Во вторник среди бела дня от Пухова ушла жена Рая, и он решил покончить с жизнью. Жена ушла в обед, в час сорок, а к ночи он решил. И обидно было Пухову что даже не знал, к кому ушла, хотя бы сравнить себя с тем мужиком. И вообще к тридцатнику жизнь Пухова совсем разладилась и не приносила никакой радости. С хорошей работы, а трудился Пухов охранником в супермаркете, уволили за кражу, которую он не совершал. Кража по нынешним временам пустяшная ─ спёрли коробку с дезодорантами из парфюмерной секции, он знал кто ─ Семёнов и Павлов из другой смены, Симонова схватили с поличным через месяц по аналогичному делу и тоже выгнали, но Пухову от этого не легче. Можно было прийти и попроситься обратно, как-никак проработал без замечаний два года, но Пухов гордый. Рассказы Пухова выстраданные и писаные по ночам издательства не берут, а заведённый сайт и другие интернетовские ресурсы приносят насмешки и издевательства читателей. В совсем молодые годы, после армии, Пухов водил грузовик, торговал на рынке всякой всячиной, учился на вечернем в универе, бывшем политехе, бросил на третьем курсе, купил старую «девятку», подшаманил и занялся частным извозом, и таксовал днём и ночью, пока не попал в групповуху, аварию на загородной трассе, у деревни Ремизовки, с автобусом и двумя фурами, с трупами, хорошо ехал сам без клиентов. С того времени и начались нелады. Машины он тогда лишился, сгорела его «девятка» в кювете, и с тех пор приволакивает Пухов левую ногу, а перед непогодой ноет сломанная левая рука. После супермаркета помыкался Пухов, помыкался и устроился на стройку ночным сторожем. Работка ещё та, но всё какой кусок хлеба, тишина, звёзды на небе в ясную погоду, и мечтает Серёжа, глядя на них по ночам, о лучших временах, которых уже и не будет, наверное. А жена Рая работает в парикмахерской, в женском зале, имеет ещё неплохие деньги от занятий маникюром-педикюром, выезжая к клиенткам на дом, к Серёжиным смешным доходам относится свысока и пеняет, пеняет постоянно его никчемностью, привнося в голову новые огорчения. От всех этих бед у Пухова резко перестало работать мужское начало и жизнь окончательно стала не мила. Рая девушка видная, фигуристая, роста с Пуховым одного, метр восемьдесят, грудь имеет третьего размера, ноги длинные, с бутылочными икрами, глаза не совсем голубые, но очень красивые, с завлекательной поволокой и длинными ресницами, прически носит короткие, под мальчика, волосы красит в слабую рыжину. Пухов после женитьбы на Рае сильно злился, хватая мужские взгляды, обращённые на супругу, но потихоньку привык и смирился. Пухов на вид не самый завалящий мужчина, лицо обычное, без особых выражений, светленький, волосы твёрдым ёжиком, глаза светло-карие, мускулистый был, пока не забросил себя после аварии. А улыбка, улыбка у него хорошая, освещает лицо. И ямочки на щеках. И шрамчик на подбородке после аварии.

Грусть-тоска чёрная, не проходящая. Устал себя жалеть. Жена ушла, кредиты висят, за стиральную машину и холодильник без Раи не расплатиться, сам калека, мужское начало не фурычит, друзья куда-то девались, один Гриша заходит да Вова Зимин и Коля Седов позванивают. С приятелями Пухов не общается, приятели все сильно пьющие, а он теперь в волевой завязке. Был момент, длиной в три месяца, запил Пухов от невзгод в глухую, по-чёрному, пока не привиделись ему в хмельном кошмаре однажды под утро удивительно жёлтый волосатый чёрт и старуха с блестящей косой. Ужасный кошмар, до потного озноба. Старуха, вся в чёрном, норовила махнуть косой по шее, а жёлтый чёрт ей не давал. С тех пор этот чёрт ему часто снился, что тоже обидно, нет бы приснится чему хорошему. С чёртом они вроде даже беседовали, вот о чём, хоть убей, он не помнил. После этого и бросил.

Было это ближе к одиннадцати. Срезал отчаявшийся Пухов бельевую веревку с балкона, отмантулил кусок, написал прощальную и матерную записку всем людям, отодрал люстру с корнями, сделал петлю, повесил веревку на крюк в потолке, стал на край стола и, закрыв глаза, шагнул немедля, чтобы не передумать. Всё…

***

─ Верёвку надо намылить, лучше хозяйственным, тогда получится, ─ сказал мужчина взявшийся неизвестно откуда. ─ Слабак.

От мужчины слегка тянуло оранжевым Хьюго Боссом, Пухов его знал, такой стоит у зеркала в ванной, подарок Раи на прошлогодний день рождения. Мужчина был голый, совсем, с приличными мужскими причиндалами, в короткой жёлтой шерсти, глаза горели красным. Зелёный торшер освещал крупный нос, кожу лица в чёрных точках, суровые остроконечные уши с длинными мочками, маленькие рожки, и Пухов вспомнил те сны. Жёлтый мужчина поднял Пухова с пола и посадил на диван. Люстра подскочила, прилепилась к потолку, опрокинутый стул сам по себе поднялся и установился на ножки. Мужчина закрыл балконную дверь и, мотая атавизмом с пушистой кисточкой, вернулся к дивану.

─ Чертовщина! ─ осеняя себе крестным знамением, сказал Пухов.

─ Не поможет, ты не верующий. Настоящее имя моё тебе не выговорить, оно длинное, из шестьсот шестидесяти шести букв. Начинается ─ Тихонафиганаху… а кончается ─ ва-а-зелин. Тебе оно ни к чему. Потому зови меня Тихон, если хочешь. Будем знакомы. Я, как ты догадался, настоящий чёрт, исчадье Ада, Заслуженный Адский Чёрт. У нас тоже есть звания. Дальний родственник самого Люцифера. В триллионном колене. Можешь потрогать.

Жёлтый Чёрт снял петлю с его шеи, наклонил голову, и Пухов машинально дёрнул правый прямой рог. Маленький рожок был мягким, податливым, тёплым, пульсирующим, совсем не чертовским.

─ Съёмные. А какие ты представлял?

─ Я никакие не представлял, ─ ответил Пухов, вытирая ладонь о диван. ─ А почему ты жёлтый?

─ Я очень пожилой чёрт. Люди седеют, а мы, черти, желтеем. Чертовски оригинально.

В лапе жёлтого Чёрта нарисовался округлый портфель, саквояж, кажется, Пухов в таком старье не разбирался, к дивану от кресел в углу подъехал журнальный столик, а на столике установились, вылетев из носильной клади и глухо звякнув, гранёные стаканы и бутылка водки с интересной наклейкой на прозрачном стекле, какой Пухов никогда не видел.

─ Походный набор. Ну-с… больной, будем лечиться.

─ Я завязал, ─ сказал Пухов.

─ Что завязано ─ развяжем, что потеряно ─ то потеряно, а чему быть ─ тому непременно быть. Стоит захотеть. Тебе нужно.

Чёрт разлил водку до краёв и протянул стакан Пухову.

─ Ах да, совсем вылетело… Закуска. Хлебушек бородинский, селёдочка атлантическая, маслице вологодское, настоящее, колбаска докторская из пятидесятых годов… Или любительская?..

─ Докторская, ─ глотнув слюну, ответил Пухов.

─ Сегодня всё, что пожелаешь.

Узкий рот Чёрта растянулся в улыбке, красные глаза в тёмных впадинах загорелись бирюзовым цветом. На столике образовались две вилки, столовый ножик с белой рукояткой, тарелочки, всё из кухонного буфета, с бородинским, нарезанным крупными ломтями, нарезанная, уже без костей, жирная блестящая селёдочка, толстые кольца лука, жёлтое масло на блюдечке в каплях влаги и ошеломительно пахнущие круги розовой колбасы.

─ Хорошую водку делали раньше в Рассее, ─ сказал чёрт Тихон, выдохнув голубое пламя изо рта. ─ Ты закусывай, закусывай. Решил поработать ангелом. Твой куда-то девался.

Чёрт Тихон, чавкая, умял селёдку, сожрал весь лук, почти всю колбасу, измазал кусок бородинского тонким слоем вологодского масла и, икая, откинулся на спинку дивана.

─ Много жирного избегаю. Чаю?

─ Не… ─ отказался Пухов, быстро добирая колбаску.

─ А я цейлонского заварю.

На столике возник заварочный чайник, две цветастые чашки, опять же из кухонного буфета, а в чашках чужие серебряные ложки. Чёрт Тихон налил в обе чашки ароматного напитка и, смачно присёрбывая, зажевал бутерброд.

─ Время детское. Добавим?

─ Не, извини, ─ ответил Пухов, утомлённый самым ужасным вечером в жизни. ─ Я спать. Завтра с утра пойду на работу, извиняться, сегодня прогулял. Отчего преференция? На фига я тебе сдался?