– Всё в полном порядке. Так что-то кольнуло внутри.

– Ты бледная.

– Всё со мной в порядке, – сказала я сквозь зубы.

Я и вправду почувствовала себя как-то не так. Меня пугало то, что в последнее время что-то неладное происходит со мной внутри.

Я встала из-за рояля.

– Было неплохо. Я не хочу говорить, что ненавижу классику, потому что сам вырос на ней. Но с каждым годом я стал всё глубже и глубже погружаться в музыку, исследовал её. Сейчас я пишу музыку, объединяя классику и современность. Звучит это всё потрясающе.

– Я ненавижу современную музыку. Моцарт мне больше по душе.

Я забрала свою сумку и ноты и уже моя ладонь лежала на ручки двери, как его голос остановил меня.

– Элис?

– Что?

– Я не хочу ссориться с тобой. Когда я перешёл в эту школу, то был безумно рад, что у вас есть занятия по музыке. Моя заветная мечта – принести и оставить что-то в этом мире, – сказал он и замолчал. – Какая у тебя мечта, Элис?

– Та же, что и у тебя, – тихо ответила я, глядя в его карие глаза.

Меня начала напрягать ситуация. Несколько минут назад я плакала, вспоминая о Джоне, сейчас я уже стою и разговариваю с Томасом о мечтах. Ведь у нас с Джоном была такая мечта: написать свои произведения и оставить их в этом мире. Но ничего такого и подобного быть уже не может. Вся моя жизнь рухнула в одну секунду, когда я увидела его в той машине.

Рядом со мной стоял пуфик. Я села на него и снова начала плакать, содрогаясь от тяжёлых и колких всхлипов. Я никогда не смогу отпустить своё прошлое, как бы этого не хотели мои близкие.

– Элис, я вижу то, что тебе плохо.

Его слова разбудили мой гнев. Никто и никогда не посмеет трогать меня за живое. А раны и Джон внутри меня были живы.

Я сорвалась с места и вылетела из класса, направляясь к выходу. Вылетев из школьных дверей, я побежала к машине. Дрожащим движением руки завела двигатель и выехала извилистыми движениями с парковки. Всю дорогу до дома мои глаза видели туман. Я слепо припарковалась около дома, выскочила и побежала в свою комнату. Я видела встревоженные взгляды мамы и папы – они ужинали. Забежав в свою комнату, я упала на кровать и плакала в свою подушку. Когда мой нос заложило, я подняла голову и положила её на бок. На моей тумбочке стоял календарик. Сегодня было двадцатое сентября – завтра будет два года, как Джона нет со мной. Осознание этого ещё больше усилило мою душевную боль. Я снова уткнулась в подушку и рыдала в неё, пока все слёзы не иссякли.

Как и в том году десятого сентября, я провожу время рядом с Джоном.

Утром я увидела весь результат своих страданий на лице. Мои глаза и губы опухли от слёз. Я ещё раз убедилась в том, что моя кожа побледнела. Открыв шкаф, я достала чёрные джинсы и чёрный свитер. Свои тёмные волосы я заколола в неряшливый пучок. Достав свой рюкзак, я положила туда ноты для гитары. Ноты, которые написал сам Джон, когда ему было тринадцать. Я подошла к тумбе и взяла подарок, который он подарил мне на четырнадцать лет – гитара. Он расписался на ней: указал год, дату и поставил свою роспись, внизу под своей росписью он написал: Элис и Джон, как одно целое. Я надела на себя рюкзак и взяла гитару.

Сейчас было около шести часов утра. Родители ещё спали в это время. К Джону мне нужно к семи утра. Именно в это время я нашла его в той машине.

Я медленно спустилась по лестнице. Вышла из дома и села в машину. Положив руки на руль, я сделала несколько протяжных вздохов. Я почувствовала, как моя голова закружилась, началась одышка и боль внутри, где сердце. Мне стало не по себе. Я встряхнула головой, пытаясь отогнать всё это. Может, мне всё это померещилось? Я завела двигатель и осторожно выехала.

Через час я прибыла на кладбище. Достав рюкзак и гитару, я двинулась к его могиле. Она была далека от всех и ограждена. Я так попросила. Подойдя к ней, я провела пальцами по выдавленному месту, где было написано его имя, фамилия, дата рождения и дата смерти…

– Привет, Джон, – сказала я тихо-тихо. Я уверена, он меня слышит, он рядом. Сидит и смотрит на меня.

– Я принесла твои произведения, – сказала я и полезла в рюкзак.

Все песни, которые он писал, были по-своему уникальны. Я достала гитару и приготовилась к игре. Эта песня была про жизнь. Неуместно, наверное, играть её здесь. Но она нравилась нам. Так почему бы не спеть её для него.

Я провела пальцами по струнам, и прозвучали минорные голоса.

Я играла и смотрела на него. Рядом с ним мне было спокойно, хоть его и не было здесь рядом.

Я отложила гитару в сторону, и, обняв руками колени, смотрела на него.

– Мне плохо без тебя, Джон. Зачем ты тогда поехал с ними? – тихо спросила я, и слезинки упали с моего лица. – Ты оставил меня одну. Элис и Джон, как одно целое. Помнишь? – новые всхлипы, – Как же мне тебя не хватает, Джон! – крикнула я. – Моцарт заполняет мою боль, но в то же время, играя его музыку, я вижу тебя, чувствую тебя рядом. Но когда я открываю глаза, то не вижу тебя. Музыка теперь красиво убивает меня. Она тянет меня, заманивает меня к тебе и я готова быть там с тобой, – после этих слов я зарыдала новой волной.

– Что ты здесь делаешь? – раздался знакомый голос.

Я резко обернулась. Это был Томас. На его лице читался вопрос.

– Это ты, что здесь делаешь? Ты следишь за мной?!

Он ничего не ответил. Он лишь посмотрел на могилу и прочитал: с двенадцатого июля две тысячи второго года по девятнадцатое сентября две тысячи семнадцатый год. Кто это?

– Не твоё дело, – сказала я.

– Скажи мне, Элис. Поэтому ты так страдаешь?

Я промолчала. Поднялся сильный ветер. Я вспомнила про его ноты, что лежали на траве. Это были его ноты и они были очень ценны для меня. Ветер закружил их в воздухе. Я испугалась, что могу потерять их, и тогда частичка Джона потеряется. Я не могла этого допустить.

Томас понял это и прыгая за листками, поймал каждый и сложил в одну стопку.

– Спасибо большое, – сказала я, забирая у него эти бумаги, и положила их в рюкзак. – Уходи, пожалуйста. Мне нужно побыть здесь без лишних людей.

– Скажи сначала, кто это, – требовал он.

Я снова почувствовала головокружение и я поняла, что еле-еле стою на ногах. Всё перед моими глазами кружилось. Мои ноги подкашивались. Он это понял и подхватил меня. Дальше наступила темнота в глазах. Я не могла пошевелиться и говорить. Определённо я потеряла сознание, как и месяц назад. Томас поднял меня на руки и забрал все мои вещи. Он понёс меня куда-то. Я так и порывалась закричать, но, во-первых, я не могла, а во-вторых здесь не принято кричать просто так.

Он уложил меня в машину. Это я поняла по ощущениям. Через какое-то время я почувствовала спирт и очнулась.

– Ты в порядке? – спросил он, глядя на меня сверху.

– Вроде да, – тихо сказала я.

– Я отвезу тебя домой.

– Нет. Лучше в школу. Не хочу домой.

– Ладно. Как скажешь.

Он выехал с самодельной парковки и выехал на трассу. Это была не парковка, а просто раскатанная колёсами поверхность.

– А как ты здесь оказался? – спросила я.

– Я ехал в школу и увидел тебя.

– Ты живёшь рядом с кладбищем?! – удивилась я.

– Родителям удалось снять домик, который находится в двух километрах от этого кладбища.

Повисло молчание. Было слышно только шум колёс.

– Кто у тебя здесь? Брат?

– Зачем тебе так надо лезть в мою жизнь?

– Мне просто интересно. К сожалению, я очень любопытный.

– Лучший друг, – сказала я и закусила язык, пожалев о том, о чём сказала.

– Что случилось?

– Тебе того ответа недостаточно?

– Нет.

– Пожалуйста, не надо! Это слишком личное.

– Ладно, – тяжело вздохнул он. Но его вздох никак не повлиял на моё решение рассказать ли ему что-нибудь.

Я не буду с кем-то делиться своим горем. О том, что Джона не стало, все узнали сами – я никогда и никому об этом не говорила.