Геолог сказал в глубоком раздумье:

— Вы меня пугаете, Жерар. Если вы не ошибаетесь, там, в заречной саванне, растет интеллект чудовищной силы, Не станет ли он опасным для человечества?

— Чем может быть нам опасен интеллект на уровне неандертальца?

Анри пожал плечами.

— Кто знает? Просто страшно подумать, как чудовищно непохоже на нас сообщество дьяволов. Ученые ищут чужой разум в далеком космосе, а оказывается — он рядом! — Он круто повернулся к Кашену. — Вспомните, дьявол с огромным трудом, но все-таки говорил со мной на суахили!

— И что же?

— Но это значит, что между туземцами и дьяволами издавна существуют какие-то контакты! Какие? Будем логичны, африканцы смертельно боятся дьяволов, африканцы утверждают, что из заречной саванны никто и никогда не возвращался. Разве это не свидетельство, что люди для дьяволов — такая же добыча, как и любое другое животное? А может быть, и хуже того — ловкие умелые рабы, пригодные для выполнения любых заданий!

Анри задумался. Кашен осторожно прикоснулся к его плечу.

— Вас пугает эта картина?

— Еще бы!

— А разве в недалеком прошлом люди не были для людей же простой добычей? Разве теперь окончательно уничтожено рабство?

Геолог возмущенно фыркнул.

— Это наше внутреннее человеческое дело! А тут — крысоподобный муравейник в роли повелителя. Неужели вас не ужасает это?

— Это страшно, — согласился Кашен, — но ведь это всего лишь догадка, не более. Африканцы боятся дьяволов? Но они боятся совершенно безвредных хамелеонов, лемуров, ужей. Людям вообще свойственно бояться всего непонятного. Может быть, в прошлом люди были для дьяволов простой добычей. Бездумное насилие, наверное, неизбежная ступень всякой цивилизации. Но судя по всему, судя по вашему посещению заречной саванны, колония давно перешагнула эту ступень. Вы спали, вы были в полной власти дьяволов, но вы живы! Страх перед заречной саванной — слепая дань, может быть, и страшному, но далекому прошлому. Сейчас заречный мозг, смутно понимая величие людей, трепещет от страха перед неведомым и мучительно ищет контактов с нами.

— Неандерталец и ружье, — пробормотал Анри, — на что это похоже?

— Не стоит подходить к дьяволам с человеческими мерками, — возразил Кашен, — пути становления разума многообразны. Да, у нас техника, орудия всегда опережали мысль и гуманность, но разве это обязательно? Нет, не дьяволы опасны для человека, а человек определенного рода смертельно опасен для них. Заречная саванна в руках бизнесменов, для которых нет ничего святого — разве это не отвратительно?

— Ну! — Анри откинулся на спинку кресла. — Даже среди отъявленных бизнесменов есть искренние покровители науки. Есть серьезные научные организации, располагающие немалыми капиталами. Есть в конце концов общественное мнение, черт побери! Кто нам помешает параллельно с публикацией материалов о дьяволах поднять вопрос о создании в заречной саванне заповедника? В Африке есть отличные организации такого рода, приносящие хорошие барыши. Вспомните-ка заповедник Крюгера!

— Вы полагаете, ученым под силу тягаться с банкирами?

— А почему бы и нет? В наше время ученые — большая сила!

Кашен усмехнулся.

— И они сумеют сдержать поток искателей наживы, который хлынет в заречную саванну, узнав об алмазах?

Лицо Анри вытянулось.

— Да, если алмазы всплывут на поверхность, эту саранчу никто не удержит. От дьяволов останется одно воспоминание.

Анри поднял глаза.

— Но что поделаешь? Надо быть реалистами. Дьяволы обречены. Как корова Стеллера, как тур, как десятки других видов, которые смела к чертовой матери слепая стихия цивилизации. Что мы можем сделать?

— Можем! — резко бросил Кашен.

Анри воззрился на него.

— Можем, — уже спокойно повторил Кашен, — но сначала надо покончить с расизмом и властью бизнеса.

