– Это они так землян называют, – ответил Паттерсон. – Слушайте, В-Стивенс: для нас с вами это совсем не «наш народ – ваш народ». Мы принадлежим к одной и той же расе. Ваши предки – земляне, поселившиеся на Венере в начале двадцать первого века.

– Ваши отличия от землян – всего лишь мелкие мутации адаптивного плана, – заверил В-Стивенса Ле Марр. – Мы все еще можем производить совместное потомство, а значит, принадлежим к одному биологическому виду.

– Можем, – криво улыбнулась Ивлин Каттер. – Только кому же вздумается производить потомство от утколапых или от ворон?

Какое-то время все молчали. В машине, приближавшейся к больнице, стало душно от пропитавшей воздух враждебности. Венерианская девушка, по-прежнему сжавшаяся в комок, молча курила, опустив полные ужаса глаза.

У ворот Паттерсон притормозил и показал пропуск. Охранник махнул рукой, и машина снова набрала скорость. Убирая пропуск в карман, Паттерсон наткнулся на какой-то предмет и вдруг вспомнил:

– Вот почитайте, может, сумеете отвлечься ото всех этих неприятностей. – Он кинул В-Стивенсу короткий круглый металлический пенал. – Вояки вернули сегодня утром. Говорят, какая-то канцелярская ошибка. Изучите сами, а потом передайте Ивлин; вообще-то, это по ее части, но я посмотрел и заинтересовался.

Открыв пенал, В-Стивенс занялся его содержимым. Самое обычное прошение о предоставлении места в государственной больнице, помеченное регистрационным номером ветерана войны. Ветхие, покрытые грязью и пропитанные потом пленки, рваные и истертые бумаги. Чем-то заляпанные листики металлической фольги, которые годами складывались и разворачивались, лежали в кармане гимнастерки, надетой на чью-то потную грудь.

– А что, это так важно? – раздраженно поднял голову В-Стивенс. Паттерсон вывернул машину на стоянку и заглушил мотор.

– Обратите внимание на номер, которым помечено прошение, -сказал он, открывая дверцу. – У просителя имеется ветеранское свидетельство – с регистрационным номером, который до настоящего момента не присвоен даже новобранцу, какие уж там ветераны.

Совершенно ничего не понимающий Ле Марр беспомощно перевел взгляд с Ивлин Каттер на В-Стивенса.

Охватывавшая костлявую шею старика С-петля (слуховой аппарат) вывела его из беспокойного, волнами накатывавшего оцепенения.

– Дэвид Ангер, – повторил жестяной голос. – Вас просят вернуться в больницу. Вам нужно немедленно вернуться в больницу.

Что-то проворчав, старик потряс головой и кое-как пришел в себя. Крепко вцепившись в свою алюминиевую трость, он поднялся с мокрой от пота металлической скамейки и заковылял в направлении спасательной эстакады – так он называл про себя выход из парка. Ведь только-только он стал засыпать, отключился от этого слишком яркого солнца, от визгливого смеха детей, от всех этих молокососов в форме и девиц… На краю парка две неясные тени, крадучись, пробирались среди кустов. Не веря своим глазам, Дэвид Ангер остановился и начал приглядываться к беззвучно скользящим по тропинке фигурам. Его поразил звук собственного голоса; полные ярости и отвращения вопли громким эхом раскатывались по парку. Он орал изо всех сил, во все горло.

– Утколапые! – кричал он, пытаясь бежать следом за ними. -Утколапые и вороны! Помогите! Да помогите же кто-нибудь!

Задыхаясь, хватая воздух ртом, он размахивал тростью и ковылял за этими фигурами – марсианином и венерианцем. Появились люди, на лицах большинства из них читалось полное недоумение. Собралась небольшая толпа, все стояли и смотрели, как дряхлый старик пытается догнать убегающих иноземцев. Истратив остаток сил, он натолкнулся на питьевой фонтанчик и тяжело осел на асфальт; негромко звякнув, покатилась выскользнувшая из пальцев трость. Его сморщенное лицо приобрело багрово-синий оттенок, чудовищный след ожога еще отчетливее выступил на пятнистой коже. Единственный глаз старика налился кровью, сверкал гневом и ненавистью, на бескровных губах пузырилась слюна. Он жалко размахивал иссохшими, похожими на птичьи лапы, руками, указывая на фигуры, скрывающиеся в кедровой роще на противоположном краю парка.

– Остановите их, – бормотал Дэвид Ангер, заливая слюной подбородок. – Не дайте им уйти! Да что же с вами такое? Трусы!

– Ну чего ты расшумелся, папаша, – добродушно тронул его за плечо какой-то солдат. – Они же никому не мешают.

Трость, подобранная Ангером с земли" просвистела в сантиметре от головы солдата.

– Трепло! – хрипло выкрикнул он. – Ну какой из тебя солдат? Старика прервал приступ тяжелого удушающего кашля он согнулся пополам, хватая ртом воздух.

– В наше время, – прохрипел он наконец, – мы обливали их ракетным топливом, вздергивали и поджигали. И отрубали ихние вонючие утиные и вороньи лапы!

Мутантов остановил выросший на их пути полицейский.

– А ну-ка, проваливайте отсюда, – угрожающе приказал он. – Вам здесь не место.

Замершие было беглецы торопливо направились к выходу, но полицейскому этого было мало; лениво подняв дубинку, он ударил марсианина поперек глаз. Ослепленный, согнувшийся от страшной боли, марсианин покатился в кусты.

– Вот это уже получше.

В задыхающемся голосе Дэвида Ангера появился намек на удовлетворение. – Мерзкий, грязный старикашка. – На него смотрело побелевшее от ужаса женское лицо. – Вот из-за таких, как ты, все и происходит.

– А ты кто такая? – взвизгнул Ангер. – Тебе что, вороны нравятся?

Толпа начала расходиться. Тяжело опираясь на трость, Ангер снова заковылял к выходу. С трудом передвигая ноги, он непрерывно бормотал какие-то угрозы и проклятия, отплевывался и сокрушенно тряс головой.

У дверей больницы старик все еще дрожал от ярости и возмущения.

– Чего надо? – грубо спросил он, подойдя к стоящему посреди приемного покоя столу. – Не понимаю, что у вас тут происходит. Сперва вы будите меня, как только я по-настоящему уснул в первый раз за время пребывания в этом вшивом городишке, и что я вижу потом? Двух утколапых, нагло разгуливающих по парку среди белого дня.

– С вами хочет побеседовать доктор Паттерсон, – терпеливо прервала его сестра. -Триста первый кабинет. Проводите мистера Ангера в триста первый, – кивнула она роботу.

Старик мрачно побрел за роботом, шагающим точь-в-точь, как человек.

– А я-то думал, что все жестянки переколотили еще на Европе в восемьдесят восьмом. Ничего не понимаю, – сказал он роботу. -Чем занимаются все эти пай-мальчики в военной форме? Шляются, понимаешь, развлекаются себе, хихикают и лапают девок, которым, видно, делать больше нечего, кроме как валяться на траве в чем мать родила. Нужно что-то делать…

– Сюда, пожалуйста, – сказал робот, открывая дверь кабинета.

Опираясь на свою алюминиевую трость и все еще горя возмущением, старик остановился перед столом врача. Вэйчел Паттерсон слегка привстал и кивнул головой;' врач и пациент смотрели друг на друга внимательными, оценивающими глазами – тощий, горбоносый, изуродованный в бою старый солдат и респектабельно одетый доктор: темные, начинающие редеть волосы аккуратно причесаны, добродушные глаза прикрыты очками в тяжелой черепаховой оправе. А рядом, с бесстрастным видом посторонней наблюдательницы, Ивлин Каттер – в ярких губах зажата сигарета, золотистые локоны откинуты назад.

– Я – доктор Паттерсон, а это – мисс Каттер. Садитесь, пожалуйста, мистер Ангер. – Паттерсон задумчиво взял одну из разложенных на столе мятых, грязных пленок, взвесил ее на ладони и вернул на место. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Тут у нас возникли некоторые… неясности. Скорее всего -обычные канцелярские накладки, но давайте уж решим эти формальности…

Ангер осторожно присел на край стула.

– Сплошная бюрократия! Я здесь уже целую неделю, и каждый день здесь что-нибудь новенькое. Наверное, они считают, что мне следовало лечь на улице и сдохнуть.

– Согласно этим документам вы здесь уже восемь дней.

– Ну конечно же, восемь. Если так сказано в бумажках, значит, так оно и есть, – голос старика был полон сарказма.