Одна с настоящей горячей душой.

И эта звезда постоянно со мной.

Она, как маяк, в этом космосе вечном,

Как светоч, во времени столь быстротечном -

Лихой астронавт среди звёздного мира,

Прекрасная девушка с именем Вира.

Добрые руки, отважное сердце.

Мечтая о космосе с раннего детства,

"Летать мне на звёзды", – она так сказала.

И вот контактёром та девушка стала.

Разумную жизнь на планетах встречает.

Любовью на ласку ей там отвечают.

Летает на "Клёне" средь станций межзвёздных.

Товарищ надёжный в работе серьёзной.

Как вы б ни искали на всём белом свете,

Но лучше её никого вам не встретить.

Я счастлив, что с нею работаю рядом,

Мы связаны вместе единым отрядом.

Я б песню о ней непременно сложил

И лишь для неё во вселенной бы жил…

– Неужели бы ты обо мне песню сложил, Шурик? – в дверях командного отсека появилась Вира. Следом за ней протиснулся Лёлик, подкатился к пульту и, забравшись в кресло, по-хозяйски расположился в нём.

– Хорош гусь, мог бы даме место уступить, – проворчал Александр.

– Ну что ты, Шурик, пусть сидит, как тебе не стыдно, – поспешно оборвала его Вира.

Она отошла от кресла и села прямо на столик соседнего пульта, рядом с командиром. Губы её непроизвольно расползались в улыбке. Вира всегда улыбалась, когда мыслями обращалась к чему-нибудь приятному. Здесь, на звездолёте, её часто можно было заметить

улыбающейся, так как она постоянно думала о Германе. Находясь рядом с ним, она была счастлива просто потому, что видит его. И сейчас, когда огромные глаза командира были так близко перед ней, никак не могла сдержать улыбку на своих непослушных губах.

– Что такое "гусь"? – невозмутимо прозвенел Лёлик.

– Ну… это такая земная птица… с перьями, – попытался объяснить навигатор.

– Но на мне же нет ваших перьев? – искренне недоумевал житель Феллы.

– Не слушай ты его, Лёлик, – примирительно произнесла Вира. – Он любого может назвать всем, чем угодно. Он у нас с приветом.

– А где у него этот привет? – заёрзал в кресле совсем сбитый с толку Лёлий.

У Виры сделалось такое растерянное лицо, что все дружно захохотали.

– Да, Александр, поэт ты хороший, а вот Лёлика от гуся отличить не можешь. Как же это ты так? – смеясь, проговорил командир. – И привет свой прячешь от всех. Ну, а стихи, в самом деле, замечательные. Правда, Вира? Прочти ей ещё раз, – обратился он к навигатору. – Сочини что-нибудь и об этом нашем путешествии, о Лёлике, о Фелле. Можешь вести летопись наших полётов в стихах, вроде дневника. А, Шурик? нам вместе теперь летать и летать, жить одной семьёй, работать и открывать новые тайны вселенной. Без нас ни одно исследование не обойдётся. Правда! Мы с вами столько дел наворотим, горы свернём. Честное слово, я рад, что вы оказались со мной, что именно вас направили на "Клён". О, – он взглянул на часы, – пойдёмте в узел связи. Время. Скоро начнётся Звёздный Час.

Первым в кресло для переговоров сел Далинский. За день накопилась масса сведений для передачи на Землю, кое-какие вопросы и справки. Нужно было сообщить о корректировке траектории движения к показавшемуся Алансолярию и условий посадки. Матовый экран,

готовый вспыхнуть через несколько минут, притягивал к себе нетерпеливые взоры Виры и Александра, пристроившихся сзади кресла. На стене горело световое табло часов, которые начнут сейчас отсчёт такого желанного и такого короткого Звёздного Часа.

И вот на экране появился наземный Центр связи, с которым вёл свои переговоры "Клён". Экипаж внимательно, с интересом следил за тем, как командир проводил сеанс. Он конкретно и чётко докладывал суть дела, без лишних эмоций выслушивал все данные с Земли, почти сразу, тут же принимал необходимые решения и сообщал на Землю. Закончив, Далинский попрощался и встал с кресла, освобождая его для Вирии. Она от нетерпения чуть не бегом кинулась туда. Герман улыбнулся, наблюдая, как она поудобней устраивается в нём на свои двадцать минут свидания с домом, и тихонько вышел из отсека, направился к себе.

Командир вошёл в свою комнату и, почти не включая освещения, прилёг на диван. Он часто отдыхал вот так, лёжа в полутьме с открытыми глазами, расслабившись, не заставляя себя ни о чём думать. Над головой, свешиваясь с потолка, слегка раскачивался забавный чёртик, сделанный из какого-то недавно открытого материала, названия которого Герман и не знал. Эту игрушку подарила ему жена, ещё когда они летали вместе. Далинский хранил её, как талисман. Теперь он расстался с женой, а чёртик всё также болтался на ниточке в его комнате. Это была не память о жене, а просто Герман верил, сам не зная почему, в якобы существующую таинственную силу талисмана. С ним он не расставался ни в одном полёте.

Как могла получится такая нелепая история в его жизни, думал Герман, наблюдая за чёртиком, медленно поворачивающимся в воздухе.

Он уже не в первый раз задавал себе этот вопрос и никак не мог найти удовлетворяющего себя ответа. Как могло произойти то, что его жена, его друг, которую он знал, казалось бы, до мельчайшей чёрточки, с которой они так хорошо понимали друг друга, оказалась способной совершить подлость, предать дружбу, любовь, опуститься до малодушия? Неужели он, так хорошо разбирающийся в людях, за всю их совместную жизнь не смог разглядеть в ней этих качеств! Или они появились теперь? Но отчего? Герман во всём винил себя. Он считал, что сам виноват больше всего, потому что как-то не поговорил с женой, не удержал её. Им в то время полностью, беспредельно, овладела гордость.

"А может быть она всегда была такой? – он стал припоминать все подробности их жизни. – Я просто не замечал, не хотел ничего замечать, слишком любил её".

Герман снова и снова вспоминал всё, что было прожито. Но видеть жену он больше не хотел.

"Каким же вырастет наш сын? Он уже стал таким самостоятельным, работает. Как давно я его не видел."

Далинский с грустью подумал о том, что даже Звёздные Часы, способные подарить встречу с человеком, находящимся в любой точке Солнечной системы, не могут помочь ему повидаться с сыном. Он опять вспомнил, как по-детски Вира кинулась к экрану видеосвязи, на котором должны были появиться её родные. "Счастливая. Я уверен, она сейчас болтает о совершеннейших пустяках, а потом будет жалеть, что не поговорила о главном. Они с Александром совсем не умеют анализировать свои мысли, отбирать основное, полностью использовать отведённое им время на самое необходимое, укладываться в жёсткие временные рамки. Ничего. Со временем научатся. Им ещё многому придётся научиться, набраться опыта. Все-таки быть звездолётчиком – не цветочки разводить, хоть и летаешь ты всего-навсего на транспортнике. Каким несмышлёнышем пришла ко мне Вира, как трудно ей было первое время, меня она, кажется, даже немного побаивалась. Не сразу удалось приручить её. А сейчас она лучший мой друг и помощник… Неужели? По-моему, она в меня влюблена. Нет, я не ошибаюсь. Мне кажется, я читаю в её глазах нечто большее, чем просто привязанность товарища по работе… в её странных прозрачно-голубых глазах. Да, глаза её, действительно, необычные, прав Шурик. Бедняга! Вот он определённо её любит, а она как не

замечает этого. Милая девушка, что она во мне нашла? Угрюмый, уже немолодой тип, которому и место-то нашлось только здесь, в пустом пространстве между тем и этим, и никто его не ждёт, у которого нет ни одной души на Земле, кто бы постоянно думал о нём. Куда мне

до этого доброго весельчака Александра Лоре, до его молодости и энергии. И стихи я писать не умею. А Вира вот другая. Она ещё очень молода, но уже хорошо разбирается в жизни, в людях. Удивительная душа у этой девочки, открытая, чистая, нет ни тени затаённой