— Все уже валите отсюда! Все пироги сожрали, троглодиты! — ворчал Фунчоза.

А сам все никак не мог нацеловать трехлетнего Тамагочи Второго, держа малыша на коленях.

— Пап-мам, пока! Люблю вас!

— Пока!

— Тесса, до завтра!

— Пока, ребят!

— Давайте уже валите и заберите этих сопляков с моего участка!

Веселые смешки огромного семейства растворялись в ночи. Зажглись первые фонари, а я все никак не хотела уходить. Тут было так уютно, прямо как дома. Не как в моей одинокой квартирке в одну комнату, а в настоящем доме со смехом детей, запахом яблочного пирога и пердежом бесцеремонного Фунчозы.

Я думаю, что он понимал, как мне тут нравится, потому и никогда не гнал прочь, позволял сидеть на его крыльце столько, сколько мне было необходимо, чтобы накопить эту энергию для продолжения моего пути. Потому и пердел. Знал, что не уйду. Садист-мучитель.

Теперь мы уже втроем сидели за столом. Три бывших Падальщика. Даже поверить не могу, что эти двое стариков были грозой всех солдат и зараженных.

— А тебе хер на палочке, а не дети, — сказал он, попивая горячий чай.

— Это точно, — поддакивала хихикающая Вьетнам.

— Может если повезет и мир снова скатится в жопу, появятся сиротные дома, выберешь себе хорошенького какого-нибудь.

— Никогда не допущу этого дна, — ответила я.

— Уж лучше постарайся. А то не видать тебе лимонада на крыльце, — сказала Вьетнам.

— Спасибо вам, ребят. За все.

— Что это я слышу? Сентиментальности? Давай-ка прекращай, не то огрею тростью!

Я посмеялась.

— Вечно раскиснешь в этот день, а нам развлекать тебя, — ворчал он.

И был прав. Я всегда приходила к ним накануне праздника, чтобы набраться сил выступить на трибуне, ободрить тридцать тысяч человек, просто продолжить стараться.

— Иногда кажется, что силы иссякают, — тихо прошептала я.

— А ты трахайся побольше. Хочешь насадку дам? С мылом помой и нормально.

— Уф, Фунчоза.

— А я серьезно. На одном благородстве не выедешь. Одним лишь «должен» не вытянешь все это дерьмо. Наполняй жизнь маленькими радостями: яблочным пирогом, лимонадом, прогулкой по грибы, избиением Калеба тростью, насадкой… серьезно говорю, возьми, не пожалеешь. Если не жить вот такими мелочами, жизнь смысл теряет. В тебе морального долга столько, что поражаюсь, как еще не захлебнулась. Хоть сама знаешь, за что борешься?

— За жизнь людей.

— Двойка тебе!

Трость ударила по лбу.

— Ай! — завопила я, зажимая лоб.

— За свою жизнь борись! Делай свою жизнь прекрасной! Люби каждый ее момент, а если не любишь, значит сделай так, чтобы полюбить. Остановись в своей гонке на миг. Осмотрись вокруг. Подыши. Почувствуй каждый атом окружающего тебя пространства, проникнись им и скажи сама себе, за что ты благодарна вот прямо сейчас.

Пришлось постараться, чтобы найти то, что мне нравилось сейчас. В ежедневной рутине с далеко горящей целью под названием «спасение всего человечества» я и впрямь перестала замечать мир вокруг.

— Лимонад и впрямь вкусный, — начала я.

— А то!

— И погода хорошая.

— Ваще шик!

— Томас электрогранату сделал.

— Просто зверь!

— Тамагочи Второй смешно соску сосет.

— Милипусик жесть!

— Сегодня проснулись еще четверо зараженных. В столовой подали прикольный рисовый пуддинг. Сняли новый фильм ужасов на руинах Желявы, — меня понесло.

Я перечисляла долго, Фунчоза улыбался и кивал. Терапия сработала. Жизнь стала чуточку прекрасней.

— Тяжко забыть все то дерьмо, — говорила Вьетнам. — То и дело возвращаешься туда, думаешь что надо было поступить вот так или вот так, спасли бы больше народу. А потом смотрю на все, что имею и сейчас, и понимаю, что и так все зашибись. Ничего бы не меняла.

— А призраки всегда буду стоять за нашими спинами. Это неизбежно. Но не думаю, что они стоят и ненавидят нас. Когда я стану призраком, я буду пинать тебя под зад, — сказал Фунчоза. — Думаю, они занимаются примерно тем же самым.

