Вставная челюсть спустилась с люстры, как огромный инопланетный паук. Этого зрелища не выдержали и тренированные нервы бабы Нюры. И она тоже упала в обморок.

На крики прибежала бабушка, следом Ленка с Веркой и папиным сапогом…

Потом бабушка опять пила таблетки, давала их бабе Нюре и бабе Тоне. Так и сидели они до вечера – чаи гоняли, меня пакостником называли. Бабушка, правда, защищала, но куда ей против двоих.

А я отмывал окно и сапог и думал, что теперь-то бабки по всем соседкам пройдутся, всех оповестят, дескать правы они были насчет меня. Это раньше можно было на малолетство списать мои шалости, а теперь-то я взрослый – восемь лет и первый класс за плечами. Эх…

Когда сырое белье вывешивают на мороз, то вода начинает испаряться, поскольку ее температура выше, чем у окружающего воздуха. Мы даже видим, как от белья "валит пар".

Однако, вскоре температура воды опускается до нуля и она замерзает. После этого начинается процесс сублимации.

Сублимация – это испарение твердого вещества.

В нашем случае испаряется лед! И заметьте, чем сильнее мороз, тем меньше влажность окружающего воздуха и тем сильнее лед испаряется.

Проведите эксперимент: зимой – в мороз! – повесьте на улице (или на балконе) влажную ткань. Можете взять свою футболку. Она вскоре заледенеет и станет словно деревянная, но тыкать лыжной палкой в нее все же не стоит – наш опыт в другом. Через несколько дней занесите футболку домой. Она будет казаться вам все еще влажной, но когда согреется, вы увидите, что она почти сухая. А еще очень вкусно пахнет морозом.

Раньше, когда еще не было холодильников, хозяйки садили травяных лягушек в молоко, чтобы оно не скисало. Выдумки, скажете вы. А вот и нет!

Группа химиков из МГУ им. Ломоносова провела эксперимент с лягушками и молоком и подтвердила – да, молоко не портится.

В чем же дело?

Химики выяснили, что кожа лягушек выделяет особые вещества — пептиды, которые обладают противомикробным и антигрибковым действием. Причем некоторые из них эффективнее многих современных лекарств с синтетическими антибиотиками.

Именно пептиды и предохраняют молоко от прокисания.

Внимание! В молоко запускали только травяных лягушек – самый распространенный у нас вид. А некоторые амфибии, к примеру, жерлянки и чесночницы, выделяют ядовитую слизь, и их не то что в молоко садить, даже в руки брать не надо.

– Вовка, мы с мамой завтра приедем! – папин голос в телефоне звенел от радости.

Я тоже обрадовался. Все-таки в деревне хоть и интересно, но скучновато одному. Из ребят здесь были только Ленка с Веркой, но не играть же с малышней. А с папой можно заняться чем угодно.

Я сразу спросил:

– Рыбачить пойдем?

– Пойдем, – согласился папа. – Обязательно даже пойдем! Ох, как я мечтаю о жареной хрустящей рыбешке с яйцами и зеленым луком…

Я сглотнул слюну. Вроде и накормила меня бабушка вкуснющим борщом со сметаной, а все равно сглотнул.

– И в лес с палаткой? – спросил я.

– И в лес с палаткой, – подтвердил папа. – И купаться каждый день будем. Плавать тебя научу.

Я молча засопел в трубку. Папа тоже молчал. Он знал, что воды я боюсь до ужаса. Даже по колено в воду боюсь зайти. Отчего так, мама с папой не понимали. Никогда я не тонул, не смотрел страшные фильмы про акул или еще что, просто однажды, года в три, отказался залезать в ванну. Сейчас-то я, конечно, моюсь в ванне, но в реку все равно не захожу.

Мы еще упрямо помолчали в телефоны, а потом папа принялся рассказывать, какой он купил казан для наших походов, что уже проверил палатку и запасся охотничьими непромокаемыми спичками. Мы проболтали еще полчаса, пока ему не поступил срочный вызов.

Папа у меня хирург, и сейчас он был на ночном дежурстве. Выходит, завтра он освободится не раньше восьми, и пока они с мамой соберутся, пока по магазинам… В общем, приедут не раньше обеда. Зато на целый месяц! У папы отпуск!

До полуночи я ворочался, представляя нашу с ним деревенскую жизнь, а потом подумал, что завтра будет не до рыбалки. И я решил устроить папе сюрприз: порыбачить с утра, а на обед бабушка пожарит мой улов. Я даже зажмурился от удовольствия, представив, как папа будет хрустеть тонкими рыбешками и с гордостью поглядывать на меня – вот, мол, какой сын-добытчик.

Из-за ночных фантазий я долго спал. Проснулся от звонких голосов Ленки с Веркой, которые спрашивали бабушку, когда я выйду гулять.

Я скривился, будто на лего наступил – такая же досадная мелочь под ногами, как Ленка с Веркой. Играли бы вдвоем в свои куклы!

Выпив кружку молока, я схватил краюху хлеба, удочку и ведерко и побежал на речку. Бабушке сказал, что вернусь к обеду, рыбы принесу.

Она только крикнула вслед:

– Смотри, осторожнее там!

Это она всегда кричит, хоть в лес я пойду, хоть на дерево полезу. Обязанность у бабушек такая – про осторожность кричать.

За воротами я наткнулся на девчонок. В глаза сразу бросилось пышное желтое платье, в котором Ленка была похожа на огромный подсолнух. Девчонки счастливо заголосили и кинулись ко мне. Я – от них. А они – за мной!

Я остановился и говорю:

– Вам же бабушки запретили со мной играть.

А Ленка сощурила глазенки, голову к плечу склонила и этак хитро говорил:

– А мы им не скажем.

– Все равно, – говорю, – я на речку пошел, рыбачить. Нечего вам там делать. У вас и удочек-то нет!

– Мы только посмотрим, – заканючила Верка. – Ну пожалуйста, Вовочка…

Я опешил, а потом как рявкну:

– Я – Вовка! Ясно тебе? Вовка, а не Вовочка!

– Ясно, ясно, – закивала Верка.

Я развернулся и пошагал к Быстрице. Так называлась речушка, на берегу которой стояла наша деревня. Думаю, речку назвали так за стремительное течение.

Весной, когда по крутым склонам в нее сливались все талые воды, она была по-настоящему опасной: глубокой, мутной, бурливой. Летом Быстрица мельчала, вода становилась прозрачной, как стекло, но неслась по-прежнему споро, будто торопилась по важному делу. Даже кораблики по ней пускать не интересно, они слишком быстро уплывают и теряются из виду.

В прошлом году я вырезал деревянную лодочку, выстругал мачту, приладил ее на термоклей, парус вырезал из старой футболки – целый день возился. А лодка возьми да уплыви. Я-то надеялся удилищем ее к берегу подогнать, но куда там! Не догнал.

Всю дорогу позади слышались шепотки и топот ног. Девчонки все же увязались за мной.

На берегу я нашел тропку, ведущую к воде, и аккуратно спустился на голый земляной выступ.

Речка тихонько журчала у самых ног, ветерок шелестел в густой траве, обдувал лицо, а над головой звенели комары, обещая устроить кровавый пир. Но их обещания меня не страшили – в кармане лежал полураздавленный тюбик с мазью от кровососов.

Я раздвинул удочку на всю длину, и она вспыхнула на солнце алым лучом бластера. По крайней мере, именно так я его представлял.

Вместо червя на крючок я прилепил комочек мякиша. Здешняя рыбешка любит хлеб и охотно глотает такую наживку.

Я закинул удочку.

По воде шла беспрерывная рябь, глаза слепило, и поплавок сразу затерялся среди солнечных бликов. Впрочем, я не переживал. Подсекать, как папа, все равно не умел, так что вытаскивал рыбу только, когда она плотно садилась на крючок и тянула его вниз. А это и руки чувствуют. Вытащу.

Прошло минут пять. Рыба не клевала. Я обновил наживку и снова закинул. Прошло еще минут пять. Клева не было… Сверху доносились звонкие девчачьи голоса, смех, и то и дело Ленка с Веркой спрашивали: