С этими словами Профессор двинулся на балкон. Тоня бросилась за ним. Уж не пришло ли ему в голову кинуться в объятия мира с девятого этажа?!

Профессор стоял, облокотившись на перила, и смотрел на город.

– Казалось бы, обычный маленький городок, – заговорил он, почувствовав девочку за спиной, – но всё ли так просто?

– Так и есть, – кивнула Тоня, – обычный городок и больше ничего. Всё просто.

– Вам здесь скучно? – Профессор так удивился, что повернулся к Тоне и уставился на неё как на редкую молекулу.

Тоня смутилась.

– Нет, вовсе не скучно, я и четверти не исследовала. А ведь на каждой улице своя атмосфера, свои дома, строения, памятники и интересные закоулочки. Разные люди, опять же, за которыми интересно наблюдать.

– Вот! О чём я и говорю!

– Я ведь не спорю. Здесь как везде.

– А что это за дом? – заволновался вдруг Профессор, указывая на Стрыгинский особняк. – Уж не то ли это, о чём я думаю? Ну нет, не может всё быть так очевидно!

– Это дом купца Стрыгина. Был здесь когда-то богатей, злобный дядька, замучил кучу народу, а сам жил вполне припеваючи.

– Вот, значит, как говорят… Ну-ка пойдёмте туда прямо сейчас. Пойдёмте-пойдёмте, сами мне скажете, может ли этот дом принадлежать злодею.

4.

Родители потихоньку собирались в школе. Мама Грелкина пришла не первая, и даже не в первой десятке. Но ведь не на чемпионат мира с раздачей золотых медалей приглашали. Тем более самой виновницы торжества даже поблизости видно не было. Родители топтались перед кабинетом русского языка и литературы, и роптать не смели.

Мама Грелкина стояла в стороне, у окна. Она кивала знакомым и одним глазком разглядывала незнакомых родителей. Особенно её внимание привлекала молодая женщина в модном плащике, особенно плащик… Он был со всякими вышивками, заклёпками и висюльками, и мама Грелкина всё пыталась рассмотреть, не в виде черепов ли эти висюльки?! Если в виде черепов, это уж совсем наглость молодёжная, хотя и смотрится очень прилично.

Вскоре обладательница плащика не выдержала такого пристального внимания и сама подошла поближе.

– Я Кузькина мать, – оповестила дама и протянула для рукопожатия руку.

Мама Грелкина ахнула, а потом расхохоталась.

– Я уж подумала, вы выругались!

– А это я так здороваюсь!

– А я Грелкина мама, – объяснила она и пожала руку.

Кузькина мать ей очень понравилась – и непосредственным поведением, и плащиком. А заклёпки оказались вовсе даже и не в виде черепков, просто абстрактного вида заклёпки.

– Я всё стесняюсь спросить, – замялась мама Грелкина, – очень стесняюсь. Вы простите меня великодушно, я забыла, как вашего сына зовут на самом деле.

– Ах, это! Ничего страшного! Мы сами, знаете ли, иногда забываем, всё Кузя да Кузя, с лёгкой руки Захара.

– Я о вашем Кузе слышу каждый день такие небылицы! А с вами так ни разу и не встретилась.

Кузькина мать развела руками:

– Обычно муж на собрания ходит, но сегодня я отважилась.

– А мой наоборот, – пожаловалась мама Грелкина, – совсем учёбой сына не интересуется.

И зря, между прочим, она это сказала. Потому что именно в эту минуту папа Грелкин зашёл в школу. С собой он привёл пятилетнюю Анфису, которую благополучно забрал из детского сада. О том, что всё не настолько благополучно, папа Грелкин не догадывался. Например, воспитатели так и не осмелились сказать ему, что Анфиса с сегодняшнего дня выглядит немного по-другому. Девочка раздобыла ножницы и обкромсала свою каштановую шевелюру, в результате чего стала больше похожа на мальчика. На Захара в детстве.

Но ничего этого папа Грелкин не заметил, потому что Анфису ему предоставили сразу в шапке, и вообще он был не очень-то наблюдательный. Из-под шапки кокетливо выбивалась одна прядь, самая длинная, и этого папе хватило, чтобы вдоволь полюбоваться своей красавицей дочкой и купить ей шоколадку.

