В дальнем углу он нашел лежащую тушу, с обнаженными костями, с которой свисали куски шкур и мяса. Столбы забора и стены влажно блестели в лучах восходящего солнца. Телдин слегка ударил ногой в мясистую глыбу. Она хлюпнула под его сапогом, и фермер отскочил назад, врезавшись в твердую, как камень, грудь гиффа.
— Свиньи, убиты, — сказал Телдин хриплым голосом. Темные трупы, сгрудившиеся в углах хлева, явно не были живыми. Фермер подавил внезапное отвращение. — Неоги!
— Кажется, это так, сэр. Маленькие глазки Гомджи были широко раскрыты, наполненные ужасным изумлением от того, что здесь произошло. — Ветераны моего взвода говорили, что неоги очень любят, свежую добычу.
— Убийство, — эхом отозвался Телдин. — Скорее в дом! Не дожидаясь гиффа, Телдин развернулся и помчался по грязи хлева. Отбросив всякую осторожность, он бросился к дому, мачете в его руке дико сверкало в лучах рассвета. Позади него Гомджа плелся следом, не в силах поспевать за диким бегом человека, и его глухие шаги эхом отдавались между домом и коровником.
Телдин вбежал в открытую дверь дома Лиама. Ужасная тень выскочила из угла ему навстречу. С воем и диким воплем Телдин развернулся и взмахнул мачете двумя руками, рассекая неосязаемую форму, ударив лезвием в дерево косяка, как топором. Удар вызвал болезненную вибрацию в его руках. Оторвав кусок дерева, Телдин повернулся лицом к врагу и обнаружил, что это была его собственная безобидная тень, игра тьмы и света от небольшого огня в очаге на другой стороне комнаты.
Снаружи, Гомджа остановился в дверном проеме, который казался крошечным по сравнению с его огромным телом. Наклонившись и повернувшись боком, гифф осторожно протиснулся в комнату. Внутри нее семифутовая туша почти касалась потолка.
Сердце Телдина упало, когда он оглядел гостиную. Мебель была в беспорядке, опрокинута и сломана. На полу была размазана кровь, она забрызгала камин и потекла струйками по перевернутому столу. В теплом желтом свете очага она сверкала красным и коричневым оттенками. Телдин лихорадочно метался по комнате, но среди беспорядка никого не было видно.
В дальней стене была еще одна дверь. Телдин знал по своим многочисленным визитам к Лиаму, что она вела туда, где спала семья, в единственную другую комнату в доме. Дверной косяк в ту комнату был пропитан, как и пол, влажными красными и коричневыми пятнами.
Задыхаясь от страха и ярости, Телдин медленно двинулся вперед. Он сжал мачете обеими руками и держал его прямо перед своим животом, лезвие выступало вперед, как нос корабля. Даже если его держать так крепко, кончик все равно дрожал и раскачивался. Как он ни старался, Телдин не мог унять дрожь в руках. Гомджа маячил у него за спиной, он медленно протискивался мимо опрокинутой мебели.
Из дверного проема Телдин и Гомджа отбрасывали неуклюжие тени на пол и дальнюю стену, частично заслоняя очертания в комнате. Лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь грязное окно, затянутое клеенкой. Пол спальни представлял собой неровный ландшафт: сломанные стойки кровати, перекладины, разбитые сундуки. Среди выступающих профилей виднелись округлые контуры, явно скрывающие более острые формы.
Телдин стоял в дверях, дрожа всем телом, не в силах заставить себя идти дальше. Воздух был теплым и густым от запаха крови. В тени жужжали мухи. — Слишком поздно,— выдавил Телдин. — Ничего уже не поделать. Я слишком долго ждал и колебался. Молодой фермер осел у двери, мачете повисло в его безвольных руках.
Не в силах придумать утешительного слова, гифф протиснулся мимо человека. Его уши коснулись грубых потолочных балок, и он, сгорбившись, вошел в комнату. С преувеличенной осторожностью Гомджа опустился на колени, чтобы рассмотреть ближайшую фигуру, и осторожно откинул толстое одеяло, скрывавшее ее. Рой мух с шумом улетел прочь. Одеяло было теплым и мокрым, тяжелым от крови. Внизу Гомджа разглядел тело, окрашенное красным оттенком в слабом свете окна. Это была женщина.
