– А вы с Светой давно дружите? – спросила я.

– Да, с первого класса. Мы с ней даже уже не подруги, мы–сестры. Она единственный мой дорогой человек, у меня больше никого не осталось. Родители умерли, когда мне было десять лет, а в этом году и бабушки не стало. Теперь Света–все, что у меня есть. И если она не поступит, я дала себе слово, что тоже заберу документы. Потому, что я – всего лишь тень таланта по сравнению с ней. Если бы ты слышала, как она поет! А как перевоплощаться умеет! Мы в драмкружке при заводе играем всегда. Она там первая актриса. И если она не поступит, то здесь вообще никто не имеет права учиться тогда. Уж если она для них не талант, то тогда вообще никто.

Девушка говорила с такой гордостью о своей подруге, что, глядя на нее, я начала проникаться симпатией и к ней, и к Свете, поскольку, когда есть такая дружба чистая между двумя людьми, это много говорит об их внутренних, человеческих качествах. У меня такой подруги не было. Единственная моя близкая подруга, Галка, которая то и дело вечно тянула на себя одеяло во всех наших с ней жизненных ситуациях, была так, подругой исключительно в те моменты, когда у меня все было хорошо. Когда же в моей жизни что-то шло не так и хотелось поплакаться в чье-то плечо, она сразу растворялась в окружающей обстановке, если это можно так назвать, и появлялась на горизонте только тогда, когда моя жизнь налаживалась. Я даже сейчас была уверена в том, что она там, за белыми стенами больницы пыталась окрутить Игоря, пока меня не было рядом. При мысли об этом я нахмурилась, поскольку, правда, оказавшись на расстоянии с этим мужчиной, поняла, что у меня все-таки были какие-то чувства к нему, как бы я не пыталась их отогнать лавровым венком театральной студентки.

Прошло довольно-таким много времени, и мы с Леной недоуменно уже начали переглядываться, не понимая, почему так долго Света находится на прослушивании, как двери отворились, и девушка вышла из аудитории. Вид у нее был мягко говоря несчастный. С красными глазами и шмыгающим носом она прошла мимо нас и села на стоящий у стены стул. Посмотрев на нас, она заревела, опустив лицо в ладони, затем вскинула голову и вытерев нос подолом своего длинного цветастого платья проговорила, всхлипывая:

– Он сказал, что я толстая и мне нужно скинуть пять килограммов. А еще я не умею одеваться. И волосы у меня слишком длинные, нужно укоротить сантиметров на десять. И хожу я неправильно, – прорыдала она свою речь, чем вызвала у Лены гневный вздох.

– Вот сволочи, ну как так?! Как они не разглядели! Да что же это такое! Ты смотри какие, худых кур им подавай! Надоело уже это, пойду выскажу им все, – гневно проговорила Лена и было уже направилась к аудитории, как Света ее остановила.

– Да поступила я! Взяли меня! – не переставая реветь проговорила Света.

– А чего же ты ревешь тогда?! – воскликнула Лена, удивленно вскинув брови.

– Да Алексей Городецкий же такого наговорил. Толстая я, – заливаясь слезами ответила Света.

– Кто такой Алексей Городецкий? – спросила тихо я у Лены, пока мы с ней терпеливо ждали, когда же Светлана успокоится.

– Да это тот, самый молодой среди экзаменаторов, – ответила Лена. – Режиссер и актер. Светка ни одного спектакля его не пропускает. Она без ума от него.

– Я без ума. А он мне – ты толстая, – уже почти успокоившаяся девушка снова начала заходиться рыданиями и Лена, которой явно уже надоела ее истерика, одним рывком поставила ее на ноги и прикрикнула.

– Так, толстая ты моя, эка ли невидаль, скинуть ей сказали пять килограммов. Сказали скинуть – скинешь! Печенья меньше будешь есть по вечерам с чаем и пять килограммов до начала учебного года слетят с тебя на раз и два. Так что прекрати реветь! Правильно сказал тебе твой Городецкий! И волосы подстрижем, коса гляди уже до колен скоро будет, не школьница ты уже, надо преображаться! – командным тоном проговорила Лена и Света враз вытерла слезы и затихла.

– Она всегда так. Быстро меня в себя приводит, – улыбнулась девушка. – Что бы я без нее делала. Так порой жестко, в пору и обидеться бы, да не могу, потому, что правду всегда рубит в глаза, – добавила она, чмокнув Лену в щеку.

– А теперь айда в парк, сокурсницы, – пропела Лена и подхватив нас с Светой под руки вывела из института.

Выйдя на улицу у ворот института, я увидела, что к нам навстречу из блестящего автомобиля вышла Елизавета Дмитриевна, а спустя мгновение и высокий статный седовласый мужчина в военной форме.

– Елизавета Дмитриевна? – удивленно спросила я, мельком окинув взглядом мужчину.

– Здравствуй, Соня, – улыбнулась женщина. – А это мой отец, полковник Дмитрий Тарасович, – представила она мужчину, который улыбнулся ласковой улыбкой и пожал мне руку.

– Рад знакомству, Софья, – проговорил мужчина.

– А вы как здесь оказались? – спросила недоуменно я.

– Ты же мне говорила, что у тебя экзамен сегодня. Вот решила поздравить тебя с отцом. Мы очень переживали за тебя, – мягко ответила Елизавета, приобняв меня за плечи.

– Подождите, Дмитрий Тарасович. Это имя на экзамене еще произносили. Что все это значит? – нахмурившись спросила я.

– Сонь, мы отойдем к скамейке и подождем тебя там, хорошо? – проговорили мои новообретенные подружки, указывая на скамью недалеко от того места, где стояли мы, и когда я утвердительно кивнула, оставили нас одних.

– Вот языкатые, я же просил, – пробурчал под нос себе мужчина и уже громче сказал мне, – я звонил, просил посмотреть тебя вне очереди. Уделить тебе внимание, так сказать. Институт ведь не из простых, эти творческие личности с коронами на головах могут и проглядеть талант. Поэтому, я по просьбе дочери и просил обратить на тебя внимание.

Я ошеломленно смотрела то на Елизавету, то на ее отца и строго проговорила:

– Значит я поступила с вашей подачки? Зачем вы это сделали? А может я бездарь и меня приняли только потому, что вы просили?!

– Нет, Софья, раз в составе комиссии была Элеонора, она бы никогда тебя не пропустила, если бы ты была бездарью, проси я ее хоть на коленях. Мало того, она еще пристальней тебя рассматривала только потому, что я замолвил за тебя слово. Ты ведь знаешь о ком я, более чем уверен, – усмехнулся мужчина.

– Да, знаю. Она зубы заставила меня показывать и кукарекать, – хмыкнула я.

– Вот Элька, ну не меняется! – рассмеялся мужчина.

– Ты только не сердись на нас за это, Соня, прошу тебя, – мягко проговорила Елизавета. – Здесь порой очень тяжело приходится тем, кто приезжает вот так, как ты. Мне очень захотелось тебе помочь.

– …потому, что я похожа на вашу погибшую дочь, – закончила я фразу женщины.

– Ты, дочка, и правда, как она, Нина наша. Очень похожа на нее, – проглотив комок в горле проговорил Дмитрий Тарасович. – Лиза как вчера сказала, я думал так, болтовня ее вечная. Она всегда ищет в ком-то черты Нины. А сейчас вижу тебя и правда ведь похожа, как сестра ей, честное слово.

– Но я ведь не она, вы ведь понимаете это? – тихо произнесла я, не зная, как вести себя в такой ситуации.

– Мы понимаем, понимаем, – быстро проговорила Елизавета, словно боясь спугнуть меня своим таким пристальным вниманием. – Просто, если ты не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы мы подружились с тобой. У нас с отцом нет никого, а так порой одиноко. Даже среди бесчисленных друзей одиноко. Нет близкого человека, о ком бы хотелось заботиться. Если ты не против и у тебя будет желание, приходи к нам, когда захочешь. Мы всегда будем рады тебе. Прошу тебя!

Женщина смотрела на меня с такой надеждой, в ее глазах было столько печали и отчаяния, что я невольно прониклась ее состоянием, поскольку сама до сих пор помнила то тягостное чувство, которое окутывает тебя изнутри после потери близкого человека.

– Хорошо, – улыбнулась я.

– Вот и здорово! – радостно воскликнул Дмитрий Тарасович. – А теперь, если хочешь, я могу организовать для тебя и твоих подружек обед в ресторане. Я так понимаю, и они поступили тоже учиться? Отметите вместе. Нам с Елизаветой на работу нужно ехать, мы вас завезем куда нужно, там уже все заказано будет, посидите, отдохнете с ними, – осторожно сказал мужчина.