Ариэль схватила сумку и несколько секунд в ней рылась. Матиас зажмурился и сжал кулаки, чтобы не закричать.

— Открой глаза, твою мать! Открой! — закричала Ариэль, и он, наконец, повиновался.

Перед ним была фотография его маленькой девочки. Микроскопическое тельце, захваченное трубками. Глаза закрыты, ладони сжаты в кулачки, точно так же, как у него мгновение назад. На ней был только крошечный подгузник.

— Мати, ты нужен ей, — в отчаянии пробормотала сестра, и он поднял дрожащую руку, чтобы взять фотографию и прижать к сердцу. Ариэль смотрела как Матиас согнулся пополам и начал плакать, раскачиваясь вперёд-назад, всхлипывая всё громче, душераздирающе. Она обняла брата, стала гладить по голове и лицу, шепча, что он справится.

— Нет, я не смогу... я не смогу жить без Грейс… без них… — Наконец, после дней упрямого молчания, он заговорил.

— Ты сможешь. Ты должен это сделать! Обязан… ради дочери.

Матиас согласно кивнул головой, продолжая прижимать к груди фото малышки, шепча извинения этому маленькому клочку бумаги. Сестра оказалась права, у него была причина жить, причина, которая перевешивала его эгоистичное горе, всё его разрушительное чувство вины. Именно тогда Матиас решил, что не сделает свою дочь очередной жертвой.

Через неделю он смог сесть в кресло-коляску и попросил о возможности увидеть дочь. Элизабет было три недели и весила она чуть больше килограмма. С каждым днём ей становилось лучше, и врачи были настроены оптимистично. Она блестяще преодолела все кризисы, и шансы на то, что девочка выйдет невредимой из этого неприятного приключения, были очень высоки.

Фотография, которую он всегда держал в своем ежедневнике, та, которую видела Скарлетт, была сделана в тот день. В день, когда Матиас впервые взял дочь на руки и начал снова дышать.

Когда они с малышкой переехали в Сан-Франциско, они перевезли с собой и прах Грейс. Мэр города позволил ему захоронить прах под безукоризненной мраморной плитой, перед которой он теперь, спустя три года, стоял в сотый раз. Остальные привязанности Матиаса были эгоистично и безумно отрезаны от его жизни, в тот самый момент, когда он принял неприличное предложение Фиби Ньюманн.

* * *

Погружённый в себя Матиас стоял перед могилой Грейс. Элизабет играла рядом с ним, собирая снег с земли; она с изумлением и весельем рассматривала маленькие следы, которые оставляла на легком белом полотне.

Сегодня Матиас чувствовал себя как парализованный. Ему было труднее, чем в любой другой раз, когда ходил на кладбище просить у жены прощения. Как смел он снова приблизиться к ней, к своему ангелу, после того, как несколько месяцев жил так грязно и порочно? После того, как дал обещание женится на дьяволе во плоти?

Наконец Матиас набрался смелости, погладил ледяной мрамор, а потом вздохнул:

— Я снова здесь... прошёл ещё год... Боже, мне кажется невероятным, кажется только вчера ты была со мной и всё было прекрасно, а теперь... — Он поднял глаза к небу. — Ты сердишься на меня, любимая? Поэтому ты больше не приходишь ко мне во сне? Ты решила оставить меня на произвол судьбы? — Матиас снова опустил взгляд на фотографию с их свадьбы; холод пробежал вдоль позвоночника, вызывая у него дрожь. — Я не могу винить тебя, если это так. Знаю, что стал монстром. Ниже этого упасть я не мог. Эта женщина... эта женщина вырвала последний клочок достоинства, который у меня оставался, и я ей позволил. Она шантажировала меня и заставила дать обещание жениться на ней. Меня тошнит от одной мысли о том, что я сделал и что предстоит делать дальше. Я не знаю, как из этого выбраться. Понимаю, что я ничего не заслуживаю, но всё равно умоляю тебя... Где бы ты ни была, помоги мне, Грейс. Не бросай меня.

Не зная больше, что добавить, Матиас наклонился над фотографией, поцеловал Грейс, глубоко вздохнул, затем взял Элизабет на руки и направился к выходу кладбища.

Пока он шел вдоль этого леса памятников, сделанного из любимых, а затем позабытых имен, внезапный порыв ледяного ветра заставил его обернуться, чтобы защитить себя и дочку. Именно среди этого абсолютного покоя он увидел кроваво-красное пятно на белоснежном фоне.

Это была она. Скарлетт.

Матиас замер, в груди быстрее забилось сердце, а разум задавался вопросом: он видел реальность или мираж?

Однако он не обманулся. Это на самом деле была она, Матиас узнал бы её среди тысячи лиц. Скарлетт стояла на коленях, закрыв глаза и молитвенно сжав руки. На ней было одето узкое красное пальто и лёгкая шерстяная шапка. Её щёки покраснели от холода, а длинные каштановые волосы обрамляли чистое лицо.

Она показалась ему невероятно красивой, почти мистическим изображением. Невинная, чистая фигура, потерявшаяся в себе перед могилами родителей.

Матиас никак не мог решить — сбежать или приблизиться к ней. Сердце толкало ноги двигаться к девушке, но разум кричал, чтобы он отпустил её, ушёл, прежде чем снова причинит ей боль. Ещё один порыв, более жестокий, чем первый, заставил Матиаса сильнее прижать Элизабет. Та громко рассмеялась, возбужденным кристально чистым звуком, настолько неуместным в этой пустоши, что привлекла внимание Скарлетт. После этого альтернативы не было ни для одного из них.

Скарлетт ясно видела Матиаса: он стоял закутанный в длинное тёмное пальто, элегантное и строгое. Неподвижный с дочерью на руках. От удивления девушка открыла рот. Она поднялась и внезапно побледнев смотрела на него, словно видела привидение. Скарлетт яростно завертела головой, сжала живот, согнулась пополам и её стошнило.

В этот момент Матиас, без колебаний, бросился к ней, громко окликая по имени.

— Чёрт возьми! — услышал он её гневный тон, когда оказался рядом.

— Скарлетт…

— Что ты здесь делаешь? Убирайся! — прошептала она слабым голосом, пытаясь выпрямиться, и одновременно стараясь вытереть лицо рукой в перчатке. В её глазах виднелись боль и страх, а не обида, которую он ожидал найти. Скарлетт сделала по снегу два неуклюжих шага, снова упала на колени, упираясь руками на землю.

Матиас отпустил Элизабет и присел рядом со Скарлетт — испуганный, потому что не понимал, что происходит.

Она пробормотала низким голосом:

— Я сказала тебе уйти. Всё в порядке. Просто закружилась голова.

Но он её не послушал. Матиас подхватил девушку под руки и поставил на ноги.

— Ты бледная. Слишком бледная.

— Матиас, пожалуйста.

Её голос не звучал сердито, Скарлетт казалась больше испуганной, обеспокоенной, как будто на самом деле хотела, чтобы он был далеко от неё.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Не разыгрывай драму, — прошептала она. — Я почти уверена, это простуда.

— Тогда я отвезу тебя к нам. Глория ждёт нас с горячим обедом. Потом, когда придёшь в себя, я отвезу тебя домой.

Отчаявшись, Скарлетт посмотрела на него и только в этот момент заметила испуганную девочку, которая пряталась за длинным пальто Матиаса.

— Нет, спасибо.

— Не капризничай, тебе не хорошо. Тебя стошнило, и ты чуть не потеряла сознание. У тебя есть хоть кто-то, кого ты ждёшь на праздник?

Скарлетт покраснела и не нашла мужества взглянуть ему в лицо.

— Ты сейчас считаешь меня неудачницей, не так ли?

— Нет. Я просто волнуюсь. Рождество, и тебе нездоровиться. Никто не должен проводить в одиночестве такой день, особенно в твоём состоянии.

Скарлетт резко подняла лицо.

— Что значит в моём состоянии?

— Тебе плохо, это очевидно. Пойдем со мной, пожалуйста.

— Я сказала — нет. Иди праздновать со своей малышкой. У меня тоже есть те, кто любит меня, Мати. Я жду на обед Аманду, Джордана и Кевина. Я не экземпляр человека, о котором ты можешь заботиться, когда захочешь, и оставить в стороне, когда тебе надоест.

— Прошу тебя, — ещё раз безрезультатно попросил Матиас. Но Скарлетт достала мобильный телефон и вызвала такси. Затем она посмотрела на него взглядом, наполненным разочарованием, которое скопилось в ней за все эти месяцы.