— О боги, это Элоиза. Телдин позволил сдавленным словам вырваться наружу. Телдин помнил, что на войне среди полей мертвых ему приходилось видеть картины и похуже, но эти люди были его друзьями, друзьями его отца и деда. Телдин медленно поднялся на ноги, затем подошел к остальным телам.
Гиффу потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя. Его лицо было больным и осунувшимся — такое выражение Телдин видел у необстрелянных новобранцев после их первой битвы. Нетвердо стоя на ногах, гифф присоединился к Телдину в поисках. Одного беглого взгляда было достаточно. Они поспешно завернули тела в окровавленные одеяла.
Покончив с этим, Телдин вышел из комнаты. Гифф тяжело прислонился к дверному косяку, его грудь с трудом вздымалась, кожа была пепельно-серой. — Сколько человек здесь жило? — удалось спросить гиффу.
— Четверо. Лиам, Элоиза и двое их детей, Тельвар и Синдия. Телдин посмотрел на темные фигуры в комнате за дверью. Его плечи дрожали. Мачете все еще было крепко зажато в его руках. В его сознании они все еще были живы и приветствовали его из комнаты. — Лиам и Элоиза так долго пытались завести детей. Тельвар и Синдия были близнецами. Они были такими… Телдин замолчал; говорить дальше было бессмысленно.
Гифф слабо кивнул. — Четверо, — прошептал он.
— Я опоздал, — с трудом вымолвил Телдин. — Я не спас их. Он стукнул кулаком по косяку, отгоняя дрожь. Он проигнорировал свою окровавленную руку и повернулся, чтобы вернуться в комнату. — Пошли, гифф, — мрачно сказал фермер. — Мы не можем оставить их здесь. Нам придется их похоронить. В сарае должна быть лопата.
— Есть, сэр, — подумав, ответил Рядовой Гомджа.
Глава 4
Работа несколько успокоила и Телдина, и гиффа, отгоняя их мысли о том, что произошло в доме Лиама. Пока Гомджа рыл могилы в каменистой почве позади хижины, Телдин рыскал по сараю в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве памятного знака на могилах. Наконец, он отколол от бревна чистый клин и грубо вырезал на нем «Шал». Элегантность не имела значения, поскольку дощечка было только временным знаком. Телдин планировал вернуться позже с подобающими надгробиями.
Гифф неуклюже обошел дом и сухо объявил: — Могилы готовы. Утреннее солнце уже поднималось в небо, и роса начала испаряться. Гифф вытер свой широкий лоб тряпкой.
Сидя на бревне, Телдин, не поднимая глаз, продолжал строгать надгробный знак. Ему не хотелось продолжать это погребение, больше, чем любое другое дело. Нож срезал еще одну полоску дерева.
— Сэр? — снова заговорил гифф.
Телдин прикусил губу, затем яростно вонзил нож в столб забора. — Давай покончим с этим. Его голос был напряженным и мрачным, с оттенком усталости, которая быстро овладевала им. Он медленно встал и пошел за гиффом вокруг дома.
Завернутые тела, выстроенные в аккуратный ряд, лежали у каменной стены позади дома Лиама. Неподалеку, под чахлым деревом, виднелись четыре ямы. Свежая земля была насыпана рядом вдоль этих ям. Телдин и Гомджа по очереди опустили тела в могилы и засыпали их землей. Телдин работал медленно, позволяя монотонной работе затуманить его разум.
Когда они, наконец, закончили, оба неподвижно стали перед могилами. Гифф просто наблюдал за человеком, ожидая какого-то знака — что же делать дальше. Телдин уставился на свежую землю и попытался вспомнить молитву. Во время войны, когда ему приходилось заниматься погребениями, поисковики монотонно пели во время работы. Тогда он никогда не обращал особого внимания на их молитвы, и теперь ни одна из них не приходила ему в голову. — Прощайте, Лиам, Элоиза. Паладин защитит вас всех, — тихо сказал молодой фермер. Это было все, что он мог придумать. Насколько он понимал, этого было вполне достаточно.
— А что же насчет неоги? — тихо спросил Рядовой Гомджа. Слова гиффа вывели Телдина из транса. Не обращая внимания на присутствие Гомджи, фермер повернулся к дому. — Там, под вратами Бездны, я выбираю свой путь, — прошептал Телдин, вспомнив отрывок стихотворения, которому научил его дед. Он не знал, почему эта мысль пришла ему в голову сейчас, но он ясно помнил, как дедушка учил его этим словам. Тогда они вдвоем шли через поля. Телдину тогда было не больше десяти лет.
