С Русликом они договорились сразу. Я всегда восхищался фамильным габоевским умением располагать к себе людей. Уж не знаю, что они находили в этом небритом, не слишком опрятном, я бы даже сказал, слегка подозрительном субъекте, но стоило Руслану улыбнуться, как совершенно незнакомый человек был готов оказать ему весьма значительные услуги.

Когда мы подъехали, Степан лично дежурил у трапа. Не задавая лишних вопросов, он провел нас в корму, туда, где нам предстояло провести большую часть трансатлантического рейса. Излишне утруждать себя он, правда, не стал: быстро представил своего помощника – маленького сморщенного человечка, не обратившего на нас никакого внимания, объяснил, где найти гальюн и камбуз, как открывать и задраивать иллюминаторы – и исчез по своим делам. Мы еще не успели разложить вещи, когда внизу натужно завыли старые дизеля.

* * *

Для деятельного человека нет ничего хуже праздности. Я вот, к примеру, терпеть не могу это дурацкое состояние, когда вся работа сделана, а никаких развлечений в округе нет. Некоторые люди находят такое положение редкой удачей, считая его за лишнюю возможность подремать, сходить в кино или почитать книжку, но я, что греха таить, всегда относился к ним с легким презрением. Лежать на диване и таращиться в телевизор – занятие для бездарностей, которым не хватает энергии и фантазии, чтобы с пользой провести свой досуг. Я в такой ситуации чувствую себя, как тигр в клетке.

К счастью, в Москве этого со мной практически не случается – там почти всегда находится куча дел. Если же вдруг выдается лишняя минутка, можно поехать кататься на сноуборде или, в зависимости от времени года, погонять на аквабайке. На худой конец, существует целая куча клубов и дискотек, где кроме веселого времяпрепровождения иногда можно завязать приятное знакомство.

В командировке все намного сложнее. Нет, здесь тоже, разумеется, есть где потратить свободные часы, но, увы, местные развлечения поразительно быстро приедаются. Особенно это заметно в Америке. Может где-нибудь в Лас-Вегасе все совсем иначе, но в Далласе, Чикаго и Детройте мне не удалось найти сколь-нибудь стоящих мест, куда хотелось бы возвращаться регулярно. Возможно, мне просто не хватило времени, а может у меня завышенные аппетиты, не знаю.

В общем, когда текст был дописан, пунктуация проверена, фотографии подписаны и пронумерованы с филигранным тщанием, я в очередной раз ощутил, что делать мне абсолютно нечего. Времени было двадцать два ноль-ноль или что-то около того. Одним словом, спать еще рано, а браться за что-нибудь серьезное – уже поздно. Поэтому, пометавшись минут двадцать от Пелевина к кофейнику, я собрался и пошел тормошить Руслана.

Как ни странно, он не заставил себя упрашивать. Вообще-то Руслик редкостный домосед, вытащить его в свет – преогромнейшая проблема. Я, правда, помню времена, когда это было намного проще, но женитьба в этом плане пошла ему во вред. В этот раз он, однако, не артачился. Мы живо погрузились в арендованный редакцией "Понтиак" и покатили слушать блюз.

Сказать по правде, я не фанат блюза. Более того, по нашу сторону океана меня на него калачом не заманишь. Но, увы, в Чикаго это один из немногих способов сносно провести время.

Ночной хайвей – вообще-то зрелище для эстетов. Мы с Русликом в свое время отщелкали здесь немало отличных кадров, часть из которых даже попала в печать. Но в дождь он превращается в кромешный ад. Поток машин поднимает над дорогой мелкую водяную пыль, поглощающую свет похлеще любого тумана. Несущиеся навстречу ослепляют фарами, попутные норовят обдать фонтаном брызг, и никто даже не думает снижать скорость.

Этот вечер был из таких противных дождливых вечеров. Темный, как любой вечер в этих широтах, он казался светлее из-за света фонарей, отражавшегося и рассеивавшегося в водяном мареве. Этот неестественный белесый туман скрадывал крупные предметы в тридцати шагах, но даже если через него пробивался какой-нибудь огонек или силуэт, оценить расстояние до него было все равно невозможно. Впереди нескончаемой красной лентой мчались задержавшиеся на работе горожане. Навстречу спешили обитатели предместий. Желтые фары внезапно возникали из дымки, больно ударяя по сетчатке усталых напряженных глаз. Говорят, что телевизор и компьютер дурно влияют на зрение, но, по-моему, они в сто раз безобиднее скоростной магистрали в дождь.

Пока Руслик сосредоточенно рулил, "баранил", как говаривают иногда в нашем кругу, я занимался прелюбопытным делом. Я считал. За десять миль я насчитал шесть крупных аварий, две полицейские засады и троих несчастных, обосновавшихся на обочине с жалостливо приподнятым капотом. Для бога дождя наступило время собирать урожай.

Внезапно Руслан ударил по тормозам и меня с силой толкнуло вперед, больно ударив коленом о переднюю консоль. Прежде, чем машину начало вертеть, я успел вцепиться в ручку двери, счастливо избежав более серьезных травм. Все произошло удивительно быстро. Настолько быстро, что только много времени спустя я окончательно осознал, какой водительский шедевр сотворил мой друг на мокрой, скользкой от дождя дороге. А тогда я почувствовал лишь резкий рывок, услышал надрывный стук АБС, перекрываемый свистом покрышек, и с трудом, краем глаза, различил человеческую фигуру, окутанную фонтаном поднятых нами брызг.

Через десять секунд "Понтиак" стоял посередине левого ряда, нелепо развернувшись поперек полосы и яростно моргая аварийными фонарями. Мрачно чертыхнувшись, Руслан выкарабкался из машины и резво затрусил к одинокой тени, по-прежнему неподвижно стоявшей посреди ночного хайвея. Мне пришлось посидеть немного, чтобы прийти в себя. Перед тем, как вылезти наружу я закурил – в водном хаосе, царившем снаружи, сделать это было бы куда труднее – и не торопясь побрел следом.

* * *

Как правило, я проезжал этот перекресток дважды в день: первый раз, когда выезжал из дома и второй – когда возвращался вечером обратно. Перекресток был самый обыкновенный, как почти все перекрестки в спальных районах, и я редко обращал на него внимание. Хмурые высотки поодаль, пожухлый газон, стеклянные кубики автобусных остановок, где припозднившийся прохожий до полуночи мог прикупить себе пива и сигарет.

У перекрестка всегда ошивалась разношерстная компания из местного плебса: водопроводчики, "на секундочку" отлучившиеся от труб и унитазов, потомственные безработные, сомнительного вида подростки и грязные заросшие бомжи, местами вовсе непохожие на представителей человеческого рода.

В этом колоритном сборище выделялся один калека-бомж. Я мало интересуюсь подобной публикой, но этого типа невозможно было не заприметить. От прочих представителей своего сообщества он отличался отсутствием обеих ног. Правая была ампутирована выше колена, у левой отсутствовала стопа. В его положении это увечье существенно уменьшало шансы на выживание – в бесконечной борьбе за кусок хлеба он мог полагаться на две конечности там, где конкуренты использовали все четыре. Из-за этого ли, по другой ли причине, но этот бомж всегда был еще грязнее и замухрыжистее прочих. Его клочковатая седая борода ниспадала чуть ли не до пояса, переплетаясь с редкими жирными волосами, выбивавшимися из-под засаленного балахона, некогда представлявшего собой спортивную курточку с капюшоном. Передвигался он посредством двух кривых суковатых палок, крепко зажатых в кряжистых мускулистых руках, используя культю левой ноги в качестве третьей опоры. Смотреть на это было жалко и страшно одновременно.

В тот день я ехал с девушкой. Не помню с которой именно: тогда я не ставил себе задачу запоминать каждую из них. Помню только сам факт ее присутствия, поскольку именно из-за нее я опоздал на зеленый свет: с пассажиром я всегда торможу там, где жму на газ, когда еду один. В тот раз я поступил так же: с сожалением затормозил, заскрипела резина и мой черный "Мерседес" плавно остановился у самой стоп-линии, аккурат напротив автобусной остановки.