Папа Грелкин зашёл в школьный вестибюль и огляделся. Сколько лет он не был в школе, а ничего не меняется, подумать только! Даже охранник на рабочем месте отсутствует, а говорят ещё, что меры безопасности теперь усилены.

Найти нужный кабинет не проблема, для начала нужно было решить, куда определить Анфису, не тащить же её с собой.

Папа Грелкин стал заглядывать в каждый кабинет по порядку, зажмуривался и слушал свой организм. Но организм не откликался ровным счётом ни на какое помещение. Зато Анфисин организм откликался на все кабинеты сразу.

Особенно на кабинет географии, где во всю стену висела красивая голубая карта, а на столе стоял глобус. Но там шёл урок и непрошеных гостей попросту вытолкали за порог.

Особенно на кабинет биологии, где в углу стоял симпатичненький скелет. Но там тоже шёл урок и с непрошеными гостями поступили точно так же.

Особенно кабинет музыки, чьи просторы бороздил величественный рояль-корабль.

Особенно физкультурный зал. Он заинтересовал и папин организм тоже. Оба организма немного попрыгали на матах, повисели на канате и поперекидывали мяч со старшеклассниками.

Мимо медицинского пункта, пахнущего бинтами и валерианкой, организмы прошмыгнули как мышки.

И, вжившись в роль, совсем по-мышиному оказались в столовой.

Сначала папа Грелкин решил оставить дочку именно там, в компании с беляшами и ватрушками, но потом передумал и отвёл её в библиотеку. К счастью, там заседала милая тетёнька с прической, похожей на взбитые сливки. Тётенька обещала присмотреть за Анфисой, и папа Грелкин со спокойным сердцем отправился искать Озерову Елену Дмитриевну.

Глава третья,

в которой все нужные дороги пересекаются

1.

Озерова Елена Дмитриевна завела родителей в класс и подождала, пока те рассядутся. Ну, совсем как ученики, и не отличишь. Грелкина и Кузькина даже уселись вместе и шушукаются, совсем как сыновья.

– А ну-ка цыц! – сказала она громко и, когда родители притихли, начала говорить речь. Заранее ничего она не готовила, да и день был сумасшедший, не до того было. Поэтому говорила экспромтом, о том, что в голову приходило. О первом сентября, о недавно прошедшем дне учителя, о деньгах на ремонт класса, и на прочие подарки учителям, об учебниках и успеваемости, о модном плащике Кузькиной мамы. Хотя нет, о плащике она только думала, разглядывала, но промолчала.

Когда доставала классный журнал, чтобы наглядно продемонстрировать предкам успеваемость ненаглядных отпрысков, Елена Дмитриевна почувствовала, что чего-то не хватает.

Чего-то совершенно опредёленного. Исчезла книжища с кото-лисом на обложке.

«Как появилась, так и исчезла», – подумала Озерова с некоторым облегчением. – «Наверняка ученики баловались. Но если она ещё когда-нибудь попадётся на глаза, надо повнимательнее изучить».

Дождавшись, пока все родители запишут, сколько денег надо будет принести в течение недели, Елена Дмитриевна приступила к любимой части программы – к истязаниям. Тут у неё к каждому имелся индивидуальный подход. Кому-то достаточно было рассказать про плохое поведение ребёнка на перемене, и он пламенно обещал исправить ситуацию. У кого-то нервы были покрепче, и им о детских похождениях Озерова рассказывала красочно и долго, иногда приукрашивая события.

2.

Улица, видимая из окна, продолжала жить своей жизнью. Она никуда не исчезала.

Демьян для проверки спустился вниз, присмотрелся к тамошним окнам, но они были обычными, из них открывался привычный вид на собственный город, на который опускались сумерки. Пахло дождём и сыростью. Демьян высунул руку на улицу, и она прошла, не ощущая преград. В ладонь опустился жёлтый тополиный листок. Ничего удивительного, поблизости растут старые скрипучие тополя. Демьян положил листок на подоконник и пожевал нижнюю губу.

Значит, дело только в одном окне, и это было окно в мир, где сейчас сухое пыльное лето, где люди идут по своим делам. Или это далёкое прошлое, которое протекало здесь много лет назад, и Дом был его свидетелем? И до сих пор он хранит память о своей улице…