Глава 1

Ишка спустила босые ноги на пол и зябко поёжилась. Ей показалось, что от окна дует, и даже успела сделать несколько шагов к нему, прежде чем сообразила, что оно закрыто, и плотные тяжёлые шторы плотно задёрнуты. Ощущение, будто в комнате что-то не так, не покидало девушку, но она глубоко вдохнула, выдохнула и попыталась мыслить здраво. Не существует ни привидений, ни дурных знамений, хотя, конечно, разум обожает преподносить фокусы и сюрпризы, вводя в заблуждение. Рисует грядущее в самом мрачном свете, особенно когда на кону всё, к чему они привыкли. Даже если удастся победить – ничто не пойдёт как прежде, колесо бытия провернётся и начнёт новый цикл.

Вероятнее всего, причина была в назначенном на послезавтра рейде на убежище отступника Старатоса. У неё отляжет от сердца, только когда они все, если и раненые, то хотя бы живые, вернутся обратно. Предсказать развитие событий с кем-то вроде Старатоса не представлялось возможным. Кажется, он бы предпочёл переубедить их, нежели убить, но вряд ли такой человек покорно даст себя убить, если они откажутся слушать. А его алхимические умения, навыки и таланты переоценить было нельзя. Он ещё не сражался с ними всерьёз, а они уже понесли потери. Карои спасли только в храме, а Ричард остался жив лишь потому, что Старатос нуждался в нём целом и невредимом. Такая мощь не могла, не должна была принадлежать простому смертному, Старатос надругался над своей же природой, посягнув на незыблемые основы вселенной.

Ишка закусила губу и украдкой оглянулась через плечо, ласково и нежно окинув наполненным в равной степени заботой и беспокойством взглядом спящего Ричарда. В свете артефакта в форме шара с пульсирующей бледным сиянием золотой пылью внутри он выглядел домашним и беззащитным. И – безмерно, неописуемо усталым. Ишка улыбнулась краешками рта, но тут же вновь посерьезнела, как если бы боялась разрешить себе хоть чуть-чуть порадоваться – в точности как люди, суеверно думающие, будто любое веселье им запрещено, так как непременно тут же накличет какое-то горе. Она всё ещё сомневалась, не слишком ли рано их отношения переросли в нечто столь близкое. Несмотря на то, что сама же это предложила – Ишка всегда переживала и колебалась, потому что вовсе не была уверена, получится ли у доктора Варатти создать лекарство против точащей её тело хвори, а, если нет – вправе ли она обременять Ричарда такой собой, если он может легко найти здоровую спутницу жизни, способную и сопровождать его куда угодно, не таща с собой сумку, набитую инъекциями, и обеспечить потомство без страха, что им передастся её хворь. Но, вот, когда перед ними зловещей стеной поднялся страх, что всё закончится, не успев толком начаться, Ишка попросту бросилась в омут с головой.

Она понятия не имела, какие именно качества определяют возникновение любви или её отсутствие.

Для этого недостаточно знать человека очень давно, ведь Карои был её очень близким другом, и он нравился ей, но о том, чтобы сойтись с ним, не могло быть и речи. Он останется рядом на всю жизнь, как надеялась Ишка, но лишь в качестве товарища и соратника, почти брата.

Не определяла любовь и сила, триумфы, власть. Не влюбилась же Ишка в Его Величество. Хотя, впрочем, многим и многим из юных дам венценосный красавец и франт кружил голову… Но с Ричардом Ишка совершила последний шаг в момент его отчаянной боли и тоски.

