– Прежде чем ты что-либо скажешь, пообещай мне, что впредь не будешь так испытывать мое сердце. Ты хоть раз задумывался, что может произойти? Это одна из самых высоких стен замка! Ты сможешь уберечься от ножей, от мечей, от стрел, но от собственной глупости кто тебя убережет? И к тому же…

– Но я…

– …не нужно волновать подданных своим бесстрашием. Помни, это только твое преимущество, не заставляй твоих близких рисковать жизнью.

Королева всегда договаривала свою мысль, несмотря на бестактность сына. Эта была одна из тех крохотных черт, которая выдавала ее истинный возраст, скрывающийся за неувядаемой внешностью.

Она с любовью и строгостью смотрела на сына. Это служило ему разрешением повторить свою несдержанную фразу.

– Ваше Величество, новость о турнире застала меня врасплох. Как такое возможно! Я же просил…

– Я знаю, что ты просил.

– И вновь остался не услышанным! – Юноша зашагал по комнате. – Прошлый турнир был неделю назад. Я убил четверых. Разве было мало крови? Или этого уже недостаточно?

– Ты прав, – спокойно и размеренно говорила она, не отводя от него взгляда, – но цифра не так важна. Важнее то, что ты чувствуешь, убивая.

– Вы знаете, что я чувствую!

Воцарилась тишина. Казалось, Верена хотела что-то сказать ему в ответ, но вместо этого с губ ее сорвался только разочарованный вздох.

– Почему ты такой… – прошептала она, устав от очередного разговора. – Зачем тебе было дано так много упрямства, но так мало желания быть лучше других? Это твоя слабость, Даниэль, когда-нибудь тебе придется от нее избавиться.

Верена никогда ничего не говорила просто так.

Они поразительно смотрелись вместе. Его мужественные скулы и молодость вторили ее свежести и красоте. Ее накопленная веками рассудительность вторила его безрассудству. Во всем естестве ее – власть. Черты лица, манера говорить и спорить кричали всем об их родстве, хотя родственниками по крови они никогда не были.

В день их первой, роковой, встречи мальчик уже успел потерять почти все. Именно в этот день он впервые увидел черных всадников, въехавших в деревню со стороны Шварцвальда через главные ворота на внушающих ужас огромных лошадях, закованных в броню. Все было так, как мать и рассказывала в своих историях, только гораздо страшнее, и если бы к тому моменту они с отцом были еще живы, то обязательно прошептала бы своему сыну: «Я же говорила, что они существуют». Но она умерла от беспощадной болезни, как умерли почти все жители деревни… Изумление и ужас охватили горстку выживших. Разве воинственного вида всадники могли убедить обессиленных, но все еще защищающихся селян в своих благих намерениях? Только годы спустя Даниэль узнал, что тогда Верена сделала первую и единственную попытку контакта с людьми. Первый и единственный раз предложила помощь вопреки правилам. Но разве поверит толпа в минуты крайнего отчаяния в благородность чьих-либо помыслов? Поняв, что медлить нельзя и что помощи их не ждут, всадница во главе отряда приказала развернуть коней, однако в последний момент что-то заставило ее обернуться. Недалеко от ворот частокола, которым была окружена деревня, рядом с разрушенным жилищем, которое уже невозможно было назвать домом, сидела крохотная трехлетняя сирота, брошенная и исхудавшая от болезней. Сердце любой матери дрогнуло бы в этот момент, но только женщина, никогда не бывшая матерью, могла понять, как этому крохотному существу не хватало жизненных сил. Всадница жестом поманила к себе одного из сопровождающих и отдала краткие распоряжения. Ребенок даже не подумал сопротивляться и в мгновение ока оказался в седле подле всадника, и уже только мгновение отделяло похитительницу от открытых ворот, как вдруг лошадь ее поднялась на дыбы, вскинув гриву и обнажив зубы. Наспех утихомирив разбушевавшееся животное, Верена не поверила своим глазам: между взбешенными лошадьми бегал мальчик, совершенно не боясь попасть под копыта, и пытался уцепиться за узду лошади.

– Только прикажите, Ваше Величество… – потеряв терпение, крикнул всадник, обнажая меч над головой мальчика.