Анри присвистнул.

— Вы думаете, это просто?

— Не думаю. Но это настоящее дело. Это борьба за счастье людей, за будущее M-Болы и его собратьев. Тогда вопрос о заречной саванне решится сам собой.

— Допускаю, — Анри посмотрел на друга с уважением, — но я геолог, Жерар, геолог и охотник, а вовсе не коммунист.

— И я не коммунист, — с досадой сказал Кашен, — но я ненавижу фашизм во всех его проявлениях и не могу относиться к нему равнодушно. А такие, как вы, сами того не ведая, помогают ему вставать на ноги!

— Не надо думать обо мне так плохо, — добродушно сказал Анри. — Право же, я и сам терпеть не могу насилие и несправедливость. Но я не рожден ни кардиналом Ришелье, ни Робеспьером, ни императором Наполеоном. Мое дело походы и охота. Мне найдется место при любом общественном строе. Люди должны быть разными, Жерар. Иначе будет чертовски скучно жить на белом свете.

Кашен махнул рукой и рассмеялся.

— Ладно, оставим политику. Вы можете выполнить одну мою просьбу, которая не имеет к политике ни малейшего отношения?

— Хоть дюжину!

— Я прошу вас до поры до времени сохранить в тайне все, что касается заречной саванны.

Анри кивнул головой.

— Я понимаю вас. Но разумно ли это? Рано или поздно на дьяволов обязательно натолкнется другой европеец. Уверяю вас, он не будет мучиться сомнениями и выжидать. Он поднимет такой шум, что небу станет жарко! Чего мы добьемся? Потеряем приоритет открытия и только.

— А нельзя ли с помощью M-Болы и его друзей организовать охрану этого природного заповедника? Это ведь в их интересах! Африканцев сметут и превратят в форменных рабов, когда станет известно об алмазах. М-Бола не может не понять этого.

— Резонно, я поговорю с М-Болой и думаю, что будет толк. Это и все ваши просьбы?

— Все.

— А я-то думал, что мне придется ограбить банк или на худой конец возглавить революцию!

Анри повернулся к раздвинутым окнам веранды. Свежий ветер гнал по синему небу бесконечную вереницу легких белых облаков.

— Вы уйдете в подполье, к своим друзьям, к своему делу. А что буду делать я?

— Прежде всего заткнете рот Паркеру частью алмаза.

Анри обернулся.

— Вы же сами говорили, что алмаз можно пустить по частям, — сказал Кашен, — заткнете и поедете в Париж. Встретитесь с Симоной, отдохнете и подумаете о том, как жить дальше. Ведь вы уже не тот Анри Бланшар, с которым я познакомился три года назад.

— Далеко не тот, — согласился Анри и после паузы тихо проговорил: — А как же слава, Жерар? Как же научное бессмертие наших имен?

— Слава подождет, Анри.

Анри покосился на Кашена и не без лукавства спросил:

— И сколько придется ждать?

Кашен медленно проговорил:

— Думаю, не так уж долго.

— Что ж, если недолго — подождем. — И подняв глаза на Кашена, Анри улыбнулся:

— Черт побери, может быть и правда — человечество можно сделать лучше?

Все началось с того, что, попав как-то в институт высшей кибернетики, я заблудился. В этом не было ничего удивительного: такие истории со мной случались и раньше, к тому же институтские коридоры были до тошноты похожи один на другой. И вместо того, чтобы попасть на лестницу, ведущую к выходу, я попал в какой-то тупик. Пожав плечами, повернул обратно, пробуя открывать двери, попадавшиеся мне на пути, — надо было узнать, как мне выбраться из этой неожиданной ловушки. Две двери оказались запертыми, зато третья беззвучно приоткрылась, и, к своему несказанному удивлению, я услышал детский лепет и смех. Вы должны представить эту ситуацию по-настоящему: серьезный институт, строгий, похожий на пустыню коридор и беззаботный детский лепет! Некоторое время я пребывал в состоянии прострации, а потом пришел в себя и прислушался. Ребенок веселился и старательно, с выражением читал стихи: