились пойти к открытию.

Они действительно решили воспользоваться расположением отеля и заявиться в музей раньше толпы. Только перейти дорогу быстро не получилось. Они бы, наверное, пропускали всех до позднего вечера, если бы их не перенесли через улицу, словно на гребне волны, опытные туристы. У величественных сфинксов, украшавших подступы к музею, они чуть не споткнулись о рыжую кошку, которая, не обращая на восхищённые вопли Марины никакого внимание, устроилась погреться у львиных лап.

— Восток, дело тонкое, Петруха… — пропел Паша уже у белых ступеней, ведущих в величественное красноватое здание, где под высоким воздушным куполом скрыты сокровища, за которыми обе его спутницы зачем-то прилетели в Каир.

Они вместе решили исследовать западную галерею с саркофагами Древнего царства. Правда, Марина взяла аудио-тур, а Паша решил просто почитать таблички, но от взгляда Сусанны не укрылось скучающее выражение на лице спутника. Её саму не привлекали предметы погребения, она охотнее прилипала к витринам со статуэтками из камня и дерева.

Столкнувшись с Пашей у фигурки пивовара Нефера, она попыталась завести разговор о художественной ценности подобных объектов, но он тут же ретировался, сказав, что Марина убежала в следующий зал. И в этот момент он жутко напомнил ей сестру. С таким спутником она не посмотрит Каир. В мозгу Сусанны созрел отличный план — показать свою безумную заинтересованность экспонатами и желание провести в музее весь день, и наконец остаться без надзирателя. Отель через дорогу. С ней ничего не случится.

В следующем зале среди прекрасных барельефов выделялась огромная голова льва. Сусанна достала блокнот и скоро обнаружила подле себя Марину.

— Ты, выходит, не только писательница, но и художница, — сказала та то ли из вежливости, то ли с ноткой сарказма, но уж точно не с восхищением. Сусанна не обиделась. Все взрослые одинаковы, подумала она с какой-то детской беспечностью, но за это на них, как считал Экзюпери, обижаться нельзя. Их следует пожалеть в их глупой взрослости.