– Тебе сейчас красоты не хватает, – усмехнулся Жора, – или слез? Я могу пару часов покататься по округе, а ты посиди погрусти.
– Нет, – она нежно провела пальцами по его руке, – это будет не по-настоящему.
– А было по-настоящему? – Жора вполсилы, так, чтобы не причинить боль, сжал ее руку. – По-настоящему – либо грустно, либо красиво. Вместе не бывает.
– Наверно, ты прав, – согласилась Вика, – а вот странно, почему в кино так любят снимать похороны? И непременно так, чтоб было глаз не оторвать. Порой самая лучшая сцена в фильме бывает. Все стоят неподвижно, мужчины в черных костюмах, женщины в платьях, тоже черных, у многих на лице темные очки. И потом так красиво один из них что-то говорит, и от того, что он говорит, тебе вовсе не умершего жалко, а ты думаешь, как же красиво он сказал. Вот если бы на моих похоронах кто-то смог так красиво сказать. А дальше все присутствующие один за другим начинают подходить к могиле, наклоняться и бросать вниз горсть земли. И вот земля рассыпается по этому красивому полированному гробу, и тут кто-то, неизвестная женщина например, кидает вместо земли розу. И ты понимаешь, вот именно она любила так, как никто на свете любить не может, и тебе становится немного жалко, но опять не умершего, а ту женщину с лицом закрытым вуалью, которая бросила этот одинокий цветок. А потом сверху чьи-то равнодушные руки вновь кидают новые горсти земли, и они засыпают несчастную розу. И тут, когда все уже собираются расходиться, неожиданно начинается ливень. И все эти красивые мужчины и женщины в черных костюмах и платьях вмиг раскрывают десятки черных зонтов и так стоят неподвижно под дождем. В черных очках и под черными зонтами.
– И народу всегда толпа, – буркнул Жора, думая о том, что самое время переместиться ближе к холодильнику, в котором еще оставались приготовленные в воскресенье котлеты. – Я вот был в том месяце у тетки в деревне на похоронах, так нас там всего четверо собралось. Я, сестра с мужем и соседка теткина. И то соседка терлась, пока думала, что потом на поминках наливать будут. А как поняла, что мы все после похорон сразу уедем, так и рассосалась по-тихому. В жизни, Викусик, не как в кино, все попроще, грязи побольше и есть по вечерам очень хочется.
К искреннему огорчению Мясоедова, глубоко задумавшаяся Виктория проигнорировала его последний комментарий.
– А кто же этих всех Молотовых хоронил? – вздохнула Крылова. – У меня в голове не укладывается, в один день разом всю семью выкосило.
– Ну, кто-нибудь хоронил, – Жора флегматично пожал плечами, – мэр все-таки. Если очень надо, я туда прилечу, могу узнать.
– Нет. Не надо, – покачала головой Вика, – пойдем лучше домой. Ты ведь, наверно, уже голодный.
– Есть немного, – обрадовался Мясоедов.
Получив одобрение Реваева, Вика с утра сама отвезла Жору в аэропорт, а потому приехала в управление уже ближе к одиннадцати. Войдя в лифт, она привычно взглянула в висевшее на стене зеркало и поправила выбившуюся прядь волос.
– Вы прекрасно выглядите!
От неожиданности Крылова вздрогнула и, обернувшись к успевшему заскочить в лифт начальнику следственного управления, невнятно поздоровалась. Карнаухов нажал нужную ему кнопку на панели управления и улыбнулся Виктории.
– Вот когда я был следователем, ни разу у меня в группе не было такого очаровательного сотрудника. Реваев мне вас постоянно нахваливает.
Покрасневшая от смущения, Крылова не знала, что ответить, чем явно забавляла Илью Валерьевича.
– Я даже слышал, – подмигнул ей Карнаухов, – что в вас влюблены все сотрудники вашей группы, включая Юрия Дмитриевича.
– Что вы, Юрий Дмитриевич у нас однолюб, – пробормотала Виктория и выскочила в очень кстати открывшиеся двери лифта.
Когда она вошла в кабинет Реваева, лицо ее все еще было раскрасневшимся от возмущения.
– Что случилась, Вика? Чего пыхтишь? – Полковник внимательно взглянул на Крылову. – Ты решила подняться на седьмой этаж пешком?
– Да уж лучше бы так, – решила поделиться своим возмущением Крылова, – чем в лифте шуточки Карнаухова выслушивать.
