- Там тоже объезд, - сказала с кухни Габи. - Надо ехать по указателям, их всего четыре.
- Понятно, да? - спросил хозяин. - Ориентируясь на указатели, вы выедете к кирхе, а это уже Штелле. Кого вы там ищете?
- Господина Георга Штайна...
- Хм... Слышишь, Габи?
- Слышу, - сухо ответили с кухни.
- Это тот самый Штайн, который вывозит за границу наши ценности? - спросил хозяин. - Простите, а вы - подданный нашей республики?
- Нет.
- Газетчик?
- Да.
- Ага... Ну что ж, у нас свобода печати... От кирхи вы повернете направо, мимо большого сарая, и улица налево будет той, которую вы ищете.
"Мело, мело по всей земле, во все пределы..."
Лучше, чем у Пастернака, не скажешь. Только у него еще горела свеча, и было двое, рядом, вместе, близко, было "скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья", а у меня был руль в руках, свет фар, одиночество, и тихая снежная лавина, опускавшаяся с неба, как в плохом кино конца тридцатых годов, и враз изменившееся лицо гостеприимного хозяина, услыхавшего о Штайне, а ведь поначалу он так заботливо объяснял мне дорогу...
(Первые недели я мучился с этим "первым светофором, вторым, пятым светофором", я ж привык к исчерпывающему взмаху руки: "Езжай прямо, не ошибешься!" Как-то в Краснодарском крае, помню, ночью, остановил на дороге двух парней - никаких указателей, понятно, не было и в помине. Спросил, как проехать на Гривенскую. Парни удивились: "Да кто же не знает, как проехать в тую станицу?! Мимо дома Карпухи, которая пироги печет и самогоном угощает, у ней кровель новый, потом через реку и напрямую!" Нельзя терпеть, когда попусту жгут десятки тонн бензина в поисках села, городка, улицы! Ни одного указателя вы у нас не увидите, свернув с главной трассы! Ни одного!)
...В Машене, маленьком ганзейском городке, я остановился на ночлег в уютном отеле, - светофоры, мои ориентиры для поворотов, не работали, все занесло снегом; на улицах не было ни души; машины, словно замерзшие звери, приткнулись вдоль тротуаров; ни тебе грохочущих расчищающих путь тракторов, ни скребков дворников - огромная, шуршащая тишина... Поздно ночью прогрохотали два танка - видимо, власти подключают к борьбе с заносами бундесвер, иначе трагедия - дороги парализует, а здесь, в ФРГ, не рельсы решают проблему снабжения магазинов и ритм работы предприятий, но именно безукоризненные дороги.
...Утром я проснулся затемно еще, подошел к окну и обомлел - все исчезло в торжественном, медленном, нереальном снегопаде; улица - по слабым огням фонарей - лишь просчитывала желтым пунктиром во мгле, которая, однако, делалась все более и более серой, низкой, давящей, и в этой хляби можно было уж разглядеть огромные снежные бугры - машины засыпало за ночь так, что их можно было принять за горки для дошколят.
(Я так и подумал тогда - "дошколят", и стало вдруг мне горько оттого, что никто и никогда не сможет здесь точно перевести слово "дошколенок", со всей заложенной в нем нежностью - как личностной, так и государственной. Чем больше люди пытаются упростить язык - в целях ли экономии времени, быстрейшего ли обмена идеями в век НТР, - тем язык делается сложнее и с т р а ш н е е, сказал бы я. Например, англичане сконструировали некий "бэйсик инглиш", то есть язык, состоящий всего из 800-1000 слов, зная которые можно свободно разговаривать и читать газеты и журналы. Но на этом новом "базисном" нельзя сказать: "курица высидела яйцо"; для того чтобы передать эту простейшую информацию на "базисном" языке, фраза должна быть построена следующим образом: "Домашняя птица женского рода обязана потратить определенное время для того, чтобы на свет появился птенец".)
2
...Я позвонил к Штайну из Машена, он еще раз просчитал количество светофоров и расстояние от одного до другого, подтвердив таким образом правильность ориентиров, данных мне накануне незримой Габи и ее мужем, сказал, что ждет меня и готов к разговору - самому подробному.
Десять километров до Георга Штайна я одолевал чуть ли не час. Все радиостанции ФРГ полны сенсационными сообщениями об авариях на дорогах, заносах, трагедиях в горах - такого снегопада не было чуть ли не полвека... Под аккомпанемент этой хорошо поданной радиотревоги я добрался до Штайна. Типичная двухэтажная крестьянская постройка, яблоневый сад в снегу, большой, красного кирпича сарай, и сам хозяин на пороге: в гольфах и толстых носках, на ногах - тяжелые бутсы; лицо изранено, улыбка - открыта и неожиданна, рукопожатие крепкое, дружеское...
Фрау Штайн зовут Элизабет, она басиста и громкоголоса, сразу же пригласила к кофе.
- Хорошо, что вы приехали в такой снегопад, полиции не с руки ехать за вами следом, - улыбнулась она, и эта веселая открытость сделала знакомство с семьей легким и надежным: самые счастливые люди на земле - люди без комплексов; они живут уверенно и надежно в самой, казалось бы, трудной ситуации.
- Итак, начнем с того, что мне уже удалось сделать, - продолжил Штайн. Как и во всяком поиске, элемент случайности невероятно высок. Тем не менее я пытаюсь прежде всего уповать на порядок, а порядок будет лишь в том случае, если я получу максимум информации о третьем рейхе, о тайных "депо" для складирования ценностей, о грабежах оккупированных территорий. Двенадцать лет работы в архивах увенчались удачей: нам с Элизабет удалось установить место хранения ценностей, принадлежавших Псково-Печорскому монастырю. При поддержке графини Дёнхоф, владелицы еженедельника "Цайт", и ряда членов бундестага эти ценности были возвращены законному владельцу, сумма достаточно велика, сотни тысяч марок, если не больше. Я был удостоен ордена русской православной церкви, чем весьма - как человек верующий - горжусь. Затем мне удаюсь установить местонахождение похищенных нацистами материалов из Смоленского областного архива, за что мне были вручены золотые часы от Института марксизма-ленинизма, чем я также высоко горд.
- А с чего все началось? - спросил я.
- Мне трудно ответить однозначно...
- Все началось с того, как нацисты расстреляли сестру и отца Георга, сказала фрау Штайн.
- А может быть, отсчет пошел с того дня, когда я оказался на фронте, задумчиво отозвался Георг Штайн, - и воочию увидел, что такое война, кровь, ужас, безысходность.
