Вы останавливаетесь позади Капитолия, чтобы полюбоваться видом поистине превосходным. Вам сразу становится ясно, что Капитолий стоит на краю плоской возвышенности, доминируя над всей окружающей местностью; его фасад смотрит на превосходную площадку для строительства большого города, смотрит, но ничего не видит... Причина же заключается в том, что, как только был принят закон о перестройке здания Капитолия, владельцы земельных участков подняли цены до таких нечеловеческих высот, что простые смертные предпочли спуститься пониже и построить город на топком болоте, позади этого храма свободы; и посему величественный фасад здания - с его массивной колоннадой, изящно раскинувшимися портиками, живописными скульптурными группами и широкими лестницами, сбегающими волнами белого мрамора к подножию дворца, - глядит ныне на жалкие пустыри, среди которых кое-где виднеются дешевые пансионы для приезжих.
Итак, вы отмечаете, что вам приходится любоваться видом, стоя не впереди, а позади Капитолия. И, кстати, даже не с воздушных высот купола, так как попасть туда можно, только пройдя сквозь огромную ротонду, и тогда вам неминуемо придется осмотреть исторические фрески и барельефы, - а за какие грехи должны вы переносить такие страдания? Кроме того, вам, может быть, придется пройти через старое здание, - и тут уж вам никак не избежать необходимости лицезреть мистера Линкольна, обращенного в камень некоей молодой скульпторшей всего за десять тысяч долларов; и может статься, что вы примете мраморную декларацию об освобождении, которую он держит в вытянутой руке и глубокомысленно разглядывает, за сложенную пополам салфетку, и, судя по его позе и выражению лица, вы еще, чего доброго, подумаете, что ему не нравится, как она выстирана. А дело вовсе не в этом. Никто не знает, что с ним такое происходит на самом деле, но все смотрят на него и от души сочувствуют ему. Так или иначе, в купол вам не следует подниматься ни при каких обстоятельствах, ибо сделать это и не увидеть фресок - невозможно, - а почему вы обязаны интересоваться произведениями, которые искусство породило в состоянии белой горячки?
Капитолий несомненно величественное и очень красивое здание как снаружи, так и внутри, но осматривать его сейчас нет никакой необходимости. И все же, если вам непременно хочется подняться в купол, поднимайтесь, что с вами поделаешь! С высоты купола вы бросаете общий взгляд на живописные водные просторы, поблескивающие слева от вас, и видите то парус на воде, то больницу для умалишенных на берегу; вдали, за рекой, на небольшой возвышенности раскинулся приземистый желтый храм; ваш взор, затуманенный набежавшей слезой, с любовью останавливается на нем, ибо вы вспоминаете безвозвратно минувшее детство и сделанные из помадки и патоки торты-Парфеноны - высшее счастье и блаженство тех дней. Вдали, но уже по эту сторону реки, почти у самой воды, над грязью (или - по общепринятой терминологии - над священной землей) высится памятник Отцу Отечества*. Сооружение это очень похоже на заводскую трубу с обломанной верхушкой. За его верхнюю часть все еще цепляется скелет полусгнивших лесов; по преданию, дух Вашингтона часто спускается посидеть на стропилах и насладиться символом уважения к нему, воздвигнутым соотечественниками в знак безмерной благодарности. Говорят, памятник будет достроен когда-нибудь, но к тому времени преклонение перед Вашингтоном вознесет его еще выше, и он будет известен уже не как Отец, а как Пра-Прадедушка Отечества. Памятная "заводская труба" возвышается на фоне мирного сельского пейзажа, пронизанного безмятежным покоем. В бинокль вы сможете разглядеть коровники у самого ее подножия, и довольных овечек, щиплющих вместо травы гальку, которой много на этих пустынных пространствах, и утомленных свиней, вкушающих отдохновение под священной сенью трубы.
______________
* Прозвище Джорджа Вашингтона.
С трудом вы отрываетесь от этого зрелища и смотрите вниз. Перед вами открывается широкая Пенсильвания-авеню, которая тянется от Капитолия на целую милю, а то и больше и, наконец, упирается в чугунную решетку, установленную перед серой гранитной громадой с колоннами. Это здание Казначейства - сооружение, которое сделало бы честь любой столице. Но зато о магазинах и гостиницах, выстроившихся вдоль этого широкого проспекта, и говорить не стоит, такие они убогие, жалкие и грязные. За Казначейством виднеется большой белый сарай, расположенный на обширном, но весьма неприглядном участке. Здесь живет президент. Сарай и снаружи достаточно уродлив, но это пустяки по сравнению с его внутренним убранством. Единственное, что глаз ваш отметит внутри этого дома, если он и сейчас остался таким, каким был всегда, - это доведенную до математического совершенства безвкусицу и унылое однообразие.
