Но Кристина уже ковыляет дальше. Шустов, бросив печальный взгляд на кафе, – за нею.

– Давай поймаем такси, – предлагает он.

Они стоят на дороге. Мимо проезжают автомобили, автобусы. Ни одного такси не видно.

– Ладно, – говорит Кристина, сворачивая к дереву, обмотанному циновкой из соломы.

Она опирается о ствол и стаскивает сапог с каблуком. Шустов с недоверием за ней наблюдает.

– Уж сломай, пожалуйста, – просит она, протягивая ему сапог, – и этот.

– Ты думаешь?

– Ну, регенерация маловероятна.

– А, это… типа хвост и ящерка… Да уж. Хотя – вдруг здесь все по-другому?

Он берет сапог, вертит его. Кристина ждет с поджатой ногой в черном чулке. Водители и пассажиры проезжающих автомобилей глазеют на них.

– Ох, нельзя ли поторопиться?

Шустов хватается за каблук и начинает его ломать. Но у него ничего не получается.

– Крепкий… – бормочет Шустов, отдуваясь, – зараза… Надо засунуть в какую-нибудь щель.

Он озирается по сторонам, видит урну, направляется к ней.

– Эй, ты куда же? – окликает его Кристина.

Шустов склоняется над урной, всовывает каблук между железной ножкой и бордюром, давит на сапог. Слышен треск.

– Ну что? – интересуется Кристина.

Вернувшись, он отдает сапог Кристине. Она торопливо натягивает сапог, топает им…

Шустов стоит, переминаясь с ноги на ногу, и глупо лыбится.

– Нет, все-таки не зря ты надел этот колпак, – замечает Кристина с узкой улыбкой.

По счастливому стечению обстоятельств именно сейчас мимо едет черное такси. И по взмаху руки останавливается. Но Кристина говорит, что это же deluxe taxi. Да уже поздно. Пожилой таксист выглядывает вопросительно с места. Шустов открывает переднюю дверцу. Но Кристина не садится, говорит, что сзади поедет. Тогда Шустов сам садится рядом с водителем. А Кристина пытается открыть заднюю дверцу, но у нее не получается. Шустов оборачивается, смотрит.

– Мог бы сначала меня усадить! – бросает Кристина.

Шустов сокрушенно вздыхает и мгновенье просто сидит и глядит вперед. Водитель с интересом наблюдает за ними. Шустов наконец собирается вылезти, но тут дверца поддается, Кристина сама ее открывает и плюхается на сиденье.

Водитель молчит.

Шустов оглядывается на него.

– How do you do? – Шустов косится на Кристину. – Все так?

– Fine! Where we go? – хрипло спрашивает таксист.

– Чего он? – переспрашивает Шустов.

Кристина помалкивает.

– Where do you want to go? – снова спрашивает таксист.

Он коротко и аккуратно пострижен, в черном костюме, только галстука не хватает, чтобы походить на какого-нибудь клерка из уважаемой фирмы.

– Черт, куда нам надо? Ты чего молчишь?

Кристина глядит в окно.

– Please indicate the address, – с вежливой улыбкой просит водитель.

– Слушай, – бросает Шустов через плечо, – или ты говоришь ему хоть что-то, или я сейчас уйду куда глаза глядят, как говорят на Руси.

– То есть в кабак, – наконец-то прерывает молчание Кристина.

– Да! Я хочу жрать, – выпаливает Шустов.

– Mister, take us, please, to a good shoe store. In the women’s shoe store. Be kind enough, – произносит Кристина.

Таксист кивает с улыбкой, еще три или четыре раза кивает, и автомобиль трогается, мягко катит по дороге. Шустов глядит на дома и машины, деревья и людей. Кристина тоже смотрит в окно. В автомобиле тепло, пахнет кожей, чем-то еще, чем-то вроде корицы. Тихо говорит радиоведущая. Звучит негромкая музыка, слышен голос певицы. Шустов косится на водителя. По желтоватому лицу расплывается некий свет удовольствия. Странное щебетанье и мяуканье под музыку.

Но внезапно оно действует успокаивающе.

Они едут по улицам Сеула и встают в пробке. Водитель что-то говорит по-корейски. Музыка тихо льется. Всюду пыхтят автомобили. Время идет. Кристина начинает ерзать.

– Да нормально, – успокаивает ее Шустов.

