1941 год.

– Софья! Ах ты, вертихвостка, такая! – кричала бабка Лукерья, швыряя мне вслед мамину шаль. – Вся в мать, поди! Что одна, что другая! Ну что мне делать с вами!

Уже подбегая к калитке я услышала позади себя тихое рыдание моей бабушки. Обернувшись, я нехотя поставила чемодан возле забора и вернулась к ней.

– Бабуль, ну ты чего?! – проговорила я, погладив по седой голове женщину, которая вырастила меня.

– Ну на кого ты меня покидаешь тут, Сонька?! Ну какая может быть Москва? Какой театральный? Ты ж вон, погляди, на медсестру выучилась. Ну что тебе неймется? Мать твоя, пройдоха, за своим хахалем укатила на другой конец страны и раз только в пару лет свой нос сюда показывает, а теперь и ты бросаешь меня! И ради чего? Чтоб на сцене задом своим крутить!? Ты ж у меня умница, красавица, вон врач наш новый за тобой ухаживает, женится уж, поди, надумал. А ты вон какова, бесстыдница. Столицу ей подавай, – вытирая глаза старым вылинявшим передником проговорила бабушка.

– Бабуль, ну не хочу я замуж за врача твоего. Он старше меня на сколько? Лет на десять? Да и потом, ты сама знаешь, какая из меня медсестра. Вон ассистировала на операции, чуть в обморок не грохнулась, хорошо вовремя Галка нашатырь подсунула. Ну не могу я! Моя душа искусства просит, я играть хочу! – мечтательно проговорила я, прижимаясь к морщинистой щеке моей горячо любимой бабушки.

– Ну и что, что старше! Тебе такой и нужен как раз! Куда тебе молодого? Чтоб вы с ним разбежались через пару месяцев? Кто ж тебя такую терпеть-то будет? А он в самый раз. Опытный, спокойный, любит тебя, – не унималась бабушка. – И ты, поди, какая, искусства ей не хватает! Там, в столице, таких как ты любительниц искусства знаешь сколько?

– Таких как я-нет! – надув губы проговорила я. – Ты знаешь, я ведь год готовилась, бабушка!

Но бабка Лукерья, услышав это, зарыдала пуще прежнего, опустив голову на руки. Нервно затопав своим каблучком по земле, ища в голове выход из ситуации я наконец сказала:

– Бабуль, давай так. Я сейчас поеду и если провалю экзамен, то обещаю, что вернусь сюда и продолжу работать медсестрой, ну и подумаю насчет твоего врача. Хорошо?

Бабушка враз перестала плакать и быстро утеревшись передником с надеждой глянула на меня.

– Ну и правильно, девка! Вот это другой разговор, – проговорила она.

– Бабуль, это только если провалю экзамены, – приподняв бровь ответила я ей.

– Ааааа, провалишь, вот посмотришь! Вернешься и замуж за врача выйдешь, вот посмотришь.

– Бабуль, ну зачем ты так? – с негодованием спросила я, понимая, что бабушкины слова были продиктованы только ее излишним желанием опекать меня. – Ты ведь знаешь, что накликать можешь.

– А я так и хочу! Авось, накликаю и ты вернешься сюда ко мне. Ну пошто меня, старую, покидаешь здесь? – опять начиная причитать сказала бабушка.

– Так, все! – встав на ноги и отряхнув юбку строго сказала я. – Я пообещала, что вернусь, если провалю экзамен, значит вернусь. А ты, бабуль, пообещай мне, что кликать на меня судьбу не будешь.

– Ох, ладно, коза. Езжай в свою столицу, – успокоившись ответила бабушка, вставая со ступеней. – Да голову там, гляди, не теряй свою. А то там мужики это тебе не наши, покуролесят и вернешься с пузом в родную деревню, – прокряхтела бабушка, накинув на меня шаль.

– Бабуль, ты опять? – нахмурилась я.

– Да ладно, тьфу на тебя, – обняв и уже более ласковым тоном проговорила моя горячо любимая бабушка, целуя в щеку. – А теперь с богом, ступай, – она перекрестила меня и подтолкнула к калитке.

– Баб, ну ты чего! Увидит еще кто! – испуганно озираясь по сторонам проговорила я.

