– Так а что же, назад вас не доставили из района? – поинтересовалась Арина, вынося на улицу и расставляя на столе чайные чашки.

– Нет, не доставили. Спасибо хоть к автобусу отпустили, а то вообще не знаю, как бы до дома добиралась, – Светка отхлебнула чай и в свою очередь поинтересовалась: – Говорят, вы тоже там… на берегу были? Ну… когда… голову нашли?

– Ой, и не говорите, вспоминать страшно, – ответила Арина, садясь напротив Светки и пододвигая поближе к ней вазочки с вареньем и конфетами.

Подул легкий ветерок, Арина взглянула на клумбу с цветами, ветер ласково играл чашечками петуньи. Она поправила волосинки, одиноко прилипшие на лбу, про себя отметив, что ветер прохлады и облегчения не принес, перевязала резинку, сползшую с шелковистых волос, и, немного подумав, спросила: – Света, а у вашего мужа в последнее время ни с кем конфликтов не было?

– Вы прямо, Арина Владимировна, как следователь, такие же вопросы задаете, – женщина внимательно посмотрела в заинтересованные глаза Арины. – Только я ему уже все рассказала, – и, заметив, что хозяйка дома ждет подробностей, произнесла: – Хорошо, расскажу, если вам так интересно.

– Да, интересно, – подтвердила Арина и подперла кулачком подбородок, показывая всем своим видом, что готова сколько угодно слушать.

– Наш огород упирается в огород бабы Анфисы Кудашкиной. Только она умерла три года назад. Ее сын Карп, одногодок моего Валерки, как после школы куда-то уехал, так и не появлялся больше, даже к матери на похороны не приехал. Говорят, что на севере где-то работал… хотя точно не знаю, врать не буду.

– Какое странное и редкое имя – Карп, – вклинилась в рассказ Арина.

– Это точно, – подтвердила Светка, отпив пустой чай, ни к варенью, ни к конфетам она даже не притронулась. – Она, говорят, его без мужа родила, якобы от председателя совхоза, но возможно, это обычные сельские сплетни. А у председателя, сами понимаете, семья, дети. Так вот, чтобы не было лишних разговоров, она дала ему странное имя Карп, да еще страннее отчество – Генрихович. Откуда только откопала. Председателя-то величали Василий Васильевич Васильев, немецких корней у него отродясь не было. Вот так баба Анфиса закрыла рты всем недоброжелателям.

А он и правда на немца уж больно похож. Светловолосый, прямой, острый нос, вытянутое лицо, голубоглазый, узкий в кости. Да и чубчик всегда набок зачесывал, как Гитлер, – усмехнулась Светка, вспомнив неприятного для нее соседа. – Так вот, на ее дом никто больше не претендовал, родственников, кроме Карпа, у нее не было. Вы же видели, Арина Владимировна, какой у нас огород маленький? А семья большая. Вот пока наследников на усадьбу бабы Анфисы не было, мой Валерка и пригородил часть ее земли к нашему огороду. А что землице пустовать?

Так вот… а где-то с неделю назад Карп объявился. Дом-то материн весь покосился, крыша прохудилась, но он все равно в нем остановился. А вечером заявился к нам и давай права качать, мол, убирайте свои городушки и мою землю освобождайте. Из всего его крика мы поняли, что он участок продавать собирается. Валерка мой в тот день на грудь хорошо принял. Обрадовался бывшему другу, обниматься полез, выпить предлагал. А тот ни в какую. Стоит на своем: чтобы завтра земля пустая была, а не то, говорит, трактором все снесу и забор, незаконно поставленный, и всходы ваши с землей сровняю. Мы ведь на этой земле картофель посадили, – пояснила Светка. – Карп грубо оттолкнул Валерку, тот и упал. Поднялся и на Кудашкина с кулаками: «Я к тебе по-хорошему, а ты драться, подлец такой». Но бывший друг моему муженьку врезал и зло так бросил: «Еще раз на глаза попадешься – кишки выпущу. А огород чтобы завтра пустой был». Короче, развернулся и быстро ушел.

– Постой, Света. Но не убивают же из-за огорода. Глупость какая… А вы снесли свой забор?

– Ничего не сносили. Наутро Валерка к Карпу мириться пошел, да по душам поговорить, к крыльцу подошел, а дом на замке. Честно сказать, мы его больше не видели, может, и появлялся он в селе, но нам на глаза не показывался. Какая муха его тогда укусила, столько злости в его поведении было, словно мы не землю заняли, а в его дом без разрешения вселились… – Светка сделала глоток остывшего чая и облегченно добавила: – Ну, так или иначе, мы были рады, что он опять исчез и больше досаждать нам не будет.

Арина, внимательно выслушав рассуждения Светки, подумала: «А в принципе какая разница, что в дом вселиться, что чужую землю захватить. И то и другое незаконно». Но вслух ничего говорить не стала. Да и какая теперь разница, законно они тогда с Валеркой поступили, захватив чужую землю, или незаконно. В любом случае Светке и так сейчас несладко. Гостья отодвинула чашку и решительно поднялась из-за стола.

– Передохнула маленько, пойду. Спасибо за гостеприимство, Арина Владимировна.

– Да что вы, Светлана, рада, что смогла хоть чем-то помочь.

Светка вдруг приостановилась, словно раздумывая о чем-то, и спросила:

– А следователь при вас случайно о причине преступления не обмолвился? Может, какие улики нашли? – и поторопилась объяснить: – Я у него сама спрашивала, а он мне ответил: работаем мол, будут новости – сообщу.

– Нет, Светлана, Антон Сергеевич ничего не говорил. По-моему, он сам в полном недоумении. Потому что обмолвился, что впервые сталкивается с расчлененкой в своем районе.

Арина пожалела, что добавила последнюю фразу. У Светки на глаза навернулись слезы, и женщина, не попрощавшись, торопливо поспешила к калитке.

– Вот растяпа, он ей все-таки муж был, а я ей – «расчлененка», – тихо ругнула себя Арина и неспешно добавила: – Вот теперь можно и в дневник кое-что записать, – прихватила со стола чашки из-под чая и пошла в дом.

Ближе к вечеру позвонила Нюра и взволнованно попросила прийти.

– Арина, Костя со свекром на пасеку уехали. Ребятишки остались у бабушки ночевать, а мне что-то жутковато. Светка разошлась, на своих детей целый вечер орет, типа воспитывает, а мне тошно. Приходи, чайку попьем, а если захочешь, может, и ночевать останешься.

– Хорошо, сейчас подбегу, – без лишних разговоров и рассуждений согласилась Арина. И уже через сорок минут сидела у Нюры на просторной, ухоженной, уютной веранде.

От чая она наотрез отказалась, вечер и без того был душным, горячего ничего не хотелось, даже настежь открытые большие окна не впускали вожделенную прохладу. Где-то совсем рядом заливисто напевал сверчок, издалека доносился надсадный гул трактора и опьяняюще, одурманивающе пахли флоксы, сильными, высокими кустами разросшиеся под окнами веранды. Подруги словно нарочно говорили на отвлеченные темы: о жарком лете, об изысканно цветущих многолетниках, пробежались по учителям, кто и где отдыхает, к кому дети приехали, у кого внуки гостят.

– Арина, ты слышала, что наша завуч Татьяна заявление об уходе написала? – вдруг вспомнила последнюю новость Нюра.

– Нет, не слышала, – заинтересованно отозвалась Арина. – А ты откуда знаешь?

– Директриса звонила, в школе ремонт, просила, чтобы я швейную машинку домой унесла, а то кабинеты все настежь, а вещь-то ценная, не дай бог ноги кто-нибудь ей приделает. Так вот я в коридоре с Татьяной и столкнулась, она-то мне и сообщила, что увольняется.

– И ты поверила? Точно соврала, чтобы посмотреть, как ты отреагируешь. Она же знает, что ты ее недолюбливаешь, – неприязненно отозвалась Арина.

– Ха… недолюбливаю. Это мягко сказано, сколько она пакостей нам делала, пальцев на руках не хватит, чтобы все пересчитать, – ответила с сарказмом Нюра, разливая по стаканам холодный из свежих ягод сваренный морс, и добавила: – Нет, не врет. Мне свекровь Елизавета Степановна подтвердила, что сама слышала разговор Ларисы Петровны и Татьяны.

Девушки молча пили малиновый напиток. Арина сидела как на иголках, ее все подмывало спросить у Нюры про Карпа Кудашкина, но она не хотела портить подруге настроение, понимая, что все последние события та воспринимает болезненно.