Но крик мальчика, донесшийся до ее слуха среди общей сумятицы, поразил ее: он просил взять его с собой! Вместо слов королева подъехала к храбрецу и сама протянула ему руку.

Уже позже, в замке, когда Верена лично присутствовала при приготовлениях детей ко сну, когда сидела рядом с изголовьем кровати Даниэля, когда говорила с ним, удивляясь его редкому имени и его рассудительности для такого юного возраста, она поняла, что девочке он совсем не брат. Но на ее вопрос, зачем же он тогда бросился ее защищать, он ответил: «Одна в вашем мире эта девочка не выживет». Этот день навсегда врезался в память Верены как день, когда она обрела сына.

И теперь у нее были все основания быть уверенной, что по прошествии стольких лет подданные забудут о цвете его крови, об алом, пылающем цвете, который у каждого ассоциировался только с одним – людьми. И верить в то, что со временем не только кровь, но и юношеская безрассудность и упрямство могут поменять свой цвет на более благородный. И соответствовать и статусу, и ее взглядам на его будущее. Так всегда было в царстве вардаров. Так должно было быть в этот раз. Но впервые в жизни она видела рядом с собой достойного юношу, который, к ее тягостному сожалению, не желал прислушиваться к ее просьбам. Не хотел выполнять ее приказов. Не собирался стать частью уготованного ему великого будущего.

И вот теперь отчаяние ее уже переходило в стадию наваждения, когда единственным избавлением от навязчивой мысли может быть только беспрекословное подчинение объекта ее любви. Но она недооценивала Даниэля.

– Ты будешь участвовать в турнире наравне со всеми. – Голос ее был властен и непререкаем. – Я лучше знаю, что тебе нужно, я уже давно живу в этом мире. И не первый десяток лет правлю. Так почему бы тебе просто не сделать это для меня?

Даниэль повернулся.

– Я готов посвящать каждую победу Вам, Ваше Величество, но только если они будут действительно заслуженными и достойными. Но честна ли победа, где против тебя встает простолюдин, не обученный владению оружием?

– Мой дорогой, – руки мягко опустились ему на плечи, – ты прекрасный воин. Искусство боя ты познал превосходно. То, что для них является шансом начать жизнь лучшую, чем у них есть сейчас, для тебя – необходимый каждому воину опыт. Это ли не честно?

– У них нет шанса выжить, и тот опыт, о котором Вы говорите, достается бесчеловечной ценой!

Пурпурные глаза благосклонно закрылись.

– Опыт достигается потом и кровью, мой мальчик, и если у них недостаточно умений, это не должно стать помехой потренироваться тебе, и стать таким же мужественным и достойным, как ты.

– Но это неравный бой! Наградили бы Вы хоть одного из них тем, что обещаете, если бы хоть один выжил?

Она улыбнулась.

– Не стремись сделать всех равными. Стремись выделиться среди равных, тогда никогда не будешь смотреть кому-то в спину. Мы не измеряем в литрах всю кровь, которая проливается за время турниров, но, поверь, твою мужественность и решительность потом будут измерять твои подданные…

Резким движением плеча юноша скинул ее руки.

– …о подданных не может быть и речи!

Ее лицо было разгневанным, но мягким.

– Ты невыносим.

Ресницы ее устало опустились. Даниэль даже на секунду подумал, что она вот-вот упадет в обморок, но он слишком хорошо знал эту черту ее характера – она ждала от него раскаяния. И, возможно, все опять произошло бы именно так, как было всегда при таких беседах, но тут отсутствие металлического блеска на шее Даниэля заставило Верену поднять глаза на его воротник.

Стены замка содрогнулись от гнева.

– Сколько раз тебе говорить, что без нектая твоя шея – мишень для врагов!

– Я человек, мне не нужен этот ошейник! Невинная царапина меня не убьет!

Цветной витраж уходящих под самый потолок остроконечных окон, задрожал вместе с ее руками.

– Я знаю, ты уповаешь на свою природу, на воротник, способный защитить от клинка. Но ведь и его, и кетты можно сорвать! К чему эти провокации?!