Она увидела страдающую душу, которая не была ни в чём виновата, но взвалила на себя чересчур много, и захотела остаться рядом навсегда – в горе и радости, душой и телом. Некоторые люди убеждены, что не заслуживают заботы и нежности, но они ошибаются. Для Ишки, девушки, чей духовный свет становился оружием против орд врагов, щитом слабых и утешением опечаленных, было очевидно – нет той бездны, до дна которой не достанет ни один луч. Просто источники света слишком нерешительны. Ишка всегда была самлдостаточной девушкой, не считая потребности в лекарствах, которые сама приготовить не умела, и любовь для неё была лишь дополнением, а не смыслом жизни… Но двое вместе делают друг друга сильнее. Она не терпела жеманных барышень с их воркованием о том, что со своим мужчиной они хотят быть слабыми. Для Ричарда Ишка старалась подниматься всё выше, становиться сильнее и сильнее – страхов, волнений и себя вчерашней. Она была глубоко убеждена, что дешёвая философия этих недопринцесс ведёт лишь к катастрофе. Пара или способствует развитию друг друга, или вовсе такая пара и не нужна. Будучи слабым, ты виснешь балластом на шее и вынуждаешь с тобой возиться. Кисейные леди, может, и обожают такое, но её иначе воспитывали. Для неё это позор. Нет, конечно же, каждый иногда расслабляется, выдыхает и восстанавливает ресурсы, но превращать это в норму жизни, прятаться за чьей-то спиной и притворяться, что в ваше уютное гнёздышко никогда не подует ветер, и тебе не придётся вставать плечом к плечу с любимым и принимать вызов – значит видеть реальность чересчур розовой и сладкой, хуже патоки вязнущей на зубах.

Ей хотелось умолять Ричарда передумать. Не ходить в логово Старатоса. Забыть обо всём и просто жить, занимаясь своими исследованиями, в которых она ему, безусловно, помогала бы. Смотреть шире, видеть мир, а не месть и ненависть. Они не обязаны превращаться в острие разящего меча, брать эту ношу на свои плечи. Ишка мечтала попросить Ричарда остаться с ней – и знала, что нельзя, что она не простит себе минуты столь откровенной слабости, этого малодушия, извивающегося в её душе, будто червь. Если кому-то и следовало воздержаться от похода – так именно ей, единственному ребёнку своих родителей, той, кто наделена духовным даром рода ди Гранелей и способна передать его следующему поколению. Но это никогда её не останавливало. Если на ней пресечётся ветвь гордого древа – пусть. Ишка – воин, а не простая обывательница, робкая и недалёкая девица, которая ничего опаснее метлы и кухонного ножа в руках не держала. Она видела смерть. И убивала сама. Она пойдёт до конца.

Старатос ведь тоже сам ни за что не остановится. В некоторой мере Ишка хорошо понимала его – этим человеком владела безудержная и слепая страсть сделать мир лучше, которой тот и посвятил жизнь без остатка. Вот только методы Старатос выбрал заведомо неправильные. Даже если реальность правда устроена так, что карабкаться вверх можно только по чужим телам, а любой прогресс неизбежно губит сотни – Старатос словно бы и не искал способа сократить количество жертв, смягчить негативные последствия своих экспериментов или отвечать за тех разумных созданий, что выходили из его лаборатории. Если они не соответствовали его ожиданиям, то сразу переставали быть ему интересны, он списывал их со счетов и отмахивался. Вот чего Ишка ни осознать толком, ни одобрить не могла – как ему хватает жестокости и бесстыдства обращаться с ними как со слугами лишь оттого, что они развиваются не по его плану? Почему даже не удосуживается потратить хоть месяц на их воспитание? Гомункул Марион обмолвилась, что ничего такого не было – когда он проверил её умения и навыки, то сразу начал отдавать приказы. А ей хотелось общаться, отдавать и получать нежность, познавать мир. Марион не была пай-девочкой, но и омерзительным извергом её назвать у Ишки язык бы не повернулся. Когда липкую паутину влияния Старатоса удалось немного снять – Марион открылась как очень милое существо, даже если относиться к ней так значило оскорбить тех, кого она разорвала на куски. Марион действительно лишь начинала понемногу отличать, что хорошо, а что плохо. Она была сокровищем и шедевром – но диким, неприрученным и строптивым. А ещё… вероятно, перепуганным.

Старатос не питал ненависти к человечеству, но и любви, настоящей любви, жара, необходимого для настоящего акта творения, в нём не было. Им двигало чувство долга, которое он же сам себе однажды вбил в голову. Это чувство жгло, но не согревало. А без любви затея подобного размаха, как глубоко верила Ишка, обречена. И они не имеют права пассивно ожидать, чем же закончатся его изыскания.