Наконец трогаются. Стадо машин прется угрюмо по заснеженной дороге, слышны нервные гудки.

Кристина вдруг замечает что-то и торопливо обращается к таксисту:

– Oh, mister, please brake here, right here!

Тот оборачивается и явно возражает:

– But, madam, this is not a shoe store.

– No, no, that’s what we need! – не уступает Кристина.

Водитель сворачивает к обочине. Указывает на счетчик.

– Обалдеть, – говорит Кристина, вытягивая шею, чтобы увидеть сумму.

Шустов тоже таращится, но молча вытаскивает бумажник, набитый корейскими вонами, и начинает отсчитывать.

В сыром воздухе резко раздаются все звуки, сигналы, визг тормозов, голоса. Они вышли прямо возле кафе. Да, за стеклом столики. Уже вечереет. Зажигаются окна. Снежные сумерки зябкие, диковинно чужие.

– Ты решила закусить? Но как же новые сапоги?

Кристина машет рукой.

– Потом. Мне и так удобно.

– Но мысы как-то по-турецки стали задираться вверх, – делится Шустов своими наблюдениями.

– Пусть принимают нас за турецких подданных.

– И на конференции ты хочешь красоваться в них?

– Найдем сами магазин, купим новые. Это черное такси очень дорогое.

Они поднимаются по ступенькам, открывают узкую дверь и оказываются в тесном кафе. Из-за стойки валит пар. Слышен грохот кастрюль, сковородок. За столиком сидят какие-то парни в синих робах, они отрываются от своих тарелок с супом и оглядываются на вошедших.

– Аньён! – приветствует всех Кристина.

Это словечко она выудила в интернете, из корейско-русского разговорника. Но почему-то в ответ никто не приветствует их. Парни отворачиваются к своей похлебке. Кристина и Шустов растерянно топчутся у порога, потом Шустов решительно направляется к стойке. Из пара выплывает кореянка в белом халате. На ее лунном лице тут же распускается улыбка. Шустов жестами объясняет, что им хочется чего-нибудь поесть. Кореянка кивает, но глядит все-таки растерянно. Шустов снова изображает поедание хорошей горячей пищи ложкой. Да хоть руками! Есть хочется зверски. Наконец женщина предлагает им занять места за столиком. Кристина и Шустов садятся у мутного запотевшего окна. На лице Кристины брезгливая гримаса.

– Что не так? – спрашивает Шустов.

– Запахи.

– Запахи как запахи. Ну, чуток специфические… так мы ведь действительно в Корее. Но надеюсь, это не собачатина у них там варится-парится. И не змеи с тараканами.

– Меня уже тошнит, хватит, а?

– Ты же ученый. Ученая.

– Господи, ну и что.

– Как будто Павлов не расчленял собак. Какая разница, есть ли их или мучить, а потом на мыло. Все любят строить из себя таких паинек. Американцы тычут нам афганской разрухой, как будто сами не выжигали вьетнамские деревни, джунгли. Русские в Турции морщат носы, натыкаясь на мусорные кучи, как будто где-нибудь в Твери или Архангельске у них по-другому. Когда уже все трезво научатся смотреть прежде всего на себя?

– Никогда, – твердо произносит Кристина.

Кореянка приносит им дымящуюся еду, ставит поднос на столик. Кристина с раздувающимися ноздрями взирает на тарелки.

– Sorry what is it? – спрашивает она.

Кореянка кивает, улыбается, у нее золотой зуб, что-то отвечает по-корейски.

Кристина берет вилку, ковыряет нечто, похожее и на омлет, и на запеканку, нюхает и отодвигает тарелку. То же происходит и со вторым блюдом.

Шустов стоически уплетает корейские яства.

– Что-то вроде картошки с сыром. Ничего, в общем, – рассуждает он, с трудом проглатывая еду. – Ну, может, со специями перебор. И какой-то вроде рыбный соус… Кхм, пфф… – Он отдувается, но уже берет и порцию Кристины.

– Кажется, рядом с гостиницей есть цивилизованное кафе.

– Ну уж нет, я согласен и на эту варварскую жратву.

– Кушай. Надеюсь, не залаешь.

Шустов вымученно улыбается, хватает чашку с кофе и махом выпивает.

– Пей и мой кофе, – предлагает Кристина. – Они принесли с молоком, а я молока не пью, ты же знаешь.