Прямо перед вами и справа от вас открывается вид на весь город. Это длинные кварталы дешевых кирпичных домишек, среди которых кое-где вздымается более или менее величественное архитектурное сооружение - обычно какое-нибудь правительственное учреждение. Если к тому времени, когда вы спуститесь вниз, снег еще не весь растает, вы, гуляя по Вашингтону и осматривая его улицы, будете изумлены явной близорукостью отцов города: ведь стоит только развести грязь чуточку пожиже, и улицы сразу превратятся в удобные каналы.
Порасспрашивайте местных жителей, и вы обнаружите, что в Вашингтоне на каждый квадратный акр земли приходится больше гостиниц и пансионов, чем в любом другом городе Соединенных Штатов. Если вы попросите хозяйку одного из этих пансионов приютить вас, она окинет вас суровым взором и спросит, не являетесь ли вы членом конгресса. И, возможно, шутки ради вы ответите утвердительно. Тогда она тут же заявит вам, что свободных мест нет. А когда вы покажете ей ее собственное объявление в утренней газете, она, уличенная и пристыженная, будет стоять перед вами и старательно делать вид, что краснеет. Из чистой вежливости вы должны притвориться, что ей это удалось, после чего она покажет вам комнаты и даже позволит выбрать одну из них, но заставит уплатить вперед. Это вам в наказание за то, что вы прикинулись членом конгресса. Если бы вы сразу объявили себя частным лицом, один ваш чемодан мог бы служить достаточным залогом за комнату и стол. А если вы проявите любопытство и спросите, в чем же дело, то, может статься, ваша хозяйка окажется достаточно злонравной и объяснит вам, что личность и собственность члена конгресса не подлежат аресту или задержанию и что она сама не раз со слезами наблюдала, как народные избранники преспокойно отправлялись из ее дома в свои штаты, увозя в качестве сувениров неоплаченные счета. И если вы проживете в Вашингтоне несколько недель, то, пожалуй, падете так низко, что поверите каждому ее слову.
В Вашингтоне вы, разумеется, ухитряетесь все увидеть и все разузнать. Одним из первых и самых удивительных ваших открытий будет то, что в Вашингтоне чуть ли не каждый встречный и уж наверняка всякий, кто находится на государственной службе, - начиная от самого высокопоставленного чиновника и кончая уборщицей, которая моет полы в министерских коридорах, ночным сторожем и чернокожим боем, следящим за чистотой казенных плевательниц - обладает Политическим Влиянием. Если вам не удастся склонить к себе слух какого-нибудь сенатора или конгрессмена, начальника бюро или руководителя департамента и уговорить его употребить свое "влияние" в вашу пользу, вы не сможете получить в Вашингтоне даже самую ничтожную должность. Сами по себе все ваши способности, достоинства и знания без необходимого "влияния" окажутся бесполезным бременем. Население Вашингтона состоит почти целиком из государственных служащих и лиц, их обслуживающих. Таких служащих тысячи, они съехались сюда из всех уголков страны и получили местечки благодаря посредничеству (правильнее было бы сказать - приказу) одного из сенаторов или представителей от своего родного штата. Странно было бы вдруг узнать, что какая-нибудь девушка захватила в одной из великих общественных кормушек должность, оплачиваемую суммой в три или четыре доллара в неделю, без поддержки того или иного политического вельможи, а просто потому, что она достойная, способная и честная дочь свободной страны, в которой "все равны, независимо от их звания и положения". Произойди что-нибудь подобное, Вашингтон был бы ошеломлен. Если вы, допустим, член конгресса (не примите это за оскорбление), и один из ваших избирателей, полный невежда, не желающий докучать себе изучением чего бы то ни было и неспособный заработать себе на пропитание, станет приставать к вам и просить о помощи, то решитесь ли вы сказать ему: "Послушайте, друг мой, будь вы годны хоть на что-нибудь, вы еще могли бы поступить на службу в другом месте, но здесь нет, ни в коем случае"? О нет. Вы ведете его в министерство и говорите: "Послушайте, дайте-ка этому парню что-нибудь такое, чтоб он не слишком скучал, а заодно и жалованье", - и все в порядке. Вы передали его на попечение родины. Он дитя своей родины, пусть родина и заботится о нем. В Вашингтоне есть что-то доброе, материнское, - это поистине великодушный старый милосердный Национальный Приют для Сирых и Убогих.