– А что, в Илье Валерьевиче пробудилась склонность к остроумию? – удивился Реваев. – Никогда за ним подобного недостатка не замечал. И какая была заявленная тема для юмора? Хотя, можешь не отвечать, – усмехнулся полковник, – коли ты так разъершилась, значит, это явно о личном. Неужто про твоего Мясоедова?
– Если бы только, – выдохнула, постепенно успокаиваясь, Крылова, – так он еще и вас приплел. Я тут чуть ли не со всей группой шуры-муры кручу.
– Ну ладно тебе, у нас, во-первых, от группы всего три человека осталось, – успокоил ее Юрий Дмитриевич, – и неясно, когда Георгию наконец напарника дадут нового, а во-вторых, – Реваев неожиданно озорно подмигнул, – разве я еще не мужчина в самом расцвете сил? Со мной еще вполне можно и шуры покрутить, и даже муры. Георгий ведь уже в самолете?
– Юрий Дмитриевич, – Крылова шутливо погрозила полковнику пальчиком, – вот супруга ваша узнает, что вы такое говорите, и земля содрогнется.
– Что за жизнь пошла, наверное, это старость, – притворно вздохнул Реваев, – второй день меня все женой пугают, вчера Карнаухов, теперь вот ты. А Ольга Дмитриевна ведь добрейшей души человек. Кстати, – полковник нахмурился, – она не звонила последнее время, ничего не спрашивала?
– Да уж недели две, как затишье, – рассмеялась Крылова, – но в последний разговор она долго меня пытала.
– Да? И что хотела?
– Узнавала, берете ли вы суп на обед в столовой, пьете кофе один или с Карнауховым, а если с Карнауховым, то не добавляете ли в кофе коньяк.
– Ну и? – напрягся Реваев.
– Все, как вы учили, Юрий Дмитриевич, суп едите, с Карнауховым пьете раздельно. Вы – чай, он – коньяк.
– Что, так про генерала и сказала? – поднял брови Реваев.
– Нет, про генерала ничего не сказала, – усмехнулась Крылова, – откуда ж я знаю, чего он там пьет.
– Ну и славненько, – кивнул Реваев, – меньше знаешь, крепче спишь. А сказала все правильно, молодец. Ольга Дмитриевна нас в покое все равно не оставит, но ты у нее пользуешься доверием. Что касается Карнаухова, – голос Реваева стал серьезным, – то он про ваши отношения с Георгием знает, кто-то сообщил. Помолчи пока, – махнул он рукой на вновь вспыхнувшую Крылову, – сама знаешь, где работаешь. Здесь все всё знают, особенно то, что никого не касается. Так вот, я Илье Валерьевичу сказал, что вы о ЗАГСе подумываете. Хочу, чтоб ты заранее понимала. Сейчас его ваши отношения особо не интересуют, в лифте это ему, видать, скучно было. Но если дойдет до свадьбы, – Реваев задумчиво потер подбородок, – то, во-первых, Карнаухова надо будет пригласить обязательно, а во-вторых, работать вместе с Георгием в одной группе вы вряд ли сможете. Хотя формально вы положение о подчиненности не нарушаете, но тем не менее. Но ты заранее не грусти, может, это и к лучшему. Круглые сутки вместе быть – это никакого терпения не хватит, чтоб Жору вынести.
– И кому надо будет уйти?
Полковник поежился под пристальным взглядом Виктории.
– Вот только не надо меня гипнотизировать. Еще куча времени впереди, да и кадровые вопросы не в моей компетенции. Опять же, какие будут вакансии. Если подвернется хороший вариант для Георгия, так почему им не воспользоваться, а может, что-то тебе приглянется. Давай пока гадать не будем. Договорились?
– Договорились, – кивнула Крылова, но по ее лицу было видно, что договор особой радости у нее не вызывает.
– Хорошо, тогда давай поработаем. – Реваев открыл лежащую перед ним папку с материалами дела, поправил чуть сползшие вниз очки и некоторое время задумчиво смотрел на лежащие перед ним документы. – Я тут посидел вечерком, полистал бумажки. Вот что думаю: наш похититель действует по четкой схеме. Отлавливает мамочек с детьми, дальше действует очень быстро и жестко, такое ощущение, что человек подготовленный. Все способы передачи денег, что у него были, очень толковые, и видно, что он изначально настроен на то, что его будут пытаться взять на передаче. Действует не на авось. Если деньги получены, в течение суток ребенок находится. То есть насилие как таковое не его цель.