– Ай, пущай видят. Бог он был и будет! Мы не нехристи какие-то, молились и будем молиться, – ответила бабка Лукерья и еще раз подтолкнув меня к калитке погрозила пальцем, когда я взяла чемодан и вышла со двора. – Гляди-но мне!

Послав воздушный поцелуй бабушке, я пешком направилась на вокзал, где всего через час с небольшим идущий в Москву поезд должен был отвезти меня навстречу новой жизни, такой волнительной и неизведанной. Идя по проселочной дороге, по обе стороны от которой росли яблони и вишни, я почему-то вспоминала последние несколько лет жизни, проведенные здесь, в небольшой деревеньке в Смоленской области. Отец погиб во время рыбалки зимой, провалился под лед, даже тело его не нашли. Мать сильно переживала его гибель, но благодаря своим внутренним качествам, которые помогали ей быстро восстанавливаться после каких-либо травм, уже спустя год, во время поездки в Ленинград, познакомилась с моим отчимом, офицером-разведчиком, и благополучно оставив меня, пятнадцатилетнюю девочку-подростка, на попечение своей матери, бабки Лукерьи, начала строить свою личную жизнь. В Ленинграде она устроилась работать в небольшой театр, поскольку прекрасно пела, танцевала, да и вообще была непревзойденной актрисой что по жизни, что на сцене. Собственно, от нее я и переняла эту непреодолимую тягу к сцене, но после окончания школы под давлением бабушки пошла учиться на медсестру. В училище преподаватели намучились со мной, по правде говоря. Училась-то я хорошо, теория шла у меня на отлично, но вот на практике я нет-нет, да и хлопнусь было в обморок от вида крови. Держали меня только из уважения к бабушке, которая свято верила в то, что из меня выйдет лучшая в мире медсестра. Да и, кроме того, заведующая медучилища была подругой моей бабушки. Вот так, с горем пополам я и закончила учебу. Потом пошла работать в районную больницу медсестрой и сразу, опять же с подачи бабушки, попала на должность ассистентки хирурга. Вот тут-то и началась моя ходьба по мукам. Тошнило меня непрестанно, каждая операция давалась мне невесть каким трудом. Хирург, Павел Петрович, с которым я работала, однажды вызвал меня к себе и сказал:

– Софья Алексеевна, вы прекрасный человек, добрая, отзывчивая, но вам не кажется, что сестринское дело, это, мягко говоря, не ваше? Я знаю, что ваша бабушка хлопотала перед главврачом о том, чтобы вы работали именно в хирургии. Но мне во время операции нужна твердая рука рядом, а не зеленеющая от ужаса девица, которая при виде того, как я вырезаю аппендицит, готова бежать сломя голову в уборную.

Я помню тогда не то чтобы даже не обиделась на его слова, я была счастлива слышать такое, поскольку перечить бабушке мне не хотелось, но раз уж сам хирург давал мне отбой, то для меня это было прямо-таки спасением. Но в тот момент я рано радовалась. Хирург, явно не желающий вступать в конфликт с главврачом, поскольку тот был того еще нрава, подумав, сказал:

– К нам направили из Смоленска еще одного хирурга. Ему будет нужна медсестра на перевязки и прочее. Я думаю, что вы справитесь с такой задачей лучше, чем в хирургической. Давайте, когда он приедет, я вас порекомендую ему, а на ваше место возьму Галину, вы не против?

Да какое там против! Я внутренне ликовала и вскочив со стула подбежала тогда к врачу и расцеловав в обе щеки ответила:

– Конечно! Какое может быть против!? Я сегодня же скажу бабушке, что хочу работать с новым врачом – протрещала я и счастливо выпорхнула из кабинета.

Но счастье мое было недолгим, поскольку медсестра, которая должна была ассистировать ему, объявила о том, что беременна и подала на увольнение, дескать не выносила вида крови в таком положении и кроме как меня, никого на ближайшие пару месяцев поставить новому хирургу в ассистентки было некого. В общем, обменяла я шило на мыло и в итоге для меня началась новая жизнь, не очень завидная для медсестры с бесконечным полуобморочным состоянием. Новый хирург оказался чрезвычайно требовательным и если прежний с пониманием относился к моему состоянию, то этот только все строже и строже делал мне выговоры после операций. Дошло до того, что я как-то утром, перед операцией, после очередного выговора влетела к нему в кабинет и возмущенно выпалила: