– Вход слева – это половина моего брата. Но его почти никогда не бывает дома. Так что вас никто не потревожит. А вот это ваш предбанник.
И Катя, открыв замок, распахнула двухстворчатую дверь.
– Прошу!
Признаюсь, я уже порядком замерз. Да и по лицу Марины было видно, что эта уличная экскурсия ей надоела. Мы вошли внутрь. Там была еще одна дверь. Массивная, обитая коричневым дерматином. Открывалась она обычным английским ключом.
Мы оказались в просторной чистой кухне. Свежеокрашенный пол. Новые обои. Белый потолок. Все это последствия косметического ремонта. Вешалка справа. Прямо дверь. Рядом с ней рукомойник и АОГВ, в котором гудел огонь. Налево окно, выходящее в сад. Пахло пасхальной выпечкой и бабушкиным уютом. А еще было тепло. Даже очень. Настолько, что захотелось тут же остаться и уже никуда не уходить. Мы все разомлели. Щеки пылали от жары.
– Можно раздеться. Тут очень хорошее отопление! Никакие морозы не страшны. Дом бревенчатый и тепло отлично держит. А летом прохладно. – Катя снимала с себя норковую шубу.– Коля, помоги… простите, как вас?
– Марина!
– Помоги Мариночке! Проходите в комнату.
Коля галантно помог моей супруге снять пальто и повесил его на вешалку. Мы вошли в апартаменты.
На глаз ровный квадрат. С одной глухой стеной, за которой, по идее, жил Катин брат. Две стены имели по два больших окна. И четвертая стена соседствовала с кухней. Тут тоже было светло и чисто. На полу лежал рыжий линолеум. Под потолком бабушкина люстра со стеклянными висюльками в виде слезок.
– Двадцать пять квадратных метров. Двойные рамы. С улицы можно закрыть ставнями. Дом очень хороший! Да, Коленька?
– Ага! Сносу не будет.
– А люстру мы заберем! За это не переживайте! Ну, как вам? Вы первые, кому мы показываем. Только дали объявление, тут же вы позвонили. Повезло… вам! Дом такой… Если бы не мамин возраст…
– Да его с руками оторвут! – внезапно и самовольно включился Николай. – Сегодня с утра три раза звонили!
– Да? – встрепенулась женщина. – Когда? А чего я не слышала?
– Ты… Это… В душе была! – нажал Коля.
– Ааа! Утром… Ну, да!
Рассказываю сейчас и сам себе не верю. Все же было на поверхности. Интонации. Улыбки. Поведение. Но задним умом мы всегда сильны. А в той жизненной ситуации уставший мозг искал компромисс желаемого с действительным. И не оставлял нам никаких шансов вырваться из цепких рук… Хотел сказать аферистов… А почему, собственно? Они избавлялись от ненужного барахла. И впаривали его как могли. А то, что мы это купили, так нас же никто с пистолетом у виска не заставлял! И если на кого держать обиду, так это на самих себя. Это во-первых! А во-вторых, нам нужно было где-то жить! Точнее, это во-первых! А все остальные во-вторых, в-третьих, в хрен знает каких можно записать в мемуарах и успокоиться.
В этот же день мы оставили задаток. И укатили счастливые готовиться к переселению. Хозяевам надо было оформить оставшиеся документы. Но мы могли перевозить вещи. Коля с радостью помогал нам в этом.
– Не таскать же чемоданы на автобусе! – так он говорил и улыбался.
И всякий раз в другой половине дома было тихо и на дверях висел замок.
– Мы же говорили, что он тут не живет! – приговаривал Николай.
Что говорите? У соседей надо было спросить? Я вас умоляю… Нам же всего по двадцать пять лет было. Это тогда казалось, что мы взрослые… В каждом возрасте свои игрушки. Хотя на самом деле она, ИГРУШКА, всегда одна. Это наша иллюзия счастья. Только под разными обличиями. Мы натягиваем ее на реальность, как резиновую маску, и разукрашиваем по своему усмотрению. Но в какой-то момент она перестает налезать или попросту рвется… И тогда мы остаемся лицом к лицу с тем, от чего прятались всю свою жизнь. Наедине с самим собой.
А пока что оставьте свои советы при себе. Или посоветуйте их своему отражению в зеркале. Потому что мы покупаем свою собственную половину дома. Устанавливаем на тумбочку цветной телевизор. И я дарю на новоселье нашей семье видеомагнитофон! Все это наши взрослые погремушки. «Поиглушки», как говорил мой сын в три года.
За стеной по-прежнему тихо. И мы живем в эйфории целую неделю…
Пока…
Я смастерил антенну из ножек от стула, проволоки и банок из-под кока-колы. Мы смотрим телевизор. И это тоже эйфория…
Пока…
Мы берем видеокассеты в прокате. Мы смотрим классные фильмы. Мы купаемся в эйфории…
Пока…
Пока я не просыпаюсь от звука гармошки, которая играет прямо мне в ухо. Я вскакиваю на кровати. Рядом подскакивает моя жена.
– У нас кто-то на кухне играет на гармошке?
– Ты тоже это слышишь?
Это похоже на совместное помешательство от счастья, но на кухне точно играют «Выходила на берег Катюша…».
– Мне страшно! – жена прижимается ко мне.
– Про того, которого любила… – орет гармонь.
Сон окончательно покидает мое тело. Слуховые локаторы ориентируются в темноте. И я понимаю…
– Это за стенкой…
– Как за стенкой? Там же никто не живет… – шепчет Марина.
Сын ерзает рядом в кроватке. Сейчас проснется, и тогда не спать нам до самого утра. Будем плясать под эту «Катюшу» все вместе.
– Вот так! За стенкой. – Я подхожу вплотную к перегородке, чтобы окончательно убедиться в источнике веселья. Это действительно на той половине. Но слышимость такая, словно гармонист сидит на нашей постели. И наяривает по клавишам… Или чего там у этого адского инструмента.
– Сделай же что-нибудь!
Прогремела кода.
– Наливай, Семеновна! – прохрипел мужской голос.
– Дык, давно ужо!
– Тю… А че мы ентого… – еще один мужчина.
Так их там целая компания. Как минимум трое.
Сашка начинает кряхтеть. Надо действительно что-то делать.
Я напяливаю. спортивные штаны, куртку на голое тело и выхожу на улицу. Соседняя дверь раскрыта нараспашку. Оттуда валит пар. Или дым. Пожар? Я бегу. Миновав предбанник, оказываюсь в натопленной накуренной кухне и встречаюсь взглядом с небольшого роста мужичком с гармошкой в руках, в телогрейке и шапке-ушанке, с козьей ножкой в зубах и граненым стаканом в правой руке. Вся эта карикатура из журнала «Крокодил» 1968 года сидит на синем табурете.
– А вы хто? – спрашивает мужичок, моргая желтыми глазами.
Я осматриваю кухню. Шесть бесформенных тел, не включая музыканта, застыли в разнообразных вопросительных позах на четырех квадратных метрах. Босх в обнимку с Пикассо прослезились бы, глядя на такую натуру.
– Я оттуда… – показываю я на обои из пожелтевших газет.
– А! Соседушка! – радостно булькает маэстро. – Пить бушь? Семеновна, налей ему!
– Дык, ужо! – откашливается худое создание из угла, обводя руками стол.
Логично предположить, что это женщина. Лет, наверно… Быть может… Я, конечно, могу и ошибаться… Но приблизительно… Что-то в промежутке между тридцатью и пятьюдесятью. По серому помятому лицу со следами ярких румян сквозь сигаретный туман определить сложно. Перед эфемерным созданием деревянный стол с семью бутылками водки, пятью стаканами, тремя огурцами и одной головкой репчатого лука.
– Невеста моя! Семеновна! – мужчина представляет жестом хозяйку стола в валенках, ватных штанах, толстом вязаном свитере и белом пуховом платке, символизирующем, я так думаю, фату. – Я Витек! Для своих! А остальных не ведаю! Пришлые они.
– Друзья мои! – обижено присоединяется к беседе невеста.
– О! Друзья! – подхватывает Витек. – А тя как кликать?
– Сергей! – отвечаю я, все еще не зная, как себя вести. Моя утонченная изнеженная городская натура впервые встретилась нос к носу с суровыми буднями сельскохозяйственной свадьбы.
– А по батюшке? – звучит низкий голос обладателя тела, лежащего на полу у печки.
– Васильевич!
– Василич, ты энто… падай на свободное место! – приглашает сосед.
– Мы пить станем, нет? – возмущается еще одно существо за столом, с вытянутым вперед граненым стаканом. – Рука затекла!
– Вы охренели! – взрывается за спиной голос моей супруги. – Вы чего тут устроили?
