«А ведь женщина в целом ничего себе, симпатичная. Была в свое время», – высокомерно подумал Антон с высоты своих двадцати восьми лет. Во всяком случае, из всей троицы она производила впечатление самой адекватной и, крепко сжимая в руке свое орудие самообороны, терпеливо вслушивалась в гвалт, поднятый медиками и полицией. Но, скорее всего, смысл услышанного до женщины не доходил, она глубоко погрузилась в себя.

– Какое может быть опознание в данной ситуации? – категорично вопрошала пожилая врачиха.

Она, не заботясь о соблюдении приличий, тыкала пальцем в Зою Васильевну с Людмилой Петровной. И чеканила:

– Вы по долгу службы обязаны знать о последствиях шока! Тем более в таком возрасте! Если вам нужны здесь дополнительные трупы, то, пожалуйста, действуйте! Но я снимаю с себя всякую ответственность. Не смотрите, что они на ногах! Отвечать за этих женщин будете вы, и только вы!

И, упредив ответ следователя, который еще не прозвучал, махнула рукой медбрату и водителю:

– Носилки! Грузите!

Врач не меньше опасалась и за здоровье Мальвины. Ей пережитый стресс тоже даром не прошел. Но по всему судя, в ближайшее время она умирать не собиралась. Более того, ее природная любознательность преодолела естественную робость перед покойником, умершим не своей смертью. Пока медики отвлеклись на других пациентов, женщина, с трудом расцепив скрюченные пальцы, отбросила, наконец, свою палку в сторону и сомнамбулически двинулась к яме.

Слово «опознание» достигло ее ушей и, через небольшой промежуток времени, мозга. Она ожила, словно сломанный, но всё-таки запущенный заново механизм. Влекомая какой-то неодолимой силой, она медленно направилась к своей находке, не ожидая приглашения. Медленно, потому что мышцы еще плохо слушались команды мозга, ноги периодически сбивались с шага. Так блудливая своевольная овца, постоянно отбивающаяся от стада, не подчиняется пастушьему кнуту, и все норовит вильнуть в сторону.

За свою не такую уж и долгую следовательскую карьеру Антону Коровину трупов пришлось повидать достаточно, а вот с сумасшедшими сталкиваться еще не доводилось. Когда Мальвина уже почти нормальной походкой приблизилась к лежавшему на мешках бездыханному телу и бросила на него боязливый любопытный взгляд, случились нелады и с ней.

Она сначала вскрикнула. И это было естественно. То был крик изумления и ужаса. Но потом, после секундной паузы, она забормотала нечто несусветное. Антона по спине пресловутые мурашки устроили гонки.

Одна машина «скорой помощи» уже уехала, во вторую медики еще не полностью загрузились, и следователь Коровин призывно махнул им рукой. Потом, указывая врачихе взглядом на Татьяну Семеновну, произнес покаянно:

– Забирайте эту тоже! От греха подальше!

Врачиха кивнула удовлетворенно.

А ведомая под руки к машине Татьяна Семеновна, адресуясь почему-то к врачихе, продолжала выкрикивать:

– Страусиха! Это же страусиха! Шестая, то есть, вторая! То есть вторая и шестая одновременно! Я же в своем уме?

Ой ли? Коровин был далеко не уверен в правдивости последнего долетевшего крика. И при чем здесь страусы?

–Зачем же ты ее отпустил? – спросил Коровина судмедэксперт.

– Индюков у нас разводят, знаю, – в раздумьи отвечал Коровин. – И индоуток. Недавно слышал, перепелок один фермер начал разводить. Но страусы… В нашем климате… Это реально?

– Может, это не про птиц? Может, прозвище жертвы? Верни, вдруг она реально ее знает?

– Да пусть увозят, куда она денется? – махнул рукой следователь.

Зоя Васильевна пожелала подышать свежим воздухом. Люся позволила ей сегодня встать с постели и выйти на улицу. На днях уже обещали дождь, и сейчас они пользовались моментом: сидели на лавочке возле двора и подставляли лица нещедрому уральскому солнышку, жмурясь от удовольствия. От госпитализации Зоя отказалась наотрез и дала в том расписку.

Отношения с медициной у нее были натянутые. Не то, чтобы не верила она врачам, но и показываться на прием по первому простудному симптому никогда не торопилась.

Некоторое время назад, еще дома, пришлось Зое Васильевне всерьез занедужить. До этого несколько раз участковая медсестра опускала ей в почтовый ящик записки с приглашением посетить поликлинику и пройти диспансеризацию: флюорография там и прочее. В прежние годы такого сервиса за артюховской медициной не водилось, а тут, не пойми с чего, всерьез она обеспокоилась состоянием здоровья пенсионерки Коневой.

В общем, сложилась ситуация, когда все совпало: и самой Зое Васильевне потребовалась медицинская помощь, и заодно медиков можно было успокоить в их хлопотах на предмет ее самочувствия. Отправилась Зоя в медицинское учреждение по месту прописки. Или, как теперь принято по-новому писать в документах, по месту регистрации, совпадающему с местом проживания.

Может быть потому, что посещала Зоя Васильевна свою поликлинику не часто и тамошние порядки были ей несколько непривычны, обстановка казенного учреждения ей не глянулась. Потолкавшись по кабинетам и подлечившись совсем немножко, махнула она рукой и решила жить дальше по принципу Михаила Жванецкого: организм соберет себя сам и потихоньку начнет совершенствоваться.

Вот и сейчас она решила твердо придерживаться этой же парадигмы. Чужой город, чужие медики, неизвестно, чего от них ждать? Разумеется, теперь о скором отъезде Зои, учитывая ее состояние, и речи не велось.

Люся подругу поддержала, благо Толик уже оклемался полностью и даже оказывал какую-никакую помощь жене. Всё-таки счастье, что Люся в тот раз запретила мужу идти в лес!

И вот сидели они вдвоем на лавочке, а мимо как раз проходил Андрей Викторович Швондер. То есть, Прутов. Был он в том же камуфляжном наряде, что и в прошлый раз, только на голове у него сегодня красовалась вязаная шапочка цвета хаки с белой полоской, в тон костюму, поскольку все же попрохладнело значительно. А у воды, конечно, еще холоднее.

Шапочка его не портила. Наоборот, очень шла к карим глазам. А легкая небритость, которая в прошлый раз показалась Зое Васильевне брутальной и даже стильной, усугубилась и выглядела уже неряшливо. Возможно, мужик надумал отпускать бородку.

Как и в прошлый раз, на плече Андрея Викторовича висела замызганная спортивная сумка с рыбацкими причиндалами, а из нее торчал складной спиннинг. Не хватало только Голдена-Детдомовца позади.

– День добрый! – поздоровался приветливо Швондер с дамами, – пустите третьим? Передохну перед подъемом.

– Милости просим, места хватит, – пригласила Люся, подвинувшись. – Тут вот моя подруга все переживает, как это вы на горе живете, взбираетесь-спускаетесь?

– Так привычка, – засмеялся Андрей Викторович. – У нас ведь в какую сторону ни пойди, все равно к какой-нибудь горе выйдешь. Бывало, летом в детстве – с коровой, в юности – с рюкзаком. Зимой – на лыжах. Скалолазы мы. Я возле Мелентьевской горы родился, там все детство прошло. А вы, смотрю, не уехали? – обратился к Зое.

– Да вот, приболела, – не стала она вдаваться в подробности.

– Да кто бы на вашем месте не приболел! – тем самым он ненавязчиво проявил свою осведомленность в случившихся событиях. – Да, не очень гостеприимным был для вас наш лес!

– Лес он лес и есть, – сказала Люся. – А на ильменцев у Зои нет причин обижаться. Так ведь, Зоя?

– Чистая правда! – с жаром ответила Зоя Васильевна. – Да и лес, и даже погода были ко мне благосклонны. А то, что нам в лесу пришлось найти, так это же не лес виноват, а люди.

– Ну да, – согласился Швондер-Прутов. – А ко мне в гости вы так и не собрались. Рыбой вас не удивишь, грибами, наверное, подруга закормила. Но зато чай у меня с лесной земляникой да травами, а к чаю – лесной мед! И я вам такие фотографии покажу! Сразу захотите переехать в Ильменск на постоянное местожительство.

– Ну уж нет! Переезжайте вы к нам. У нас в Артюховске не хуже. У вас лес и горы, а у нас Волга!