— Иначе их жертва будет напрасной, понимаешь?

— Да. Ты должна им один большой и дружный мир во всем мире!

— Так что это твой моральный долг — радоваться жизни.

— А это значит, что ты должна этим призракам ежедневный грандиозный трах в насадке. На возьми.

Мы дружно смеялись, заканчивая наши посиделки вполне стандартным разговорами о прошлом.

По пути к калитке охватила грусть. Я обернулась.

— Каждый раз думаю о том, что это может быть последний раз, когда я вас вижу, — сказала я.

— Не выпендривайся! Ты тоже подохнешь. Не так скоро, но все равно подохнешь!

— С тобой всегда наши дети…

— Да! Можешь взять у них материал и клонировать нас…

Вьетнам врезала подзатыльник мужу и продолжала:

— Мы никогда не уходим отсюда по-настоящему. Этот дом всегда готов тебя полечить.

— Мы оставим подробные инструкции Такуми. А насадку ищи в верхнем ящике комода.

Я улыбнулась, послала им поцелуй, как все их дети, помахала и оставила Фунчозу с Вьетнамом в их уютном мире.

Картина того, как они вдвоем сидят на крыльце и попивают лимонад, навсегда закрепится в моей памяти.

Я вошла в квартиру, запахло горячим поп-корном.

— Эй, а я думал, ты будешь работать, — Калеб стоял посреди кухни с миской поп-корна и бутылкой пива.

— Доставай вторую. Пойдем смотреть фильм, — ответила я.

— Обожаю Фунчозу, — Калеб закатил глаза в экстазе.

Мы завалились на диван с ногами, запустили телесистему с жестким диском.

— Говорят, сняли фильм ужасов на Желяве, — сказал Калеб.

— Может, лучше что-то из классики?

Мне нравилась идея возрождения кинематографа, но, как и любому старику, казалось, что все, что снимали сегодня, было шлаком. Нам было еще далеко до тех шедевров, что творили создатели спецэффектов.

А потому выбор пал, разумеется, на комедию под названием «Обитель зла».

Жизнь засверкала радостными бликами просто оттого, что мы лежали в обнимку, закидывались горстями поп-корна, пили холодное пиво и хихикали над зомби.

26 февраля 2171 года. 10:00

Маргинал

Ракета-носитель «Вулкан» торжественно сверкала белизной под палящим солнцем пустыни Бадын-Джаран, на краю которой функционировал космодром Цзюцуань. Восстановленный из руин сорок лет назад, он быстро вернул свой статус действующей площадки запуска космических аппаратов, а сегодня станет триумфатором в шествии человечества к звездам.

К ракете, как паразит, липнет первый многоразовый космический корабль, собранный на основе чертежей американской компании совместно с усилиями китайских инженеров и физиков. Стилизованно раскрашенный в черные и белые цвета, корабль гордо носил имя «Бридж»[1], так символично подходивший этому переломному моменту человеческой истории. Мы наконец перекинули мост к звездам, к соседней планете, готовы отправиться в далекие путешествия, чтобы дальше писать свою противоречивую историю.

К лестнице, ведущей к люку корабля, под щелчки фотоаппаратов и торжественные речи шли семь астронавтов. Лучшие из лучших, выносливые из выносливейших. Те, кто никогда не боялся жертвовать собой ради других, кто всегда загонял страх в угол и настойчиво шел до победного конца.

Им предстоит семимесячное путешествие к Марсу, где их уже ждут маленькие помощники, отправленные туда десять лет назад. Сначала спускаемые аппараты привезли марсоходы, которые выбрали оптимальное место для возведения первой колонии. Потом к ним прислали грузы, и шустрые роботы уже воздвигли четыре купольных модуля — будущий дом для первых людей: тех самых — лучших из лучших. Как только космонавты ступят на красную планету, они обретут новый дом, будут строить его с нуля, создавать свой безопасный мир, лелеять его и оберегать.

Вирусная пандемия многому научила людей. Но в первую очередь они осознали свою ответственность перед вселенной, перед богом, перед тем, кто позволил им жить в райском саду под названием «Земля». Ответственность создавать и защищать, творить и охранять эту жизнь, уважать ее и ценить. Человеку прошлого не было суждено ступить на новую планету, потому что эксплуататорский разум разрушил бы новый дом. Но менталитет человека, пережившего конец света, позволил увидеть свои ошибки, дать новые клятвы и обрести разум творца.